Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

— Ноа! — голос её усилился, стал тревожным и радостным одновременно, зазвенел, биясь в небо, будто оно твёрдое, как в старых легендах. — Ноа? Этот мир — мой?

— Твой, женщина. Бери его. Но будь с ним ос-сторожна…

— Буду, сестра. Я ведь люблю!

— Любовь бывает раз-зная. Это самый сильный дар, сила силы. Больше него — нет.

— Но я ведь просто… — не договорила, потому что во сне понимала — уже не просто. Она — не просто несчастная девочка Лада с несложившейся судьбой. И надо это принять.

Под рваными облаками мелькала земля, сверкнула ещё одна река, и лес, расступившись, показал песчаные широкие пляжи. Её глаза стали видеть шире, дальше, и сердце зашлось от размеров того, за что ей предстоит отвечать перед судьбой. «А если не справлюсь?» — мелькнуло в голове, но она не спросила этого вслух. Потому что ответ уже был внутри. «Нет разницы в количестве сделанного и во времени, отведённом на все. Главное, чтобы оно было пОлно, моё время».

— Я буду осторожна. И сделаю всё, что смогу.

— С-сможеш-шь многое…

Босых ног коснулся ледяной ветер. Найя поёжилась, глянула вопросительно на подругу и увидела обморочно закрытые глаза, бледную до синевы кожу на скулах.

— Ноа? Что с тобой? — сжала руки на плечах женщины и почувствовала, как та истончается под пальцами, ускользая. Ветер гудел в ушах трубой, а снизу волнами шёл ледяной сквозняк, от которого поджимались и каменели пальцы на ногах. Хватая слабеющее тело, меняющееся под руками, она, следуя логике сна, зная, что и как надо, прижимала его к себе, выкинув из головы мысль о том: полетит сама или — упадёт?

— Я тебя не брошу. Иди ближе, ну! — на лету пыталась уложить вялое длинное тело так, как помнился ей рисунок татуировки, но потом просто прижала к себе одной рукой, а второй взмахнула, чтобы развернуться в полёте.

…И села, сбивая ногами шкуру. Зашуршал в углу мыш, убегая. Синика наискось мелькнул в жидком свете утра, соскакивая с балки.

— Тише! — шёпотом приказала непонятно кому — то ли себе, то ли мышелову. Нагнулась над спящим мужем. Акут захрапел, и Найя потной рукой повернула его голову набок. Сглотнув, задышал тихо, и она, поцеловав ему прохладный лоб, снова прилегла рядом. Ночь выстудила внутренность хижины, и Найя, подтащив сбитую волчью шкуру, укрыла обоих до самого подбородка.

«Ну, здравые, куда убежали?» — призвала она мысли. Вверху через щели сочился серый свет утра. «Летела, — подумала Найя и поправилась, — мы летели. Я и моя Ноа, теперь буду так её называть. Над лесом было хорошо, очень хорошо, радостно, хоть и страшновато. Но то был внутренний страх от… размеров того, что увидела. А потом? Потом показались скалы. Торчали острыми зубами над лесной кашей. И там пришел ужас. Ноа стала… превращаться…»

Она снова увидела, как сходит смуглость с высоких скул, оставляя вместо себя мёртвую синеву. «Ей было плохо, и я повернула, обратно, от скал. Лежу теперь и обдумываю сон. Пусть это всего лишь сон!»

Она положила руку на грудь под шкурой, погладила кожу.

— Когда мы сможем поговорить, Ноа? — спросила шёпотом и замолчала, прислушиваясь.

— Что с тобой было?

В деревне прокричал петух, ему ответил другой, и заблеяла коза. Уже слышался далекий стук, и изредка перекликались сонные женские голоса. «Да ведь сегодня последний день дождей», — вспомнила Найя. Ночью выйдет Еэнн, тучи уйдут, и завтра, уже завтра появится солнце. Солнце-Айна. Странно и думать об этом, она совсем забыла, как выглядит настоящий солнечный свет. Закрыла глаза, засыпая, и улыбнулась тому, что солнце — будет. Но сквозь наплывающий сон пришла и села рядом тревога, как мышелов, терпеливо ждущий добычи. Напомнила: а еще маленький Мерути боится за сестру, надо об этом не забыть.

— Я помню… — сон уносил Найю в тихую лёгкую воду, расчёсывал спутанные волосы, поправлял пряди за ухом, дул на опущенные ресницы.

— Я сделаю всё, что смогу…

Во втором за эту ночь сне она смотрела на свою Ноа с тревогой и жалостью. Потому что смуглая женщина стояла посреди огромной пещеры, залитой тусклым желтоватым светом, и, опустив голову, слушала шелест и шуршание, обтекавшие её со всех сторон. Вылощенный каменный пол лишь изредка поблёскивал среди длинных цветных тел, укрывавших его сплошным ковром. А на возвышении, медленно танцуя на множестве напряжённых хвостов, будто на тонких, вставших на цыпочки ногах, шевелился, меняя цвета на бугристой поверхности, огромный шар, сплетенный из живых змеиных тел. Все плоские головы были повернуты, и все неподвижные глаза смотрели на стоящую женщину.

Найе хотелось крикнуть, чтоб оставили в покое, не трогали, — это её Ноа. Но позади, в одной из чёрных дыр, откуда несло влажным живым ветерком, плакал ребёнок, и Найя рвалась туда, потому что так же плакала её крошечная дочка, прожившая всего несколько дней там, в мире капельниц с блестящими иглами. И внутри её росло и набирало силу насмешливое отчаяние. Оно смеялось горьким смехом, повторяя и повторяя, что никакой силы в ней нет, сказки, сказки! С-сказки и с-сны!..

Акут сидел над спящей женой и время от времени краем ладони вытирал ей текущие из закрытых глаз слёзы. Осторожно, стараясь не разбудить.

Глава 62

Дерево Варайи

Оннали расчёсывала волосы. Грузные тучи выливали последние в этом сезоне дожди, и открытую дверь занавешивала частая сетка воды. Девочка сидела на циновке, кинутой в углу на топчан, рука её поднималась и опускалась, ведя гребень по блестящим гладким волосам. Всё темнее становилось за стенами дома, и ярче горел огонь в очаге. За плетёным занавесом тихо говорила что-то мать и изредка отрывисто отвечал ей отец. На полу за очагом сидел Мерути, согнувшись так, что видны были только тёмные взъерошенные волосы и красноватые от огня плечи.

— Мерути, — негромко сказала Оннали, — иди, расчешу тебе голову.

Мальчик, не разгибаясь, отрицательно качнул головой.

— Иди, хватит играть. Завтра пойдём встречать Айну, а ты такой лохматый.

— Не хочу.

— Тогда иди спать.

Брат не ответил. Оннали перевела взгляд на дверной проём, но там уже совсем стемнело. Поднялась и затянула под мышками тонкую девичью тайку, немножко гордясь, что носит, как взрослая девушка, поверх груди. Глянула на брата свысока, но тут же вытянула шею, увидеть, что он там делает со своей новой игрушкой. Обойдя очаг, присела рядом на корточки:

— Дай мне посмотреть.

Мерути отвернулся, пряча лашатту в руках.

— Ну? Ты чего такой жадный?

— Нельзя тебе.

— Почему это? Жадный, да? — и, посмотрев наверх, ойкнула шёпотом, всплеснула руками. Мерути быстро поднял голову, отнимая от живота прижатую игрушку. И Оннали, засмеявшись, выхватила лашатту.