Сатурн почти не виден - Василий Ардаматский

Ночью они прошли еще глубже в торфяной массив и, выбрав местечко посуше, расположились на ночлег. Спали по очереди по два часа. Как только рассвело, занялись делом: Щукин диктовал данные списка, а Рудин зашифровывал их на полосках бумаги, оторванных от страниц списка. Затем они разорвали список на мелкие куски и весь этот по виду бумажный мусор запихали под подкладки своих пиджаков. Нести через фронт список в целом виде было очень рискованно. А составить его потом из кусочков для специалиста дело нетрудное.

Теперь самой большой опасностью для них была угроза нарваться на отступающих гитлеровцев, которые могли их убить или взять в плен. Рудин решил, что безопаснее для них будет идти не вдоль шоссе, а уйти от него дальше на север. Вдали от бойких дорожных магистралей Рудин рассчитывал найти надежного человека и спрятать у него зашифрованный список.

Затемно они остановились на окраине леса. Вдалеке, на взгорье, виднелись очертания небольшой деревеньки. Давал себя чувствовать голод, в голове шумело, тело сковывала слабость. Щукин в пути ел зеленую бруснику, и теперь его изнуряли приступы рвоты.

Оставив Щукина в кустах, Рудин направился к деревне. Он подошел к ней со стороны огородов. Идя вдоль плетня, приблизился к углу покосившейся избы и прислушался: он услышал звук, какого не слышал уже несколько лет, — в хате тихо хныкал ребенок. И так ему спокойно стало на душе от этого детского плача, что он, не укрываясь, обошел дом, через калитку прошел во двор и затем в сени. Он слышал не только плач ребенка, но и голоса разговаривающих мужчины и женщины. Рудин опустил руку в карман, где лежал щукинский пистолет, и с силой рванул дверь.

На загнетке теплилась лучина. Ее слабый свет еле освещал внутренность избы. На протянутом от печки шесте покачивалась люлька, возле которой сидела женщина. А за столом сидел бородатый мужчина. Он без особого испуга, прищурясь, смотрел на Рудина.

— Кто такой?

— Свой, — ответил Рудин. — Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуй, коли не шутишь, — отозвался бородатый.

— Немцы в деревне есть?

— А на что они тебе?

— Мне-то они как раз ни к чему, — улыбнулся Рудин.

— Нету их. Нету, слава Богу, — ворчливо произнес бородатый. — А ты кто же будешь?

— Нас тут двое. Товарищ остался у околицы. Мы бежали из немецкого лагеря. Пробиваемся к своим.

— Считайте, что пробились, — сказал бородатый.

И так он это сказал — и просто, и чуть торжественно, — что Рудин сразу почувствовал к нему доверие.

Они вместе сходили за Щукиным и вскоре уже сидели за столом втроем, ели печеную картошку, запивали ее кислым молоком и мирно беседовали. Рудин старался получше разобраться, кто хозяин хаты.

— Из какого же лагеря вы бежите? — спросил бородатый.

— Из-под Минска, — ответил Рудин и вспомнил лагерь, в который он ездил однажды с Биркнером. — Лагерь 1206. Может, слышали?

— Где же нам тут слышать? — вздохнул бородатый. — Мы народ, что называется, местный. А вы как же отбывали там? Как военнопленные или как?

— В облаву нас схватили месяца три назад.

— А-а… А то, я гляжу, вид-то у вас вроде не лагерный. Ну а до облавы что же поделывали?

— Я ничего не делал, — безмятежно ответил Рудин. — Хоронился у одной бабки. А вот он работал на хлебозаводе. Бухгалтером.

— Ну что ж, хлеб — дело важное для людей при всякой власти. — Бородатый солидно помолчал и спросил: — А куда ж вы теперь подаетесь?

— Как куда? К своим. Я в армию хочу вступить. А он — к семье. У него жена и сын в Барабинске живут, небось считают его погибшим.

Женщина, внимательно слушавшая разговор, вздохнула.

— Сколько погибели пережили — подумать страшно.

Неизвестно, как долго еще они вот так петляли бы в разговоре, пытаясь узнать друг о друге побольше, но вдруг за окном послышался конский топот, который оборвался возле самого дома. Во дворе послышался громкий мужской голос: «Стреножь поводком к передней ноге. Вот так…»

— Кто это? — прошептал Рудин.

— То ж свои, — спокойно ответил бородатый и обернулся к жене. — Есть у тебя еще картошка?

Женщина пошла к печке. В это время в хату вошли трое мужчин, один в один — рослых, у каждого на шее по автомату. Один из них, в фетровой шляпе, нахлобученной на уши, осветил стол фонариком.

— Никак ты, Федор, гостей потчуешь? — Он подошел к столу и по очереди бесцеремонно осветил фонариком Рудина, потом Щукина. — Кто такие?

