Сатурн почти не виден - Василий Ардаматский

Артамонов хотел было спросить, а кто ты такой, чтобы я для тебя рассказы рассказывал, но тут же подумал, что трубить полдня по радио зря не станут.

— Где я в это время был? Дайте-ка припомнить… Значит, Преображенка. Потом ЦПКиО Горького… Потом ГУМ… Потом Савеловский… Потом обратно ГУМ… Потом Химки. А оттуда по вызову сюда.

— А в районе Третьяковки вы не были?

Артамонов ответил не сразу, будто силился припомнить. На самом деле он быстро соображал: «Ясно — сдача. Хай подняла та зануда. Но засекли меня, видно, точно и петлять опасно. Гори она, эта трижды проклятая пятерка!»

— Да, я был и там.

— Там вы взяли мужчину высокого роста в светло-сером костюме? — спросил Глебов.

— Ну взял. И что из этого?

— Куда вы его отвезли?

— Метро «Белорусский вокзал».

Артамонов смотрел на симпатичного молодого товарища, видел, как тот волнуется, и не мог понять, с чего. Неужто из-за четырех с полтиной?

— Он вошел в метро?

— Не то что вошел — вбежал.

— По дороге он что-нибудь говорил?

— Только «скорей» да «скорей». Я ему сказал, что не хочу штраф платить, тогда он заявил, что все штрафы уплатит сам. Щедрый… на слово.

— Он говорил по-русски?

— Да. Только он, по-моему, не русский. Слова калечит.

— Как он с вами расплатился?

— Хорошо расплатился, — начал, усмехаясь, Артамонов.

— Меня не интересует сумма, — перебил его Глебов. — Он платил монетами или бумажкой?

— Бумажкой, бумажкой… — огрызнулся Артамонов.

— Она у вас сохранилась?

Артамонов мялся, снова делал вид, что хочет припомнить, цела ли у него та пятерка.

— Товарищ Артамонов, это очень важно, чтобы бумажка оказалась у вас! Очень важно!

Артамонов, не торопясь, достал кошелек и вынул из него пятерку. Он уже понимал, что дело не в сдаче.

— Осторожней! — крикнул Глебов. — Держите за уголочек.

Артамонов бросил пятерку на стол.

— Спасибо, товарищ Артамонов. Огромное вам спасибо. Вы не представляете, как дорого стоит эта пятерка.

— Почему ж это не представляю?

— Вам убыток нести ни к чему, — спохватился Глебов и, вынув из кармана пять рублей, отдал их Артамонову. — Вы пока свободны.

— Что значит пока? — встревожился Артамонов.

— А то, что вас не должно удивить, если мы вызовем вас к себе в КГБ. Возможно, понадобится с вашей помощью установить личность этого пассажира. И последнее: никому о происшествии ни слова.

— Понятно… — озадаченно протянул Артамонов, встал и, переступив с ноги на ногу, смущенно сказал: — Он, между прочим, сдачи не взял. На счетчике было всего сорок семь копеек.

Глебов рассмеялся.

— И вы думали, что вас вызвали отнять сдачу?

— Не без того…

— Подождите немножко, я оформлю протокол, вы должны подписать…

Заканчивалось оперативное совещание у генерал-майора Маркова. Здесь были полковник Рудин, майор Бабакин, лейтенант Трегубов, старший лейтенант Глебов и еще три оперативных работника.

— Я хочу обратить ваше внимание, товарищи, на то, как просто удалось разоблачить этого опытнейшего разведчика, — говорил Марков, улыбаясь. — Как-то в одной критической статье о приключенческой литературе я прочитал такую тираду: нам-де надоели в этих произведениях бдительные уборщицы из гостиниц, ловящие шпионов, как мух. Это мог написать человек, который ничего не понимает в том, о чем пишет. Ему подай баскервильскую собаку, головоломный сюжет или что-либо в этом духе. Ну а нам уборщицы не надоели. И вы посмотрите, какую роль в этом разоблачении сыграла самая элементарная добросовестность разных людей… И прежде всего, конечно, сигнал Олейниковой. Какая молодчина! Ведь она понимала, что из-за этого вылезет на свет история ее любви к эсэсовцу в лагере… — Марков помолчал. — Рудин, и Бабакин, и я — мы давно знакомы с этим господином. Мы его знали под фамилией Мюллер. Это матерый враг нашего государства. Теперь нам предстоит узнать, зачем он пожаловал к нам. Сейчас главное — не спускать с него глаз ни на минуту. Но работать осторожно, чтобы не спугнуть этого хищника. Он должен немного успокоиться и тогда, вероятно, займется тем, ради чего приехал. Хотя может случиться и так, что, испугавшись, он не будет ничего предпринимать и поспешит уехать восвояси, а впоследствии вместо него приедет кто-то другой. Но я думаю, что уехать ему мы все же не позволим. Итак, действуйте, товарищи!

