RAEM — мои позывные - Эрнст Кренкель

Но какая огромная разница между нами! Для них иногда прощальный поцелуй жены в Архангельске был последним. Уходили в холодную неизвестность: умирали, гибли и пропадали без вести. О них никто ничего не знал, и они ничего не знали.

У нас же — два шеста, бронзовый канатик через дырку ныряет в дом к приемнику — и весь мир как на ладони.

Поток информации с большой земли не обходил нас. Мы знали и слышали все. Приходили ласковые слова от наших жен, мы слышали голос Шмидта, голоса товарищей, мы получали фитили и напоминания от начальства, были в курсе больших событий.

В начале мая простая поздравительная радиограмма разволновала меня. Три подписи: Папанин, Ширшов и Федоров. Вот оно? Наконец! Вот они, мои товарищи по экспедиции на Северный полюс.

Тут же сугубо деловой вопрос: «Какие штаны можно взять у тебя дома как образец для пошивки меховой одежды?»

И второй вопрос: «Сообщи свои пожелания по радиоаппаратуре».

Все было предельно ясно и без всяких уточнений. Вероятно, личный состав уже утвержден, иначе мне бы не стали посылать такие запросы. Спасибо дорогому Отто Юльевичу. Он не забыл меня. Несколько позже все станции следили за полетом Водопьянова и Махоткина на Землю Франца-Иосифа. Тоже ясно: разведка и выбор места для базы будущей экспедиции. Еще позже, когда началась навигация, я внимательно следил за продвижением двух кораблей — «Русанова» и «Герцена» под командованием Папанина.

Все ежедневные работы делались по-прежнему, но как-то машинально, по заведенному порядку. Остров Домашний уже потерял для меня свою экзотику. Всеми помыслами я был уже там — в Москве и на полюсе. А жизнь шла своим чередом.

С 19 июля было приказано давать погоду каждые три часа. Летели на покрытие дальности беспосадочного полета Чкалов, Беляков и Байдуков. Вылетев 20 июля, они шли по маршруту: Москва — Мурманское побережье — по 65 меридиану до острова Виктория — Земля Франца-Иосифа — Северная Земля — мыс Челюскина — Тикси — Якутск — Петропавловск-на-Камчатке.

Для метеоролога и радиста в единственном числе было довольно сложно давать погоду так часто — каждые три часа. Мобилизовали будильники, подстраховывал еще и Мехреньгин. Спал в рассрочку по два часа. Кроме того, нам было предписано вести наружное наблюдение. По очереди стояли на юру на нашем мысочке. Мы слышали радио самолета, и в четыре часа утра он шел слепым полетом где-то между мысом Желания и нами. У нас же была низкая сплошная облачность, противная морось и плохая видимость. Ничего мы не видели.

Узнав о благополучной посадке на острове Удд, мы мысленно поздравили наших летчиков и немедленно завалились отсыпаться.

Неожиданно на нас свалилась беда. В середине июля начал как-то странно киснуть мой товарищ. Однажды ночью как-то не спалось, и я услышал в мертвой тишине домика какие-то странные звуки. Мехреньгин плакал. Ну так, как плачут обычно мужчины — без слез, не голосом, а так… кряхтел и кашлял. Настойчиво стал выпытывать причину.

— Да вот уже пятый день с ногой что-то неладно. — Снимай штаны. Покажи ногу.

От пятки до колена вся левая нога была сине-багровой. В ненапряженном состоянии — тверда, как полено, а от ходьбы к вечеру сильно опухает и чувствуется сильный жар. От нажатия пальцем остаются ямки. А так все тело чистое и десны в порядке.

Версия Мехреньгина, что он зашиб ногу месяц тому назад, показалась мне не очень убедительной. Через несколько дней синева поднялась выше, и теперь вся нога до бедра походила на огромный кровоподтек.

Послал Мехреньгина наводить порядок в складе. Мне надо было с глазу на глаз побеседовать с Александрой Петровной Анохиной, врачом-хирургом на острове Уединения.

Кратко сообщил признаки, и последовал такой же краткий диагноз: цинга!

— Александра Петровна, родненькая, что же делать? — Делайте согревающие компрессы. А что-нибудь свежее, какие-нибудь витамины есть?

— Нет, ничего нет. Вот только мясо. Ни одной травинки и ничего зеленого на наших камнях нет, а то бы стали жевать.

Александра Петровна долго расспрашивала о возможных витаминах. Вот чего нет, так нет. Нет витаминов. И все же они нашлись. Долго Александра Петровна смеялась над моей серостью. Уточнялся вопрос, есть ли у нас горох.

Мне в популярной форме было объяснено, что лущеный горох не годится. На наше счастье, в складе было ведро с нелущеным горохом. Весь вопрос; не пострадали ли зародыши от мороза? В сите, на мокрой тряпке в теплом месте мы проращивали очередную порцию гороха до сантиметровых ростков. Почти видно было, как там копошатся витамины. Жевали в день по стакану гороха, и по ассоциации приходили мысли о пиве, но его не было. За компанию ел горох и я, а через десять дней моя правая нога была точно такой же красивой, как у Мехреньгина левая.

Вот мы оба и зацинговали. Обычно кровоточат десны и шатаются зубы. У нас была какая-то особая цинга — ударила по ногам.

Убили очередного, одиннадцатого по счету, медведя. Был он небольшим, двухгодовалым. Тащить его пришлось метров двести. То, что раньше мы делали запросто, теперь давалось с трудом.

Одышка, головокружение и слабость были верными признаками цинги. И витаминной крови не удалось попить — прострелили желчный пузырь.

До смены оставалось два месяца. Надо как-то дотянуть и не отправиться к праотцам. Тревожило и другое: в каком виде я заявлюсь в Москву? Могут вежливо сказать, что полюс — это не место для инвалидов.

Мы строго соблюдали лечебный режим, ели сырое мясо, с отвращением жевали горох и двигались, несмотря на боль в ногах и одышку. Каждый день по шуршащей гальке нашего пятачка, хромая, брели к высокому плато нашего острова. Высота в четыре метра казалась нам тяжелой. Потом брели по ровному месту два километра и доходили до брошенного когда-то ржавого бидона. Это был наш контрольный пункт. Правилом было ногой, конечно здоровой, пнуть ни в чем не повинный бидон и «обложить» его. Потом садились, отдыхали, курили и молча смотрели на юг. Там где-то идет жизнь, плывут корабли, а мы — двое доходяг — занимаемся вынужденным променадом. Затем молча брели обратно. Вспомнилась строчка: «Во Францию два гренадера из русского плена брели». И вид у нас был ничуть не лучше, чем у этих гренадеров.

В июле началась навигация. Эфир бурлил новостями. Если мы не слышали интересную новость, соседи, естественно, нам ее сообщали. Год 1936 был тяжелым в ледовом отношении. Три больших каравана судов — два с запада и одна с востока — в районе мыса Челюскин уткнулись в еще невскрывшийся пролив Вилькицкого. Ледоколы пытаются форсировать десятибалльный лед, но тщетно. Топчется вся эта армада, тычась в различных направлениях. Иногда просто стоят из-за густого тумана. Летчики делают все возможное, а подчас и невозможное, чтобы ледовой разведкой помочь кораблям.