Фан-клуб - Ирвинг Уоллес

Этот идиот зачарован.

Она тоже была зачарована. На секунду ей показалось, что реплики приходят ей на ум из памяти, хранящей строки былых сценариев. Но больше походило на то, что она создает собственные реплики. Быть может, в будущем какой-нибудь сценарист попробует указывать ей, и тогда она попросит Зигмана послать его подальше. Кому нужна эта «Лига американских писателей»? Думаете, все актрисы тупицы, да? Ну, щелкоперы, у меня для вас сюрприз.

Охваченная вдохновением, она уверенно вернулась к своей «говорящей пишущей машинке».

Ладонь ее приласкала подбородок Мечтателя.

— Раз уж мы открываем друг другу свои сердца, я полностью обнажу свое сердце перед тобой. Мне нечего скрывать от тебя. Да, вначале я чувствовала себя поруганной и униженной, о чем ты прекрасно знаешь. Я была сердита и испытывала отвращение — возможно, не столько к тебе, сколько к твоим так называемым «друзьям». Но затем случилось нечто значительное, и в этом твоя заслуга. Это происходит время от времени в легендах и в истории, а сейчас это случилось именно здесь. Я была похищена и взята силой по воле судьбы, чтобы узнать тебя. И постепенно произошло чудо алхимии. Мое сердце изменилось. Камень превратился в золото. Холод перешел в тепло. Ненависть стала любовью. Женщина внутри меня наконец нашла мужчину — мужчину для любви.

Он смотрел на нее завороженно, как на экран. Он был тронут.

— Ты… ты просто шутишь, — выдавил он.

— Я абсолютно серьезна, дорогой. Какой смысл быть с тобой нечестной? Я хочу быть честной, потому что доверяю тебе, верю в тебя и люблю тебя.

Она подалась вперед, взяла его руки и обняла ими себя за талию. Ее голова легла ему на плечо, и она услыхала биение его сердца.

— О, я люблю тебя, — придушенно сказал он. — Мне нельзя было, но…

— Ш-шшш, послушай, дорогой. Поверь мне: я с нетерпением ждала тебя весь день, всю ночь. Мне хотелось увидеть тебя, дотронуться до тебя. Все мысли были посвящены тебе, нашему слиянию и твоему завершению нашей любви. Я мысленно переживала восхитительные минуты, когда ты был во мне… как мне их не хватало, не хватало… пожалуйста, приди ко мне прямо сейчас…

Она помогла ему расстегнуть пояс, снять рубашку и брюки, после чего он сбросил свои короткие трусы. Его член едва не выпрыгнул из-под них, устремляясь вверх.

Она подняла руки:

— А теперь меня. Сними с меня эти глупые вещицы. Поторопись, родное сердце.

Он заспешил, потянул бантик, удерживающий ее лифчик. Она поймала его, отбросила прочь и откинулась назад, на подушки шезлонга. Он развязал шнурки у ее бедер, она подняла ягодицы и он освободил ее от трусиков.

Она погрузилась глубже в подушки, подняла колени и раздвинула ноги, горя желанием начать.

Шэрон восторженно взирала на его член, впервые видя его таким прямым и твердым. Она восторгалась влажностью своих широких генитальных губ.

Сегодня ночью их любовный акт будет лучше, чем когда-либо.

Она полностью вошла в роль.

— Сунь его в меня, — молила она. — Я хочу заполучить его.

Он был в ней, жесткий и мощный, и она крепко зажмурилась и задвигалась туда-сюда в одном ритме с его толчками, наслаждаясь радостью мягкого трения о смазанные вагинальные стенки.

Она приготовила свои реплики, спланировала фразы экстаза, однако почему-то забыла их и мозг ее опустел, но одновременно наполнился нижний сосуд, до краев, до краев, до краев.

До сей минуты она была в этом доме лишь зрителем собственного представления. Теперь она была партнером, вовлеченным в действие, ничего не слышащим и ничему не внимающим до тех пор, пока продолжается их безмятежное совокупление.

Как страстно она любила — ч-что? — игру? — нет, единение, слияние и всепобеждающий, ослабляющий аромат секса.

Она должна помнить, что она здесь делает.

Помнить о чем?

Помнить о том, что только что узнала. Помнить о радости, которую принес ей носитель возбуждающего наслаждения.

Руки ее вцепились в его вздымающиеся и опадающие ляжки. Они тянули и толкали вниз-вверх, вниз-вверх. Вот ладони разомкнулись и заколотили по… по чему ни попадя.

Его твердая плоть ударила по ее плоти, постоянные поцелуи его кожи с ее разбухшим клитором становились невыносимыми.

Она пожелала избежать этой восхитительной боли, но было слишком поздно. Ее мозг замкнулся на себя, я внутренние мускулы продолжали сокращаться, принимая его в себя, отпуская и принимая в себя снова.

Боже мой, она задыхалась.

Она разваливалась на части.

«Боже мой, Боже мой, я улетаю, я… не могу… нет, нет, нет… у-уу, Б-боже!»

Она высоко взлетела, застыла как доска, напрягла ляжки вокруг него, чтобы перекрыть плотину, но плотину прорвало, и бурный поток унес ее жизнь из тела, вздымая ее на бесчисленных горячих, больших и маленьких волнах…

Покой.

Прошли долгие минуты, прежде чем она смогла упорядочить свой мозг хотя бы для какого-то подобия работы. От шеи вниз ее вялое тело спокойно парило в ватных облаках. Но шестеренки мозга медленно сомкнулись и начали постепенно вращаться.

Что с ней приключилось? Такого здесь еще не было, несомненно не было. По сути, она вряд ли припомнила бы вообще, когда такое с ней случалось, по крайней мере этого наверняка не было последние два года. Не ожидая этого, не желая, против воли — она вдруг завелась. Она пережила полный, абсолютный оргазм с Мечтателем.

Шэрон взглянула на него. Тот, у кого было меньше всего шансов на успех, уютно лежал в ее объятиях, с закрытыми глазами, расслабившийся, удовлетворенный и полностью умиротворенный.

Она уставилась на него. Она презирала этого больного ублюдка, этого деревенского простофилю в той же степени, что и остальных — быть может, не столь ядовито, сколь постоянно, потому что он тоже был нереальной и ускользающей целью, но все же она презирала его с горечью, отравляющей объективность. Он не менее других порабощал ее и унижал. И она притворилась, будто сближается с ним только для того, чтобы использовать его для собственного спасения. Единственной ее целью в эту ночь было развлечь его и взять под собственный контроль.

Но этот полумерин, этот неопытный любовник как-то ухитрился заставить ее покориться обстоятельствам. Он заставил ее отдать суверенность своего интеллекта. Он нашел средства заставить ее забыть о своем долге, предать свое дело и превратиться в куклу, подчиняющуюся его эмоциям.

Этого просто не могло случиться. Но случилось.

А может, виновата она сама? Сегодня она так сосредоточилась на том, чтобы сыграть роль получше и превзойти предыдущие результаты, что, по-видимому, слишком погрузилась в эту роль. Актер должен играть, а не превращаться в свою роль. Как только он это сделает, он может забыть, что играет. Он может шизонуться, стать личностью, чуждой самому себе. Как бедный доктор Джекил, слишком часто превращавшийся в мистера Хайда и в конце концов, против собственной воли окончательно в него переселившийся.