Великий магистр - Елена Грушковская

— А у тебя с самооценкой всё более чем хорошо, — засмеялся он. — Лестно ты себя характеризуешь.

— Это не характеристика, это термин, — ответила я. — Так называются те, кого ты окрестил «необычными».

— Те, кто останавливает пули и бьёт невидимой волной?

— Да. И не только это.

— Забавный термин вы придумали.

— Мы его не придумывали, он был нам дан.

— Кем дан?

Его глаза сияли мальчишеским любопытством, и я, не удержавшись, засмеялась.

— Ты забыл, что случилось с Варварой на базаре?

Он, улыбаясь, невольно потёр нос. Я обняла его за шею:

— Вот именно.

Не успела я моргнуть, как моя талия оказалась в кольце его объятий, а губы — в плену поцелуя.

…Пасмурный летний день, душно. Толпа возле военкомата — мужчины постарше и помоложе, также и совсем мальчишки. Я искала глазами ЕГО. Сердце вздрогнуло: ОН! Серый костюм, белая рубашка, волнистый чубчик (быть ему стриженым) скрыт под кепкой. «Андрей!» Мои руки, его плечи. Взволнованные глаза: «Ты зачем сюда пришла? Не отговаривай, я пойду. Это мой долг!» — «Андрюшенька…» — «Не реветь. Не реветь, кому сказал! Жди меня. Всё будет хорошо, я вернусь»…

— Ты не вернулся… Это было наше последнее лето. Когда?

Его пальцы вытирали с моих щёк слёзы, а я стряхивала с его головы снег.

— Август, — сказал он. — А ты?

…Грязный снег, равнодушное солнце, нехотя проглядывающее сквозь рваные тучи. Колючая пеньковая петля вокруг шеи. Деревянный чурбак выбит из-под ног, чёрное удушье…

— Февраль, — прохрипела я, потирая ладонью горло.

Он гладил меня по голове и щекотно целовал в нос, в глаза, в брови.

— Всё, всё… Не вспоминай больше.

Летел снег, налипая на ресницы. Его лоб упёрся в мой, а глаза ласково сияли. Он был здесь, со мной, обнимал меня, будто не было ни того августа, ни февраля, ни той петли и удушья. Будто не было никаких войн, ран и разлук длиной в жизнь.

Нас соединяла Нить.

15.9. Крот

— Аврора, я бы хотел тебя предостеречь…

После тренировки Оскар деликатно взял меня за локоть и отвёл в сторону, к окну. Он осторожно бросил косой взгляд на Никиту, который, с любопытством наблюдая за тренировкой достойных, сидел у стены на скамейке.

— Я чувствую, что с этим Дудником не всё чисто. Он сказал, что сбежал от людей, которые пытались заставить его работать на них, но я ему не верю. Это легенда. Сдаётся мне, что он внедрился к нам в качестве крота, госпожа. Люди хотят узнать нас изнутри.

Я усмехнулась.

— Так это же замечательно. По-моему, все беды — от недопонимания.

Моя усмешка отразилась в его глазах, как в зеркале.

— Так ты уже знаешь?

— Разумеется, старина, — сказала я, положив руку ему на плечо. — Подсылая его, люди не учли одного — того, что мы сразу раскусим любого шпиона. Вот я и говорю, что они на самом деле плохо нас знают — а туда же, воевать.

— Ты что-то задумала? Я заинтригован. — Оскар шевельнул бровью.

— Посмотрим, — улыбнулась я. — Ты не слишком-то «наезжай» на Ника. Возможно, он сослужит нам службу. Кстати, он, кажется, не совсем обычен… Он чувствует паутину, хотя не является достойным.

А вот теперь Оскар по-настоящему удивился. Он снова глянул в сторону Никиты, который непринуждённо болтал с парой достойных у выхода из зала, причём так, будто они были уже сто лет знакомы.

— Кажется, он умеет находить общий язык с кем угодно, — заметил он. — Хорошее качество для шпиона.

— Или достойные чувствуют в нём своего, — сказала я. — Хотя у него и нет жука.

— Ты полагаешь, что паутину способны чувствовать и обычные хищники? — проговорил Оскар задумчиво.

Вот что значит разговаривать с «собратом по паутине»! Лишние слова не нужны, он сам поймёт всё, что нужно.

— Пока не могу сказать точно, — ответила я. — Но на самом деле нет ничего невозможного… Кто его знает, может, и способны, только не знают об этом.

Через полчаса мы были втроём: огонь в камине, я и ОН. Его стриженая голова доверчиво лежала у меня на коленях, и я всеми силами пыталась отбросить настоящее, чтобы полностью отдаться ощущению тепла, разливавшегося где-то в животе. Хотелось отринуть все заботы и мысли о войне и просто быть с НИМ. Сколько нам было отведено времени? Пока даже паутина не могла ответить на этот вопрос…

И всё-таки пришлось поднять шпионскую тему. Это было неизбежно.

— Они угрожали твоей маме? — спросила я.

Никита внутренне сжался, как от боли. Подняв голову с моих колен, он сел, глядя на огонь сузившимися и посуровевшими глазами. Долго молчал, потом ответил:

— Я чувствовал… Нет, я знал, что обмануть тебя не получится. Да, у меня задание разведать, каким образом вы получаете информацию о готовящихся операциях по уничтожению хищников. Ну, вот я и раскололся… — Он невесело усмехнулся. — Хреновый из меня шпион.

— Задание разовое или с перспективой? — спросила я.

— Они не уточняли, — ответил Никита. — Наверно, до первого результата, а там уж видно будет, отзовут меня или скажут работать дальше.

— Когда ты должен выйти на связь?

— Первая связь назначена через две недели. Под каким-нибудь предлогом мне придётся улизнуть и встретиться с моими шефами. За две недели я должен собрать нужную им инфу, а если не соберу… Не знаю. Секир-башка, наверно. А мама… У неё сердце больное.

Боюсь, это звучало суховато и смахивало на допрос. А огонь уютно потрескивал, создавая романтичную обстановку, и становилось до боли обидно за время, которое можно было бы потратить совсем на другое… Я притянула Никиту к себе и снова уложила его головой на свои колени. Поглаживая его ёжик, я сказала:

— Я знаю, ты боишься за маму… Точнее, того, как она воспримет твоё обращение. Но можно попробовать вылечить её и заодно изменить её отношение к хищникам. Тогда угроза твоих шефов просто потеряет силу, и это снимет тебя с их крючка.

— Ты можешь вылечить маму? — встрепенулся он.

— Могу попробовать, — сказала я.

— Лёлька! — Он сгрёб меня сильными руками и упёрся лбом в мой, как он всегда любил делать. — Я по гроб жизни буду тебе благодарен…

Богатырь с глазами доверчивого мальчишки — так он сейчас выглядел. Он верил безоговорочно каждому моему слову, каждому вздоху и движению — и сейчас, и тогда, и я не могла обмануть, не оправдать его доверия. Он один называл меня забытым именем — Лёля, прикасаясь им к моей душе. Он так и сказал: «Авророй тебя зовут те, кто тебя видит со стороны. А твою душу зовут Лёля». Откуда он это знал? Или не знал, а просто сказал наугад? Как бы то ни было, «Лёля» могло быть уменьшительным от многих имён: Оля, Юля, Лена, Алёна, Лариса, Лолита, Элеонора, Илона и даже Лейла — словом, всех певучих имён, где присутствовал звук «л». И это только женские. А Алексей, Леонид, Олег, Юлий? Тогда, в сорок первом, меня звали Олей, в этой жизни — Алёной. А ещё у славян была богиня весны Леля — дочь Лады.