Россiя въ концлагерe - Иван Солоневич

Утромъ я уeзжаю изъ "второго Болшева" -- аки тать въ нощи, не попрощавшись съ завклубомъ: снова возьметъ за пуговицу и станетъ уговаривать. А что я ему скажу?

...Въ мiрe существуетъ "Лига защиты правъ человeка". И человeкъ, и его права въ послeднiе годы стали понятiемъ весьма относительнымъ. Человeкомъ, напримeръ, пересталъ быть кулакъ -- его правъ лига защищать даже и не пыталась.

Но есть права, находящiяся абсолютно внe всякаго сомнeнiя: это права дeтей. Они не дeлали ни революцiи, ни контръ-революцiи. Они гибнутъ абсолютно безъ всякой личной вины со своей стороны.

Къ описанiю этой колонiи я не прибавилъ ничего: ни для очерненiя большевиковъ, ни для обeленiя безпризорниковъ. Сущность дeла заключается въ томъ, что для того, чтобы убрать подальше отъ глазъ культурнаго мiра созданную и непрерывно создаваемую вновь большевизмомъ безпризорность, совeтская власть -- самая гуманная въ мiрe -- лишила родителей миллiоны дeтей, выкинула этихъ дeтей изъ всякаго человeческаго общества, заперла остатки ихъ въ карельскую тайгу и обрекла на медленную смерть отъ голода, холода, цынги, туберкулеза...

На просторахъ райскихъ долинъ соцiализма такихъ колонiй имeется не одна. Та, которую я описываю, находится на берегу Бeломорско-Балтiйскаго канала, въ 27-ми километрахъ къ сeверу отъ гор. Повeнца.

Если у "Лиги защиты правъ" есть хотя бы элементарнeйшая человeческая совeсть -- она, быть можетъ, поинтересуется этой колонiей....

Долженъ добавить, что до введенiя закона о разстрeлахъ малолeтнихъ, этихъ мальчиковъ разстрeливали и безъ всякихъ законовъ, въ порядкe, такъ сказать, обычнаго совeтскаго права...

ВОДОРАЗДEЛЪ

На той же моторкe и по тому же пустынному каналу я тащусь дальше на сeверъ. Черезъ четверть часа лeсъ закрываетъ отъ меня чортову кучу безпризорной колонiи.

Въ сущности, мой отъeздъ сильно похожъ на бeгство -- точнeе, на дезертирство. А -- что дeлать? Строить футбольныя площадки на ребячьихъ костяхъ? Вотъ -- одинъ уже утонулъ въ болотe... что сталось съ тeми тринадцатью, которые не вернулись?

Каналъ тихъ и пусть. На моторкe я -- единственный пассажиръ. Каюта, человeкъ на 10-15, загажена и заплевана; на палубe -- сырой пронизывающiй вeтеръ, несущiй надъ водой длинныя вуали утренняго тумана. "Капитанъ", сидящiй въ рулевой будкe, жестомъ приглашаетъ меня въ эту будку. Захожу и усаживаюсь рядомъ съ капитаномъ. Здeсь тепло и не дуетъ, сквозь окна кабинки можно любоваться надвигающимся пейзажемъ: болото и лeсъ, узкая лента канала, обложенная грубо отесанными кусками гранита. {425} Мeстами гранитъ уже осыпался, и на протяженiи сотенъ метровъ въ воду вползаютъ медленная осыпи песку. Капитанъ обходитъ эти мeста, держась поближе къ противоположному берегу.

-- Что-жъ это? Не успeли достроить -- уже и разваливается?

Капитанъ флегматично пожимаетъ плечами.

