Однажды орел… - Энтон Майрер

— Это неправда! — воскликнул Дэмон по-английски. — Откуда вы взяли?

— Из вашей газеты, Цань Цзань.

— Из какой? Когда? Я не верю этому…

Не торопясь, как бы с неохотой, Линь достал из внутреннего кармана потрепанную, видавшую виды записную книжку, вынул из нее сложенную в несколько раз, потемневшую от времени и пропитавшуюся потом газетную вырезку и передал ее Дэмону. Это было сообщение агентства Юнайтед Пресс, напечатанное, по-видимому, в газете «Нью-Йорк таймс». В нем была точная ссылка на факты. Следовательно, Линь говорил правду. По мере того как Дэмон читал строку г?а строкой, лицо его заливалось краской. Прочитав статью до конца, он сложил вырезку и возвратил ее Линю. Дэмона охватило смешанное чувство гнева и стыда. Он сконфуженно потер ладони рук о штаны.

— Извините, полковник, — тихо сказал он. — Мне не следовало сомневаться в ваших словах. Я потерял связь со своей страной и не знаю многого. Причина, видимо, в этом. И чтобы узнать обо всем, я должен был приехать сюда, — добавил он, — пройти весь этот длинный путь…

— Узнать от невежественных китайцев? — спросил Линь, пошевелив своими черными бровями.

— От невежественных китайцев, — согласился Дэмон с улыбкой.

Глава 9

Эмили встретилась с Мессенджейлом на пикнике в Бар-Харборе на второй год после войны. А теперь вот, в марте, исполнится восемнадцать лет их супружеской жизни. Котни гостил тогда в семье Холвеев. Она никогда не забудет, как увидела его впервые и как у нее замерло в тот момент сердце от восхищения и от какого-то необъяснимого страха. Стройный, высокий, он стоял тогда на фоне сосен в красивом свитере и фланелевых брюках. Он всегда казался выше других и любил объяснять это своей манерой держаться. Элиот Холвей говорил тогда о французах, о том, в какое неприятное положение попало их правительство, и об изменнике Кайо. Котни Мессенджейл заметил на это:

— Да, конечно, но при этом нельзя не согласиться, что, несмотря ни на что, французы вот уже более тысячи лет живут прекрасно.

— О да! — дерзко заметила Эмили. — Вы, наверное, и есть тот самый армейский офицер, о котором так много говорят…

Котни улыбнулся слегка надменной улыбкой, и это возмутило ее.

— Тот самый, всеми обвиняемый, мисс Полфрей.

— Нет, я хочу сказать, вечный…

— …грешник, — закончил он за нее, и это вызвало общий смех.

На первых порах он не понравился ей: его непререкаемая самоуверенность, почти небрежная легкость, с которой он мог переключиться на обсуждение любой темы, раздражали ее бостонскую сдержанность, ее убежденность и том, что любые награды должны быть заслуженны. Но позднее она поняла, что ее влечет к нему. На следующем пикнике он купался и плавал в ледяной воде дольше и дальше всех других, даже ее брата Форбса. Как многие жители штата Нью-Йорк, он не умел ходить под парусами, но очень быстро овладел и этим искусством. Позднее, когда все собрались у пылающего костра, он спел очень забавную песенку, услышанную им в лондонском мюзик-холле, рассказал несколько историй о генерале Першинге, о встречах и беседах со знатными французскими гранд-дамами в продуваемых сквозняками гостиных и салонах в Рамбуйо и Сомюре. С взъерошенными мягкими темными волосами и покрасневшим от костра лицом он был очень привлекателен. Он так отличался от Форбса, или Элиота Холвея, или Джорджа Уэйнрайта с их нерушимыми непосредственными манерами! Когда они шли вдвоем по берегу, взбирались на слоистые гранитные скалы, он спросил ее, о чем она думает.

— Вы не должны спрашивать об этом девушку, — возразила она.

— Но почему же! — воскликнул он. — Если вы требуете равноправия с мужчинами, то будьте готовы к тому, что с вами будут соответственно и обращаться.

Эмили засмеялась:

— А это, пожалуй, верно. Папа тоже говорит, что никаких прав без соответствующей ответственности быть не может.

— Да, я слышал, как он говорил это.

Они рассмеялись, несколько секунд молча смотрели друг на друга, потом она сказала:

— Я думала знаете о чем? Странно, что вы не женаты.

— Странно?

— Конечно. Такой человек, как вы… с вашим опытом…

— Человек такого старческого возраста, вы хотите сказать.

— О боже, ничего подобного… Но вы так много видели в своей жизни, так много сделали.

Мессенджейл немного обогнал ее и начал взбираться на длинный крутой утес. Их обдало брызгами прибоя.