…Гернгросс заболел. Пришел в гостиницу и тотчас вызвал к себе Раю Гинзбург. Она увидела его лежащим в постели. Он негромко стонал. Переведя страдальческий взгляд на Раю, он попытался улыбнуться.

— Вот какой скверный турист вам достался… — сказал он, и лицо его скривилось от боли. — Беда, милая Рая! Со времени войны во мне таится гнусная болезнь — воспаление нервных окончаний солнечного сплетения.

— Я вызову врача! — Рая направилась к телефону.

— Подождите… — остановил он ее. — Бесполезно. Медицина не знает ни причин этой болезни, ни того, как ее лечить… — он снова сморщился, пережидая боль. — Вот, отпустило. В прошлом году я ездил в Швейцарию — там нашелся профессор, который как будто справился с моей болезнью. После его лечения я думал, что все мои мучения окончились. И вдруг… Сегодня вот был в Третьяковской галерее, настроение прекрасное, прошел в зал икон, и тут… Такая боль, Раечка, что становишься от нее безумным, не помнишь, что делаешь. Как раненое животное инстинктивно стремится к своей норе, так и я во время приступа стремлюсь домой… — Он улыбнулся и продолжал, закрыв глаза: — Произошло просто смешное — сраженный чудовищной болью, я ринулся… Куда бы вы думали? На Белорусский вокзал. Вот сила слепого инстинкта: ведь через тот вокзал лежит путь к моему дому. Но еще по дороге к вокзалу боль немного отпустила, и я понял, что веду себя как сумасшедший. И я вернулся в этот мой здешний дом… — Он помолчал, страдальчески улыбаясь. — Врача все-таки надо вызвать, мне необходимо снотворное.

Рая бросилась к телефону и позвонила заведующей бюро обслуживания.

— Врач будет в течение получаса, — сообщила она Гернгроссу.

— Спасибо, милая Рая. Если можно, пожалуйста, достаньте мне книг на немецком языке. Только поинтересней. Если можно, детектив — это очень хорошо отвлекает от всего земного, в том числе и от боли. Жена всегда держит в запасе для меня такие книги.

— Хорошо, я постараюсь…

Рая отправилась в бюро обслуживания. Гернгросс лежал… и тщательно анализировал все, что сегодня случилось. Будучи профессиональным разведчиком, он отлично понимал, что его работа всегда связана с подобными рискованными осложнениями, и особенного страха не испытывал. О том, кто такая женщина, узнавшая его в иконном зале, он вспомнил, еще когда ехал в такси. Память его тоже была профессиональной. Все детали встречи с ней тогда, во время войны, он восстановил в памяти абсолютно точно. И теперь, обдумывая, как она может себя в дальнейшем повести, он в конце концов остановился на наиболее реальном, по его мнению, варианте: да, она узнала его и в первое мгновение не сумела этого скрыть. Но затем, когда шок прошел, она должна была отказаться от мысли заявить о своей встрече. Ведь тогда ей нужно будет сообщить властям, что в лагере она была любовницей эсэсовского офицера, а ведь ей известно, что подобного здесь не прощают… Ну а если она все же подняла шум? Что ж, ничего особенно страшного. Переводчица уже знает объяснение его поведения во время приступа болезни. Сейчас это же узнает и врач. Он может утверждать, что женщина обозналась. Что же касается его поведения, то оно вовсе не было связано с этим случаем и явилось результатом приступа болезни. Свидетелей их встречи в «Сатурне» быть не может, и юридическое обоснование обвинения на основе только одних ее показаний невозможно. Теперь деньги, которые он дал шоферу такси. Он все время помнил об этой синенькой бумажке, прекрасно понимая, что эта бумажка — единственный путь отыскать ее владельца. Валюту он менял здесь, в отеле, получил совершенно новые банкноты в запечатанной пачке, так что синенькая бумажка неизбежно приведет сюда, в отель, а затем установить его личность будет совсем просто… Ну и что? Действует все та же версия: во время приступа болезни он действовал безотчетно, главное было — скорей, скорей домой. Но почему же он воспользовался затем метро, а не вернулся на такси? Здесь был явный просчет в логике, если не ссылаться на приступ боли. Но могли ли «они» разыскать шофера, который его вез к вокзалу? В Москве, надо думать, десятки тысяч такси, и возле галереи ежедневно бывают их сотни. Ну а если все же нашли? Вряд ли водитель сможет опознать своего пассажира, ведь он ни разу даже не оглянулся на него. И все же… А вторичное отрицание опознания будет выглядеть уже уликой. Значит, надо ликвидировать все другие, хоть и побочные улики. И прежде всего деньги. Девушка, менявшая их ему, никаких записей не делала, и возле него, когда он производил обмен, никого не было. Значит, лучше всего ликвидировать оставшиеся у него деньги из той пачки. Скажем, послать Раю что-нибудь купить. Нет, этого делать нельзя, ведь Рая в случае чего сообщит «им» о покупке. Нужно сделать другое…