-- Песокъ -- это что. А вотъ -- плотины заваливаются, вотъ за Водораздeломъ сами посмотрите. Подмываетъ ихъ снизу, что-ли... Гнилая работа, какъ есть гнилая, тяпъ да ляпъ: гонютъ, гонютъ, вотъ и выходитъ -не успeли построить, -- глядишь, а все изъ рукъ разлазится. Вотъ сейчасъ -всю весну чинили, экскаваторы работали, не успeли подлатать -- снова разлeзлось. Да, песокъ -- это что? А какъ съ плотинами будетъ -- никому неизвeстно. Другой каналъ думаютъ строить -- не дай Господи...

О томъ, что собираются строить "вторую нитку" канала, я слыхалъ еще въ Медгорe. Изыскательныя партiи уже работали, и въ производственномъ отдeлe уже висeла карта съ двумя варiантами направленiя этой "второй нитки" -насколько я знаю, ее все-таки не начали строить...

-- А что возятъ по этому каналу?

-- Да вотъ -- васъ возимъ.

-- А еще что?

-- Ну, еще кое кого, вродe васъ ...

-- А грузы?

-- Какiе тутъ грузы? Вотъ вчера на седьмой участокъ, подъ Повeнцомъ, пригнали двe баржи съ ссыльными -- одни бабы... Тоже -- грузъ, можно сказать... Ахъ ты, мать твою...

Моторка тихо въeхала въ какую-то мель. "Стой! давай полный назадъ", -заоралъ капитанъ въ трубку. Моторъ далъ заднiй ходъ; пeна взбитой воды побeжала отъ кормы къ носу; суденышко не сдвинулось ни на вершокъ. Капитанъ снова выругался: "вотъ, заговорились и въeхали, ахъ ты, мать его"... Снизу прибeжалъ замасленный механикъ и въ свою очередь обложилъ капитана. "Ну, что-жъ, пихаться будемъ!" -- сказалъ капитанъ фаталистически.

На моторкe оказалось нeсколько шестовъ, спецiально приспособленныхъ для "пиханiя", съ широкими досками на концахъ, чтобы шесты не уходили въ песокъ. Дали полный заднiй ходъ, навалились на шесты, моторка мягко скользнула назадъ, потомъ, освободившись, рeзко дернулась къ берегу. Капитанъ въ нeсколько прыжковъ очутился у руля и едва успeлъ спасти корму отъ удара о береговые камни. Механикъ, выругавшись еще разъ, ушелъ внизъ, къ мотору. Снова усeлись въ будкe.

-- Ну, будетъ лясы точать, -- сказалъ капитанъ, -- тутъ песокъ со всeхъ щелей лeзетъ, а напорешься на камень -- пять лeтъ дадутъ.

-- А вы -- заключенный?

-- А то -- что же?

Часа черезъ два мы подъeзжаемъ къ Водораздeлу -- высшей точкe канала. Отсюда начинается спускъ на сeверъ, къ Сорокe. Огромный и совершенно пустой затонъ, замкнутый съ сeвера гигантской бревенчатой дамбой. Надъ шлюзомъ -бревенчатая трiумфальная арка съ надписью объ энтузiазмe, побeдахъ и о {426} чемъ-то еще. Другая такая же арка, только гранитная, перекинута черезъ дорогу къ лагерному пункту. Огромная -- и тоже пустынная -- площадь, вымощенная булыжниками, замыкается съ сeвера длиннымъ, метровъ въ сто, двухэтажнымъ бревенчатымъ домомъ. Посерединe площади -- гранитный обелискъ съ бюстомъ Дзержинскаго. Все это -- пусто, позанесено пескомъ. Ни на площади, ни на шлюзахъ -- ни одной живой души. Я не догадался спросить у капитана дорогу къ лагерному пункту, а тутъ спросить не у кого. Обхожу дамбу, плотину, шлюзы. На шлюзахъ, оказывается, есть караульная будка, въ которой мирно почиваютъ двое "каналохранниковъ". Выясняю, что до лагернаго пункта -- версты двe лeсомъ, окаймляющимъ площадь, вeроятно, площадь имени Дзержинскаго...