— Никакого оправдания, сэр, как мы привыкли говорить в Вест-Пойнте. Дело просто в том, что на женитьбу как-то не было времени.

— Не нашлось ОИЕ, — пошутила она, воспользовавшись жаргонным сокращением Рута Холвея, бывавшего в свое время на танцах в Вест-Пойнте.

— Не нашлось Одной и Единственной, — согласился Мессенджейл. — Такова была жизнь, и нам было не до женитьбы. Меня сразу же послали командиром взвода на юг. А потом мы вступили в войну. Но ведь это, пожалуй, в самом деле странно, — сказал он игриво, как будто раньше эта мысль действительно не приходила ему в голову. — Я никогда не задумывался над этим. Роман и женитьба…

— Свежо предание, но верится с трудом!

— Нет, серьезно. — Он наклонился, взял ее за руку и потянул к себе, помог взобраться на утес. Неожиданная близость к нему заставила ее сердце радостно забиться. Его глаза возбужденно загорелись. — Просто я не встречал еще девушку, которая поправилась бы мне. До сих пор, во всяком случае…

Мессенджейл гостил в семействе Полфрей месяцем позднее. Он часто сопровождал Эмили на чашку чая к ее друзьям, или они проводили время вдвоем, и она держала его в полном своем распоряжении. Она была от него в восторге и ни о ком другом не хотела и думать. Рядом с ней находился такой статный, великолепный офицер, с таким блестящим будущим, и она могла в любое время и перед всеми друзьями похвастаться его вниманием к себе. Раньше такой возможности у нее никогда не бывало.

Ему нравился Бостон, и это немало удивляло Эмили. Он любил бродить по узким, запутанным улицам, когда дул сырой и холодный восточный ветер, рассматривать мемориальные доски и памятные места. Проходя но муниципальному парку, он спросил ее, где размещались войска Клинтона во времена английской оккупации. Расхохотавшись, она ответила, что не имеет об этом ни малейшего представления.

— Это ужасно, — упрекнул он ее. — Вас окружает сама история, здесь зарождались традиции нашей страны. Как можно не знать таких вещей?

Он улыбнулся, но одновременно был серьезным: она должна знать это, и он возьмется за ее образование. Они побывали на том месте позади ратуши, где пали сраженные английскими штыками американцы, прошли вдоль поросшего травой гребня Брид-Хилла (сражение происходило не на Банкер-Хилле, предупредил он ее, это просто чья-то выдумка, и она не подтверждается никакими историческими данными), где Проскотт хлестал своих дрожащих стрелков по спине стеком и громко кричал: «Покажите этим ублюдкам! Покажите, на что вы способны!» Мессенджейл привел ее к заброшенным зданиям рядом с давно бездействующим футбольным полем в Дорчестере, рассказал, как в свое время этим местом овладели солдаты Вашингтона и как они установили пушки, заставившие ненавистных красномундирников убраться из города.

— А вы знаете, мой прадед Чарльз Мессенджейл прошел весь боевой путь от Селкерка досюда. А потом, в семьдесят седьмом, вернулся и командовал полком под Бемис-Хайтс.

— А где это? — спросила она.

Он откинул голову назад в притворном гневе.

— Милая девочка, вас, видимо, ничему не учили в вашем Бостоне. Ничему… Саратога! — воскликнул он. Проходившая мимо женщина бросила на него удивленный взгляд, он поклонился ей, очаровательно улыбнулся и только после этого снова повернулся к Эмили. — Это же поворотный пункт! Величайшая, блистательная победа, после которой никакой возврат к прежнему уже был невозможен. Ваш отец говорит, что здесь, в сражении на Дорчестерских высотах, участвовал какой-то его родственник, поэтому вы и я можем сказать, что наши предки воевали бок о бок… — Его глаза на фоне серого неба светились каким-то необыкновенным желтовато-коричневым светом; длинное бледное лицо было одухотворенным, гордым. Он никогда не правился Эмали больше чем в тот памятный момент.

Ее брат Форбс отнесся ко всему со значительно меньшим энтузиазмом.

— Бродили по памятным местам? — спросил он безразлично, когда однажды они вернулись во второй половине дня.

— Совмещали приятное с полезным, — сдержанно ответил ему Мессенджейл. — У вас, бостонцев, здесь так много памятных мест, что вы забыли о доброй половине из них.

— Да, уж конечно, мы не размахиваем ярким флажком над ними, если вы имеете в виду что-нибудь подобное.

— О, Форбс, не говори глупостей! — возразила брату Эмили. — Ты просто завидуешь, потому что был слишком молод, чтобы попасть во Францию.