Солоневич - Константин Сапожников

Летом и осенью 1945 года по зонам, находившимся под западным контролем, прокатилась волна насильственной репатриации в СССР бывших советских граждан, которые по тем или иным причинам оказались на территории рейха и оккупированных европейских стран. Некоторые акции «по высылке» приобретали характер карательных операций: по периметру лагерей, где были сконцентрированы военнослужащие РОА, казачьих частей, 1-го Русского корпуса, а иногда и их семьи, располагались танки, пулемёты, боевые подразделения американской и английской армий. Под угрозой применения силы «русских пособников наци» загоняли в грузовики, отвозили на железнодорожные станции, где под парами стояли составы, которые набивали живым грузом и потом безостановочно гнали на Восток. Попытки сопротивления жестоко пресекались. Счёт шёл на сотни погибших и покончивших с собой.

С особым тщанием сотрудники Смерша и НКВД охотились за теми «главарями» Русского Зарубежья, которые с оружием в руках боролись с Советской армией. Первым и самым крупным успехом был захват генерала Власова, а также некоторых членов его штаба. Ходили также слухи о том, что в ловушку чекистов попал генерал Краснов, автор романов из казачьей жизни. Противоречивые сведения ходили о генерале Бискупском. Кто-то утверждал, что он не сумел вовремя скрыться из Берлина и был вывезен в Москву на расправу, кто-то доказывал, что Бискупский принял участие в провалившемся заговоре Штауффенберга против Гитлера в 1944 году и был казнён вместе с другими немецкими офицерами. Бесследно пропал Мельский. То ли погиб при обстрелах Берлина, то ли сумел «раствориться» среди миллионов беженцев. Был арестован смершевцами и переправлен в Советский Союз Владимир Деспотули.

Оккупационные власти англичан и американцев не менее настойчиво, чем Смерш и НКВД, проводили денацификацию — по розыскным спискам арестовывались тысячи сотрудников гестапо и других карательных служб, НСДАП, административного аппарата нацистов, органов пропаганды. Те, кто успешно преодолевал чистку, получали сертификат «благонадёжности». Немцы называли подобную справку «перзильшайн», намекая на стиральный порошок «Persil». К лету 1946 года в западных зонах оккупации массовая денацификация уступила место методу «персонального расследования».

Несмотря на противоречивость слухов о позиции западных властей в отношении русско-советских «ди-пи», Солоневич считал, что «теоретически» политический климат был предпочтительнее в английской зоне оккупации. «По отношению к Советам Черчилль всегда придерживался враждебной позиции, — аргументировал Иван свою точку зрения. — После войны у Англии и Советского Союза дорожки неизбежно пойдут врозь». Несмотря на «эксцессы» англичан по отношению к русским перемещённым лицам в Австрии, в Германии они особенного рвения не проявляли и нередко саботировали деятельность советской репатриационной комиссии. Один из её руководителей не преувеличивал, когда отметил в своем ежемесячном докладе: «Прожжённые английские политиканы, видимо, ещё до окончания войны смекнули, что перемещённые лица им пригодятся, и с самого начала взяли курс на срыв репатриации».

По регистрационным спискам «ди-пи» Солоневичи были «приписаны» к лагерю в Хайденау, где, по выражению Ивана, «в идиотских условиях», в тесноте и обиде, обреталось около трёх тысяч человек. Ивану пришлось пробыть в лагере около недели, и с первых дней он ощутил атмосферу взаимных доносов, недоброжелательства, откровенной конкуренции за место «под лагерным солнцем». Он был слишком заметен в эмигрантской среде и не сомневался, что его идейные и личные враги постараются скомпрометировать его в глазах англичан, представят «другом Геббельса, Гиммлера и самого Гитлера». Любое доносительное письмо определялось в личное дело «ди-пи», и по нему велось расследование. В первую очередь обращалось внимание на наличие у подозреваемого преступного нацистского прошлого. Малейшее тёмное пятно в биографии (реальное или фальшивое) затрудняло процедуру оформления выезда, задерживало его на месяцы и годы.

В первые осенние дни 1945 года Юрию удалось найти идеальное место для размещения семейства. С уверенной улыбкой человека, знающего, что все права на его стороне, он вошёл в кабинет бургомистра в Холленштедте и положил на его рабочий стол документ, выданный Солоневичам начальником штаба англичан в Ниендорфе. Бургомистр ознакомился с содержанием оформленного по всем правилам документа (печати, регистрационный номер, чёткая подпись) и обречённо взглянул на посетителя, прикидывая, на чей конкретно дом нацелился этот самоуверенный тип, которому покровительствуют англичане. Чтобы продемонстрировать готовность к компромиссу, Юрий доброжелательно сказал, что понимает трудности бургомистра, не желающего конфликтовать со своими, что он, Юрий, тоже не хотел бы доставлять беспокойство жителям подопечной бургомистру территории. Поэтому лучше всего полюбовно договориться: его, Юрия, семья должна получить на зиму жильё, всего-навсего две-три комнаты, причём необязательно, чтобы там была роскошная мебель.

Немец с решением вопроса не тянул и на следующий день вручил Юрию бумажку с адресом: имение Аппельбек Холленштедтского района Ротенбургского округа. Местное военное управление англичан не возражало против проживания Солоневичей в имении, которое находилось в 15 километрах от Хайденау. Писательский статус Солоневича, подтверждённый оригиналами переписки с английским издательством о публикации его книг, стал для британцев решающим аргументом.

Аппельбек был замечательным местом! Красивый просторный дом, красная черепичная крыша которого простиралась на хозяйственные постройки: конюшню, коровник, свинарник, сеновал и небольшую лесопилку. Был небольшой пруд, в котором дремали золотистые карпы. Хозяину, герру Шютте, крупно не повезло. Он воевал в России, попал в плен и теперь вынужден провести пять долгих лет в страшной холодной Сибири. Пока же всеми делами в имении «ворочали» женщины — бабушка Шютте, её дочь Гертруда и юное поколение семьи Шютте — Карин и Карл-Хейнц. Солоневичи собирались прожить в Аппельбеке не более года, но застряли там на все три.

Хозяйки и «подселенцы» поладили, и впоследствии все члены семьи Солоневичей, по свидетельству Рут, вспоминали об Аппельбеке как спокойном местечке, как о «доме». «Мы должны были чем-то питаться, и мужчинам позволили рубить деревья и колоть дрова (для себя и на продажу). Другими словами, всегда было тепло. Мы не зависели от угля, достать который было практически невозможно. Кроме того, наши хозяева имели своё электричество благодаря маленькому водопаду между озёрами. И ещё у нас был телефон! Чего ещё мы могли желать?»