— Говорят, беглые из лагеря под Минском, — сказал бородатый. — Да только не все у них сходится. Говорят, будто бежали из-под Минска, а лагерь называют 1206, который совсем не там.

— Документы есть? — лучик фонарика слепил Рудина.

— А вы кто такие, чтоб спрашивать? — Рудин подставил руку под луч фонаря.

— Ты, дорогой, света не боись. А кто мы, можно ответить, пора пряток для нас прошла. Мы партизаны.

— Сказать все можно, — усмехнулся Рудин.

Мужчина в шляпе захохотал.

— Это верно. Партизанить куда труднее. Документы какие у вас есть? — спросил он, перестав смеяться.

— В лагерях паспортов не дают, — мрачно произнес Щукин.

— Оружие есть?

— Нет, — ответил Рудин. — И этого тоже в лагерях не дают… — Он все же решил проявить осторожность и пистолет оставить при себе.

— Так… — мужчина снял шляпу и швырнул ее на лавку. — А почему путаете с лагерем? Лагерь 1206 — где, а Минск — где?

— С таким номером могло быть и два лагеря, — ответил Рудин.

— Это у немцев-то? — насмешливо спросил мужчина. — Что-что, а порядок в номерах у них имеется. Ну без брехни: кто такие, откуда и куда направились?

— Идем навстречу своим войскам, — спокойно ответил Рудин.

— Опять странно, — вмешался в разговор хозяин хаты. — Хотят встретить Советскую Армию, а зачем-то вымахали крюк на север от шоссе.

— Они ее окружают, — сказал мужчина и начал хохотать.

Конечно, случись эта ситуация, скажем, в сорок втором году, ничего бы похожего в этой хате не произошло, начало разговора было бы совсем другим и обеим сторонам было бы, как говорится, не до смеха. Но сейчас все было по-другому, потому что и хозяева хаты, и пришельцы знали главное — что фашистов у них за спиной нет. Это заставляло Рудина верить, что допрашивающие его люди действительно партизаны. А те в свою очередь обращались с ним и Щукиным без особой опаски — мы все тут свои и уж как-нибудь разберемся, что к чему и кто к кому.

— Ну ладно, — перестав смеяться, сказал мужчина, смотря на Рудина веселыми глазами, — вот вы с севера окружите, значит, Советскую Армию и что же вы ей скажете, если нам не доверяете?

Рудин, не отвечая, смотрел прямо в глаза мужчине, пока в них не погасли веселые искорки.

— Если говорить всерьез, — сказал Рудин, — мы не можем открыть, кто мы такие. Не имеем права. А просить вас мы можем только об одном: доставьте нас как можно скорее в ближайшую нашу воинскую часть. Каждый день промедления может дорого стоить. За эти свои слова я отвечаю.

Мужчина молча и серьезно посмотрел на Рудина, потом сказал:

— Я — командир партизанского отряда «За революцию» Тихон Ходорков. А он, — кивок на хозяина хаты, — мой зам, Федор Мохов.

Тихон Ходорков! Откуда-то Рудину эта фамилия была известна. Он напряг свою память, и она его, как всегда, не подвела: Тихон Ходорков был прославленным подрывником в том партизанском отряде, куда его забрасывал «Сатурн» в первую военную зиму.

— Я вас знаю, — сказал Рудин. — Вы были подрывником в отряде Боковикова. В конце ноября сорок первого года я почти две недели пробыл в вашем отряде. Однажды вы при мне докладывали командиру о взрыве железнодорожного моста с помощью детских саночек с взрывчаткой.

— Смотри, Федя, что помнит, — оглянулся на хозяина хаты Ходорков. Он задумался. — Ну что с вами делать?..

— Нельзя ли как-нибудь связаться с товарищем Алексеем? — спросил Рудин.

— Попробуй поймай его сейчас… — рассеянно ответил Ходорков, уже не удивляясь тому, что Рудин знает секретаря подпольного обкома партии. — Вот что, вы напишите сообщение, кому надо, а я сгоняю паренька в штаб партизанской бригады, это недалеко, а там уже давно есть радиосвязь с армией…

Глава 58

В связи с приближением фронта Будницкий получил приказ вывести свой отряд из города и подключиться к партизанской бригаде, которая действовала на одной из магистралей, где отступали немецкие войска.

Ночью Будницкий пришел в подземелье больничного морга. Когда он снял кепку, Марков увидел, что у него волосы точно мукой присыпаны.

— Зашел попрощаться, — тихо сказал Будницкий, вертя в руках кепку.

Они долго молчали. Будницкий сидел, навалившись грудью на стол, и так внимательно рассматривал свои тяжелые рабочие руки, будто ничего интереснее никогда не видел.