Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

— Да будет жизнь твоя в небесах сытой и счастливой, Большой Охотник!

Повторяя слова благодарности, сгребал черепки, скидывая их в воду. Варайя, тихо смеясь, водила за его руками бледным лучом. И когда последний осколок, булькнув, пошёл ко дну, захлопнула зеркальце.

Мальчик встал, кланяясь. И тут Корути, которому надоело ждать, когда Варайя закончит развлекаться, приложил ко рту сомкнутые ладони и ухнул страшно, как ночная неспящая птица. Мерути повернулся и побежал, спотыкаясь.

— Ах, Оннали, я спас тебя, — передразнила мальчика Варайя и, уже не сопротивляясь, легла на спину, раскидывая ноги и прижимая к себе Корути свободной рукой. Он, тяжело дыша, толкал её животом, притискивал рёбрами большие груди. А она, следя за тем, как перекашивается его лицо, подавала навстречу бёдра и шептала:

— Ты принес мне хороший подарок — весёлый. Я стала Еэнном на время глупых слов мальчишки. Корути, ты подаришь мне ещё таких вещей?

— Да, Варайя! Всё, что захочешь, Варайя, всё-всё-всё-о-о, что захочешь!

В просветах облаков белое лицо Еэнна то становилось ярким, то бледнело снова. И на смуглой спине Корути, затенённой чёрной листвой, появлялись и исчезали светлые полосы как на разбитой игрушке, принесённой в жертву.

Глава 63

Оннали уходит

Ей снова снился самый прекрасный сон из виденных. Город в лесу. В нём маленькие радуги висели на листьях, как разноцветные бусы, мышеловы, мерцая голубым мехом, разговаривали человеческими голосами, а птичики пели так звонко, что на глазах её появлялись слёзы, делая мир ещё ярче и радужней. Радуги, дрожа, переливались, соскальзывали с крыш, текли рядом с ней, поднимая плоские головы с мудрыми глазами цвета морской смолы, и Оннали, смеясь, опускала руку, чтобы почувствовать ладонью прикосновение радуг. Расцветали на деревьях посреди жёлтых стен цветы — огромные и пышные, как белые озёрные птицы с кудрявым пером. Рассказать бы всем, как тут! Она хотела позвать маму и отца, но у них множество дел: Айна выходит смотреть, всё ли в порядке, и мама весь день будет хлопотать в доме и во дворе, следя за уходящей водой; отец, рука которого уже хорошо зажила, вынесет к плетню свои ловчие сети и дедушкино копьё, сядет проверять стрелы, натягивать тетиву на большой лук. И все будут готовиться к празднику.

Надо позвать Мерути, решила она. И позвала, просыпаясь. Открыла глаза в полумрак и замерла, ощущая ладонью прохладную плоскую голову.

— Мерути, — повторила в тишину, тихо садясь на постели. Брат не отозвался, она слышала, как он сопит и время от времени бормочет во сне. И снова в её руке шевельнулось, тыкаясь, как маленький щенок. В комнатке не было темноты, из щелей, покачиваясь в бледном свете стоящего в зените Еэнна, плыли зелёные светляки, и Оннали засмеялась. Они пришли, как приходят каждый год к тем, кто проснулся ночью, чтобы сказать без слов — время дождей подошло к концу. Утром яркий лес закивает мокрой листвой, роняя с веток множество капель. И на них будут радуги.

Она посмотрела вниз, на свою руку. И ни капельки не удивилась, увидев устроившуюся в ладони расписную змеиную голову. Проследила глазами за извивами длинного тела, улёгшегося кольцами на постели.

— Ты пришла ко мне?

— Приш-шла…

— Из города? Ты очень красивая…

Змея скользила по её ноге и бедру. Оннали жмурилась от удовольствия. Она знала, знала, что это будет вот так — мягко и радостно, так же, как бывало очень давно, до неё, до нынешних времен. Откуда взялось это знание? Оно просто приснилось, предположила, поворачиваясь, чтобы змее было удобнее скользить по телу.

— Город ждёт тебя, Оннали, — голос шелестел в голове, ласково щекоча виски изнутри, — нам пора, Оннали, ты идёшь? Ш-шь?

— Я не могу до утра, — прошептала она гостье, подставляя вторую руку и переливая длинное скользящее тулово из одной ладони в другую, — вход закрыт оберегом до самой Айны, потому что — Еэнн, первая его ночь с нами.

Тело змеи заскользило от рук и постели, охватывая запястье девочки кончиком хвоста.

— Чуш-шь, пус-стяки, Оннали. Иди…

— Ой, — светляки, покачиваясь, осветили дырку в стене среди раскиданного хлама. Оннали засмеялась, увидев. Какой хороший у неё брат: позаботился, чтоб можно было выйти!

— Тиш-ше…

— Да, да. И Мерути придёт? Со своей лашаттой?

— Он ждёт тебя, — повторила змея, свиваясь кольцом возле дыры и вытягивая голову на напряжённо стоящем тулове.

Оннали нашарила лежащую в изголовье праздничную тайку и, встав, обернулась в неё, закалывая нарядными деревянными шпильками. Встав на четвереньки, полезла в узкое отверстие, бережно придерживая тайку рукой и нагибая голову, чтоб не цепляться волосами за жерди. Змея плавно скользнула следом.

В родительской спальне Меру проснулся резко и тяжело. Может быть, упала с дерева сухая ветка… Он лежал и смотрел на водоворот пограничных светляков под балками крыши. По их валкому ходу было видно, откуда идут тихие сквозняки, неощутимые телом. Сколько раз во взрослой жизни просыпался Меру в первую ночь Еэнна смотреть на шествие зеленого света? И всё время рядом была его Онна. Совсем молодая, спящая, разметав руки, и её колено давило ему поясницу, а он не хотел повернуться, терпел. И потом лежащая на спине с запрокинутым, как во время любви, подбородком, с горой живота. Меру клал руку на её огромный живот и слушал ладонью, как там внутри бьёт пяткой его сын. После не выдерживал, поворачивал неуклюжую Онну к себе спиной и входил, придерживая живот руками. А поверх, меняя путь от каждого его движения, плыли светляки и освещали нос Онны, закрытые глаза Онны, волосы Онны.

Он сморщился. Завтра вода начнет уходить в реку и откроются тропы. И что же ему, самому лучшему охотнику? Бегать за женой и дочерью, хватая их за подолы? А кто поведёт мужчин на первую охоту в новом лесу?

Меру следил за танцем светляков и вдруг замолчал внутри, как на охоте, сосредоточился на том, что перед ним. Зеленые зыбкие огни выстраивались непривычной дорожкой, толпились у балки и обтекали её. Тускнея под крышей, ускользали в щели. Туда им и дорога. Но никогда раньше они не выбирали себе такого пути.

«В твоем доме в первую ночь Еэнна, охотник, открыта дверь»…

Меру поднялся тихо, будто он растущее в лесу дерево. Неслышно подошел к дверному проёму спальни и встал за плотным занавесом. Разленившийся за время дождей слух не хотел ловить крошечных звуков, и Меру злился, напрягая мозг. Что там, правда ли шевельнулось, перекатилось, зашуршало? Или это просто дети спят?

Он старался не думать, почему не идёт из спальни в свой дом, знакомый ему до последнего колышка в стене. Наконец, почти перестав дышать, услышал. Тихо говорила с кем-то его дочь. Засмеялась, спрашивая. «Наверное, шепчутся с братом», — сказал себе Меру. Но оглянулся — светляки за его спиной продолжали собираться возле балки, закручиваясь.