Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Не успели святки еще пройтить, как, оставив своих родных в Киясовке, поехал я сам на короткое время в Москву. Это было еще в первый раз, что поехал я к князю своему с личными донесениями о состоянии волости и обо всем мною в ней сделанном. Князь принял меня очень ласково и был всеми моими делами и распоряжениями доволен и благодарил меня за все мое обо всем старание. После чего и пошли у нас с ним разговоры и рассуждения о том, что бы впредь сделать и учредить. Главнейшим предметом оных было построение в Киясовке для больных госпиталя, который ему неотменно учредить там хотелось и для которого старался уже он приискать и лекаря. И как тогда имел я для жительства своего готовый дом и в старом большом доме не было никакой надобности, то и положено было у нас пред наступлением весны весь верхний деревянный этаж с него снять и, поставив на ином месте позад сада, обратить его в госпиталь, отделив в нем особые комнаты и для житья лекарю, а после того разобрать и весь нижний этаж каменный и кирпичи из него сохранить для будущего здания большого каменного дома, который угодно было императрице приказать построить и которому дался уже и план. И как князь в особливости охотник был до строения, то просил меня тем, а особливо построением госпиталя колико можно поспешить.

 Немало же говорено было у нас с ним и о оброке волости, и о том, как бы нам сделать распоряжение для получения всегдашних работников, для исправления работ нужнейших. Первый угодно было князю, для получения множайшего с сей волости дохода, оставить тот же, какой крестьяне плачивали до сего своей помещице, а именно по 6–ти рублей с тягла или мужа с женою, который хотя и превосходил оброк, платимый Богородицкою волостью двумя рублями, но для подмосковных крестьян был не только сносен, но и очень еще умерен. Что касается до работ, то положено было всю волость разделить на 40 частей, или вытей, и определить, чтоб с каждой выти было по одному работнику с лошадью, или когда в лошадях не случится надобности, то пешему, и которые сменялись бы понедельно, а если чего сими работниками успеть не можно будет сделать, то все прочие работы производить уже наемными людьми или по особым нарядам, с определенным платежом денег.

 Сими советами и учреждениями занимались мы несколько дней сряду и во все почти краткое время тогдашнего моего пребывания в столице, и я должен был приезжать к нему для того каждый день, из которых в множайшие оставлял он меня у себя обедать, а сие доставило мне случай (узнать) все его семейство и весь образ его жизни. У него жива была тогда жена его княгиня, а детей имел он у себя шестеро сыновей: Василья, Сергея, Павла, Ивана, Петра и Федора Сергеевичев, и одну дочь, бывшую в замужстве за графом Салтыковым и уже овдовевшею, и оставшеюся после мужа с двумя дочерями, внучками княжими, небольшими еще девочками. Кроме сих был еще у него внук, от другой умершей уже дочери, именем Степан Степанович Калычев. Но из всех их жили тогда с ним и в доме у него только трое, а именно, средний сын — князь Иван Сергеевич, меньшой — князь Федор и внук его г. Кадычев. Из прочих же старший, Василий, будучи в отставке, жил в своей деревне и приезжал к нему только временно. Второй князь, Сергей Сергеевич, служил при дворе камергером, князь Павел служил в армии и был уже полковником, а князь Петр находился в Англии.

 Всех их, кроме последнего, имел я тогда случай видеть, но ни с одним из них по краткости времени не имел еще счастия познакомиться сколько–нибудь короче. Все они как–то от меня дичились или паче, набиты будучи княжескою спесью и высоким о себе мнением, неудостоивали меня не только своими ласками, но даже вхождением со мною в разговоры, мне самому, занимающимся наиболее одним только добродушным стариком–князем, не было ни времени, ни удобности к ним прилепляться; к тому ж признаться поистине, то видя их такое гордое и можно сказать глупо–надменное обращение, и сам я не имел охоты к тому дальней. С одной стороны удерживало меня то, что не имел и до них никакого дела и никакой дальней нужды в их к себе благоприятстве, а с другой — находя оных по свойствам и характерам их недостойными дальнего уважения и того, чтоб искать их к себе милости. Старший из них, князь Василий казался мне совсем недальнего разума и набит даже глупым высокомерием; к тому ж и видел я его только однажды. Что ж касается до второго его сына, князя Сергия, то сей был всех их бойчее и самая пылкая и огненная голова, и набит так много придворною пышностью и спесью, что к нему не было и приступа. Сей неудостоивал меня не только разговорами, но почти и своими взорами, хотя был любимейший сын у князя и более всех им уважаемый. Третий, князь Павел, служил тогда в каком–то полку полковником, был также беглая и бойкая голова; но как и его случилось мне также не более двух раз видеть, то и не имел я случая промолвить с ним и единого слова. Четвертой, князь Иван, показался мне сколько–нибудь простодушнее прочих, и сего я хотя всех чаще видал, но и с ним имел мало случаев говорить, хотя и был он ко мне несколько благосклоннее прочих, чему причиною может быть было то, что служил он в морской службе и был несколько охотник до наук. Что касается до меньшого сына и внука княжова, то сии были хотя также совершенно уже взрослые, но продолжали все еще кой–чему, по манеру и обычаю знатных господ, учиться, или прямее сказать, схватывать одни только верхушки из наук.

 Наконец, и самая старушка–княгиня показалась мне ни рыбою, ни мясом, и набитою также одною только княжескою спесью, простиравшеюся далее до того, что никогда не удостоила меня не только каким–нибудь приветствием, но ниже одним словом. Итак, сколько я доволен был благоприятством и всем обращением старика–князя, столько, напротив того, не имел причины быть довольным всем его семейством.

 Пребывание мое в сей раз в Москве продлилось не более одной недели, и как в течение оной не все время свое препровождал я у князя, а много его и оставалось, то употребил и оное на свидание со всеми бывшими тогда в Москве моими родственниками, друзьями и знакомцами, а особливо с новым другом своим, Александром Михайловичем Салтыковым. У него был я не один раз, и всякой раз, препроводив с ним по нескольку часов в дружеских и прямо приятных разговорах, возвращался от него с удовольствием.

 Москва вся занималась в сие время одним только Пугачевым. Сей изверг был уже тогда в нее привезен, содержался окованный на цепях, и вся Москва съезжалась тогда смотреть сего злодея, как некоего чудовища, и говорила об нем. Над ним, как над государственным преступником, производился тогда, по повелению императрицы, формальный и важнейший государственный суд, и все не сомневались, что он казнен будет.