Благословение небес - Джудит Макнот

Чтобы тратить на это по возможности меньше времени, она начала брать домой сделанные архитектором наброски и советоваться по всем возникающим проблемам с мужем. Независимо от занятости Ян всегда находил для нее время. Они просиживали долгие часы, и Ян шаг за шагом объяснял ей, какие она получит результаты, предпочтя тот или иной вариант. Очень быстро Элизабет стало ясно, что он делает это исключительно ради нее и что это требует от него колоссального терпения, поскольку сам он мгновенно просчитывал все варианты в уме. С невероятной скоростью он передвигался от пункта А к пункту Я, не останавливаясь на промежуточных.

За исключением нескольких раз, когда она была вынуждена остаться в Хэвенхёрсте, все ночи они проводили вместе, и вскоре Элизабет поняла, что их первая брачная ночь была лишь небольшой прелюдией к его дикой, прекрасной, а временами примитивной и необузданной страсти. Иногда он был медлителен до бесконечности, заставляя ее испытывать все мыслимые чувственные удовольствия и доводя до того, что она сама умоляла его прекратить эту сладкую муку, а иногда, лишь слегка подготовив ее, с грубоватой нежностью набрасывался на ее тело.

Однажды Элизабет призналась ему, что никак не может решить, что ей больше нравится, и Ян тут же быстро взял ее, а потом много часов ласкал, чтобы ей легче было сравнить. Он научил ее не смущаться и открыто говорить о том, что ей нравится, и не бояться проявлять инициативу.

К концу лета они переехали в Лондон, хотя сезон еще не начался и в городе было еще пусто. Элизабет согласилась поехать в город, потому что думала, что так будет удобнее Яну, поскольку там жили большинство его деловых партнеров, а также потому, что там была Алекс. Ян поехал, потому что хотел, чтобы Элизабет от души насладилась новым для нее престижным положением в обществе, и потому что любил наряжать ее так, что она сверкала как бриллианты, которыми он осыпал ее. Ян знал, что для нее он был чем-то вроде любящего благодетеля и мудрого учителя, но в последнем она ошибалась, потому что он тоже многому от нее научился. На собственном примере она научила его быть терпеливым со слугами и расслабляться, с ней он узнал, что после любви смех – одно из величайших удовольствий на свете, он даже научился проявлять терпимость к слабостям и недостаткам многих представителей светского общества.

В этом Элизабет настолько преуспела, что за считанные недели их стали считать самой приятной парой и приглашали на все благотворительные и светские мероприятия. На Брук-стрит в огромном количестве приходили приглашения, и они вместе, смеясь, придумывали причины отказа от большинства из них, так как Яну нужно было время для работы, а Элизабет могла найти себе более интересные занятия, чем посещение званых вечеров.

Яну отвертеться от приглашений было легче: все знали, что он вечно занят.

Элизабет же решила эту проблему, поддавшись уговорам наиболее влиятельных представителей светского общества, среди которых была и вдовствующая герцогиня Хостонская, и согласившись принять участие в благотворительном проекте по строительству больницы на окраине города, необходимость в которой давно назрела. К несчастью, комитет по сбору средств в пользу больницы, в который вступила Элизабет, большей частью увязал в обсуждении каких-то пустяковых проблем и очень редко принимал какое-нибудь решение. Элизабет бесконечно устала от этих бестолковых заседаний и наконец попросила Яна поприсутствовать как – нибудь на одном из них и поделиться своим опытом.

– И пожалуйста, – смеясь, предупредила она, получив его согласие, – обещай мне, что как бы тебе ни надоело слушать нудные пререкания по поводу каждой незначительной траты – я это обязательно будет – ты ни в коем случае не заявишь, что мог бы построить шесть больниц за то время, что они обсуждают этот пустяк.

– Ты думаешь, я мог бы? – с улыбкой спросил Ян.

– Уверена на сто процентов! – Она вздохнула. – Мне кажется, что даже собрав деньги со всей Европы, они все равно тряслись бы над каждым шиллингом, словно вытащили его из собственного ридикюля, и в результате попадут в долговую тюрьму.

– Ну, если даже тебя, с твоей страстью к экономии, они довели до такого состояния – должно быть, это та еще компания, – покачал головою Ян. Элизабет расхохоталась, но когда они приблизились к дверям гостиной, где члены комитета пили чай из бесценного сервиза севрского фарфора, она повернулась к мужу и быстро сказала:

– И не вздумай похвалить голубую шляпку леди Уилтшир.

– А почему?

– Потому что это ее волосы.

– Да мне бы и в голову не пришло говорить про ее шляпку, – смеясь, запротестовал Ян.

– Можно подумать, я тебя не знаю! – прошептала Элизабет, пытаясь нахмурить разлетующиеся в смехе брови. – Вдовствующая герцогиня рассказала мне, как вчера вечером ты похвалил пушистую собачку, которую держала на коленях леди Ширли.

– Леди, я следовал вашим же инструкциям и пытался быть милым с этой старой эксцентричной каргой. Почему я не должен был хвалить ее собачку?

– Да потому, что это ее новая меховая муфта, – очень редкая вещь, которой она страшно гордится. Ян и не подумал раскаиваться.

– Да на свете не бывает собак с таким паршивым мехом, Элизабет. Она всех вас обманывает, – пряча усмешку, серьезно добавил он.

Элизабет проглотила смех и умоляюще посмотрела на мужа:

– Обещай мне, что будешь с ними очень милым и очень терпеливым.

– Обещаю, – серьезно сказал Ян, но когда она взялась за ручку двери и открыла ее, близко наклонился к ее уху и прошептал: – А ты знаешь, что верблюд

– единственное животное, которое было создано не Богом, а комитетом?

Если члены комитета и удивились, когда известный своей холодностью и неприступностью маркиз Кенсингтонский вошел в гостиную с блаженной улыбкой мальчика из церковного хора, то они буквально раскрыли рты от изумления, увидев его жену, шедшую рядом с ним, закрыв руками смеющееся лицо, по которому стекали слезы.

Тревога Элизабет, что Ян намеренно или невольно оскорбит членов комитета, вскоре сменилась восхищением и изумлением. Ее муж в течение получаса сумел всех очаровать своей прелестной ленивой улыбкой и галантными комплиментами, хотя все эти полчаса они обсуждали, почем продавать шоколадки, пожертвованные Ганцером, – по пять или по шесть фунтов за коробку. Несмотря на его внешнюю любезность, Элизабет с беспокойством ждала, что сейчас он скажет, что купит эти чертовы шоколадки по десять фунтов за штуку, лишь бы они наконец оставили их в покое и перешли к следующему вопросу, в том, что именно эта фраза вертелась у него на языке, она не сомневалась.

Однако ее беспокойство оказалось напрасным: Ян продолжал выказывать к обсуждению живейший интерес. Четыре раза комитет обращался к нему за советом, четыре раза он с улыбкой вносил дельные предложения, и четыре раза они не принимали их в расчет. Все четыре раза Ян никак не проявил своего недовольства и даже не показал, что он вообще заметил этот факт.