Бестолочь - Илья Николаевич Романов

все наливают перед делом. По деревне пошла огласка, что хозяева поскупились, не налили, и вот теперь расплачиваются за свою жадность. Свинья убита, договор соблюдён, а то, что рука дрогнула, то не его вина, и всё тут. Милый рассказик, нечего сказать.

У меня на памяти были рассказики не хуже. От деревенских парней, с которыми служил в армии, чего я только не слышал. Я, прихмелев, кое-как поведал о том, что слышал. Убивали быка-трёхлетку. Били топором, обухом в голову точно в нужное место, но не приложились со всей дури. Бык опал, и деревенские пареньки уже сели распивать, как бык пришёл в себя. Бык раздербанил всё, что ему на глаза попадалось. Глаза красные, страшные. Один удар зашибёт. Пришлось заводить трактор и впечатать быка в стенку дома. Мясной фарш по округе, выпущенные кишки и говно. Примерно так я эту историю и пересказал, заменив, впрочем, слово «трактор» фразой «груженую телегу на быка спустили с горки».

Моя история пошла на ура. Антеро под пиво что-то подобное рассказал об охоте на диких кабанов. Всё бы было ничего, да Занер был уже на автопилоте, а мы с Антеро стремительно приближались к его состоянию.

Потом забойщик затянул какую-то тянущуюся песню, половину слов которой я не понял. Песня, наверное, была старой и на другом диалекте, но не в том суть.

В какой-то момент я осознал, что сам пою. Пел на русском и плевать, что меня никто не понимает, так хотелось петь и хоть трава не расти. Душа уже развернулась, и слова сами льются наружу.

В памяти всё ещё живы воспоминания бала, на котором я был шутом из-за своего побритого лица, и по пьяни подсознание выявило себя. Спел «Короля и Шута» про клоуна. Эта песня не вошла в альбомы из-за множества матов. «Горшок» её петь не любил, стеснялся, но если песня родилась, то из песни слов не выкинешь. Вот я и спел.

Еб…й клоун, ху…вы гимнасты,

Бляди-акробатки, Жонглёры пе…ты…

На словах: «Крокодил летает не от хорошей жизни, если бы знали, как их тут пиз…т» я невольно проникся своей участью. Я же не от хорошей жизни летаю по взлётке, еду как бык на бойню.

Дальше «Остапа понесло», я спел «Только мы с конём по полю идём…»

Не знаю, почему меня не перебивали и не мешали петь. Хотя знаю. Занер боялся меня перебить, а для Антеро я по пьяни раскрылся с новой грани.

Что тут сказать. Расслабился, забыл, что я не в своём мире. Позволил русской речи прозвучать. Выложил душу. Одним словом, допились мы до чёртиков, а я допустил жуткий косяк тем, что раскрылся, пусть даже никто не понял, о чём я пел. Дал слабину. Нельзя так выкладывать душу перед посторонними, пусть даже они слышат только чёткий ритм стихов и не понимают смысла.

Часть пятая

Самозванец

Глава 1

О воспоминаниях, истории,

самокопание и о том, как я хамлю

Утром, несмотря на моё плачевное состояние, надо было двигаться дальше. Антеро на порядок было лучше, но это его голова, а мне моя больная голова дороже. Сборы были недолгими. Мы с моим отморозком до конца добили купленные Кайей пироги. Хозяева были рады сменить сарай на свой дом, а Занер с утра начал дальше пить, для твёрдости руки. С забойщиком мы распрощались душевно, в отличие от хозяев, что добавило ему веса в глазах местных. Сами рыцари не брезгуют с ним пить. В его глазах читалось: «Знай наших!»

Мы двинулись в путь. Я наблюдал четверо невыспавшихся рыл из сопровождения. Вот кто нёс стражу на часах, присматривая за нами, но это их забота. Я бы с таким удовольствием сменил свою серебряную цепь на их место в отряде. В голове шумело. Без помощи моего отморозка я, наверное, сдох бы. Спасибо, родной, твоя фляга, вовремя наполненная пивом, чудодейственна.

Постепенно мой отходняк начал меня отпускать. Мой жеребец, который для меня то конь, то лошадь, в зависимости от моего настроения и независимо от его пола, мерно месил грязь дороги копытами. Постепенно я отошёл от моего похмельного пофигизма. Путь в пограничье это не тот туризм, что даёт удовольствие. Жди подляны, и если угадал, то молодец, не угадал — не свезло.

Постепенно я начал приходит в себя. Шевелить ногами на коне не надо, и на том спасибо. Нас всё так же конвоировали, но в отходняке было как-то пофиг. Умру так умру. А что, я не вечный…

В голову сами собой лезли байки Занера и до сих пор не отпустившее меня удивление, что быть крепостным в пограничье прибыльная и выгодная привилегия. Постепенно мне на ум стали приходить воспоминания о российской истории, и всё стало на свои места.

До Ивана Третьего было несколько жизнеспособных моделей быта славян, собственно моделей государства Российского было не одна, а несколько. Новгородцы, тверичи, псковичи, москвичи представляли разные государства со своим укладом жизни. Иван Третий своими завоеваниями разбил последний оплот другого уклада жизни на Руси, навязав новгородцам идею крепостничества, что у них была не в особом почете.

Окончательно крепостничество закрепилось только в Смутные времена при Годунове. Вина тому годы неурожая, или, скорее всего, неурожай только повод, а причина — интересы политических союзников Годунова, что, впрочем, его не оправдывает. Романовы крепостничество укрепили и усугубили. Гнилая оппозиция до сих пор что-то вопит про рабов-крепостных, но как-то умалчивает важные факты. Гнилая, потому что надо быть объективным и не только плевать на родное болото, но и делать то же самое в масштабах мировой истории на другие страны.

Бедолага Пушкин писал в своих дневниках, что и он в своё время: «…лебезил перед иностранцами».

— Барон! Такой позор! Мы проезжаем мимо раба! — визжал Пушкин своему спутнику.

— Помилуйте! А где вы видели раба?! — отвечал ему иностранец. — Рабы не бывают такими довольными жизнью…

Пушкин по молодости не знал, что русские крепостные жили лучше свободных англичан, не говоря уже про шотландцев и ирландцев. Ценз бедности по России был определён неимением семьёй коровы, а ценз богатства в Англии привязан к наличию коровы. Это факт общеизвестный, и любой может легко его проверить.

Ещё одним важным фактом является то, что сотни дворян были лишены дворянского звания за плохое обращение с крепостными. Не по-христиански, не по-человечески поступали, и их нагнуло общественное, дворянское порицание, лишив дворянства.

А