У оплетеннаго проволокой входа въ лагерь стояло трое вохровцевъ -очень рваныхъ, но не очень сытыхъ. Здeсь же торчала караульная будка, изъ которой вышелъ уже не вохровецъ, а оперативникъ -- то-есть вольнонаемный чинъ ОГПУ, въ длиннополой кавалерiйской шинели съ соннымъ и отъeвшимся лицомъ. Я протянулъ ему свое командировочное удостовeренiе. Оперативникъ даже не посмотрeлъ на него: "да что тамъ, по личности видно, что свой, -проходите". Вотъ такъ комплиментъ! Неужели мимикрiя моя дошла до такой степени, что всякая сволочь по одной "личности" признаетъ меня своимъ...

Я прошелъ за ограду лагеря и только тамъ понялъ, въ чемъ заключалась тайна проницательности этого оперативника: у меня не было голоднаго лица, слeдовательно, я былъ своимъ. Я понялъ еще одну вещь: что, собственно говоря, лагеря, какъ такового, я еще не видалъ -- если не считать девятнадцатаго квартала. Я не рубилъ дровъ, не копалъ песку, не вбивалъ свай въ бeломорско-балтiйскую игрушку товарища Сталина. Съ первыхъ же дней мы всe трое вылeзли, такъ сказать, на лагерную поверхность. И, кромe того, Подпорожье было новымъ съ иголочки и сверхударнымъ отдeленiемъ, Медгора же была столицей, а вотъ здeсь, въ Водораздeлe, -- просто лагерь -- лагерь не ударный, не новый и не столичный. Покосившiеся и почернeлые бараки, крытые парусиной, корой, какими-то заплатами изъ толя, жести и, Богъ знаетъ, чего еще. Еле вылeзающiя изъ-подъ земли землянки, крытыя дерномъ. Понурые, землисто-блeдные люди, которые не то, чтобы ходили, а волокли свои ноги. На людяхъ -- несусвeтимая рвань -- большей частью собственная, а не казенная. Какой-то довольно интеллигентнаго вида мужчина въ чемъ-то вродe довоенной дамской жакетки -- какъ она сюда попала? Вeроятно, писалъ домой -- пришлите хоть что-нибудь, замерзаю, -- вотъ и прислали то, что на днe семейственнаго сундука еще осталось послe раскулачиванiй и грабежей за полной ненадобностью властямъ предержащимъ... Большинство лагерниковъ -- въ лаптяхъ. У нeкоторыхъ -- еще проще: йоги обернуты какими-то тряпками и обвязаны мочальными жгутами...

Я поймалъ себя на томъ, что, глядя на все это, я самъ сталъ не идти, а тоже волочить ноги... Нeтъ, дальше я не поeду. Ни {427} въ Сегежу, ни въ Кемь, ни даже въ Мурманскъ -- къ чертовой матери... Мало ли я видалъ гнусности на своемъ вeку -- на сто нормальныхъ жизней хватило бы. И на мою хватитъ... Что-то было засасывающее, угнетающее въ этомъ пейзажe голода, нищеты и забитости... Медгора показалась домомъ -- уютнымъ и своимъ... Все въ мiрe относительно.

Въ штабe я разыскалъ начальника лагпункта -- желчнаго, взъерошеннаго и очумeлаго маленькаго человeчка, который сразу далъ мнe понять, что ни на копeйку не вeритъ въ то, что я прieхалъ въ это полукладбище съ цeлью выискивать среди этихъ полуживыхъ людей чемпiоновъ для моей спартакiады. Тонъ у начальника лагпункта былъ почтительный и чуть-чуть иронически: знаемъ мы васъ -- на соломe не проведете, знаемъ, какiя у васъ въ самомъ дeлe порученiя.

Настаивать на спортивныхъ цeляхъ моей поeздки было бы слишкомъ глупо... Мы обмeнялись многозначительными взглядами. Начальникъ какъ-то передернулъ плечами: "да еще, вы понимаете, послe здeшняго возстанiя..."