Противостояние. Том II - Стивен Кинг

— Кто, Стюарт?

Он тихонько сжал ее руки.

— Ник — один из них, родная. Там была эта стеклянная панель, наверное, ты помнишь — это окно во всю стену, и оно… оно… — Он запнулся на мгновение, поглядел на свои руки, а потом снова на нее. — Он… мы сумели опознать его по… по некоторым шрамам. — Он отвернулся, а Фрэн испустила хриплый вздох.

Справившись с собой, Стю продолжал:

— И Сюзан. Сюзан Стерн. Она оставалась внутри, когда произошел взрыв.

— Это… просто кажется невероятным, да? — выдавила Фрэн. Она чувствовала себя потрясенной, оглушенной и совершенно сбитой с толку.

— Это правда.

— Кто еще?

— Чэд Норрис, — сказал он, и Фрэн снова испустила хриплый вздох. Одинокая слезинка выкатилась из уголка ее глаза, и она почти машинально смахнула ее.

— Только эти трое оставались внутри. Это похоже на чудо. Брэд говорит, в той кладовке было никак не меньше восьми-девяти шашек динамита. И Ник, он почти… когда я думаю, что он мог прямо ухватиться за эту коробку…

— Не надо, — сказала она. — Откуда было знать.

— Это не очень-то помогает.

Остальные четверо были те, кто приехал из города на мотоциклах: Андреа Терминелло, Дин Уайкофф, Дейл Педерсен и молоденькая девушка по имени Патси Стоун. Стю не сказал Фрэн, что Патси, учившую Лео играть на флейте, ударил и почти что обезглавил крутящийся обломок магнитофона «Уолленсак» Глена Бейтмана.

Фрэн кивнула, и это отозвалось в шее вспышкой боли. Стоило ей приподняться хотя бы чуть-чуть, как всю ее спину пронзала невыносимая боль.

Двадцать человек было ранено взрывом, и у одного из них, Тедди Уайзака из похоронного комитета, практически не было никаких шансов выжить. Еще двое находились в критическом состоянии. Мужчина по имени Льюис Дезчампс лишился глаза. Ральф Брентнер потерял средний и безымянный пальцы на левой руке.

— Я здорово ранена? — спросила Фрэн.

— Ну, у тебя травма шеи, растяжение мышц спины и перелом ноги, — ответил Стю. — Так сказал мне Джордж Ричардсон. Взрывной волной тебя швырнуло через весь двор. Ты сломала ногу и растянула мышцы, когда на тебя приземлилась кушетка.

— Кушетка?

— А ты не помнишь?

— Помню что-то вроде гроба… такой подбитый чем-то мягким гроб…

— Это была кушетка. Я сам сбросил ее с тебя. Я был не в себе и… наверное, в истерике. Ко мне подошел Ларри, чтобы помочь, а я двинул его по зубам… До того потерял голову, — Она дотронулась до его щеки, и он накрыл ее ладонь своей. Я подумал, что ты мертва. Помню, как подумал, что буду делать, если это окажется правдой. Наверное, сошел бы с ума.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Он обнял ее очень осторожно, и они застыли так на какое то время.

Наконец она спросила:

— Гарольд?

— И Надин Кросс, — кивнул он. — Они врезали нам. Здорово врезали. Но и близко не добились того, чего хотели. И если мы поймаем их, прежде чем они укатят слишком далеко на запад… — Он вытянул руки, все исцарапанные и ободранные, прямо перед собой и так резко и сильно сжал кулаки, что хрустнули суставы пальцев. С внутренней стороны запястий выступили сухожилия. Неожиданно на лице его заиграла холодная усмешка, от которой Фрэн чуть не вздрогнула. Это было слишком знакомо.

— Не улыбайся так, — попросила она. — Никогда.

Улыбка исчезла.

— Ребята прочесывают холмы в поисках их с самого рассвета, — продолжал он уже без улыбки. — Я велел им не заходить дальше пятидесяти миль к западу от Боулдера, и я догадываюсь, что у Гарольда хватило ума успеть убраться подальше. Но мы знаем, как они это сделали. Прикрепили взрывчатку к рации…

У Фрэн перехватило дыхание, и Стю с тревогой взглянул на нее.

— Что случилось, детка? Спина?

— Нет…

Неожиданно до нее дошло, что имел в виду Стю, когда говорил про Ника, ухватившегося за обувную коробку в самый момент взрыва. Вдруг до нее дошло все. Медленно произнося слова, она рассказала ему про кусочки провода и коробку из-под рации под столиком для пневматического хоккея.

— Если бы мы обыскали весь дом, а не хватались за эту чертову тетрадь, мы могли бы найти бомбу, — сказала она, и голос ее начал дрожать и прерываться. — Н-ник и… и Сюзан остались бы ж-живы и…

Он обнял ее крепче.

— Так вот почему Ларри выглядел таким пришибленным все утро! А я-то думал, это оттого, что я врезал ему. Фрэнни, ну откуда вы могли знать? Откуда вам было знать, а?

— Мы должны были! Должны были знать! — Она зарылась лицом в его плечо. И снова слезы — горячие, обжигающие. Он обнимал ее, низко наклонясь, поскольку электрический механизм подъемника больничной койки не работал.

— Я не хочу, чтобы ты винила себя, Фрэнни. Это уже случилось. И я ручаюсь, что никто — кроме, быть может, эксперта по взрывам — не смог бы ничего вычислить по нескольким кусочкам провода и пустой коробке. Если бы они оставили на виду пару динамитных шашек или капсульный взрыватель, тогда другое дело. Но они этого не сделали. Я не виню тебя, и никто в Зоне тоже не собирается винить тебя за это.

Пока он говорил, две вещи вяло и запоздало стали всплывать у нее в мозгу.

«Внутри оставалось только трое… Это похоже на чудо».

«Матушка Абагейл… Она вернулась… Ох, она в жутком состоянии… Нам нужно чудо!»

Морщась от боли, она чуть-чуть приподнялась, чтобы заглянуть в лицо Стю.

— Матушка Абагейл! — сказала она. — Мы все были бы внутри в момент взрыва, если бы они не приехали сказать нам…

— Это похоже на чудо, — повторил Стю. — Она спасла нам жизнь. Даже если она… — Он умолк.

— Стю?

— Фрэнни, она спасла нам жизнь тем, что вернулась. Она спасла наши жизни.

— Она мертва? — спросила Фрэн, схватив его за руку и сильно стиснув ее. — Стю, она тоже мертва?

— Она вернулась в город около четверти восьмого. Мальчишка Ларри Андервуда вел ее за руку. Он растерял все свои слова — знаешь, с ним бывает такое, когда он очень волнуется, — но он привел ее к Люси. И там она просто вырубилась. — Он покачал головой. — Боже мой, как же ей удалось дойти… и что она могла там делать… и есть… Я должен сказать тебе кое-что, Фрэн. Есть что-то большее в этом мире — и за его пределами, — чем я когда-либо мог себе вообразить. Я думаю, эта женщина от Бога. Или была от Бога.

Она закрыла глаза.

— Она умерла, да? Той ночью. Она вернулась умирать.

— Она еще жива. Она умрет, и Джордж Ричардсон говорит, что скоро, но пока она еще жива. — Он смотрел на нее честным и открытым взглядом. — И я боюсь. Вернувшись, она спасла нам жизнь, но я боюсь ее и боюсь того, зачем она вернулась.