Лев Толстой. На вершинах жизни - Игорь Борисович Мардов

то же время желающие, чтобы ими командовали, стремящиеся действовать в соответствии с ожиданиями, без трений ладиться к современному механизму; люди, которыми можно управлять без насилия, которых можно вести без лидеров и направлять без особой цели – кроме цели делать хорошо, продолжать функционировать, двигаться вперед". Поэтому-то человеку "предписываются даже чувства: бодрость, терпимость, надежность, честолюбие и способность ладить со всеми". "Точно так же, как современное массовое производство требует стандартизации товаров, социальный процесс требует стандартизации человека, и она-то и называется теперь равенством".

"Капитализм" ли породил это явление, или у него есть куда более глубокие причины, но картина верна. Ради сплоченности стандартизированных душ и действует осуществляющее их "равенство" (единство душевной одинаковости, по Фромму) мнимосветлое ОНО, которое как-то органически связано с тем, что Толстой вкладывал в понятие «маммона».

Демократия стремится погасить источник возбуждения темного ОНО и делает это приемами общественной изобретательности, в результате применения которых этот источник не ликвидируется, конечно, но перестает исправно функционировать.

«Когда среди 100 человек один властвует над 99 – это несправедливо, это деспотизм; когда 10 властвуют над 90 – это также несправедливо, это олигархия; когда же 51 властвует над 49 (и то только в воображении – в сущности же опять 10 или 11 из этих 51) – тогда это совершенно справедливо – это свобода». Может ли быть что-нибудь смешнее такого рассуждения, а между тем это самое рассуждение служит основой деятельности всех улучшателей государственного устройства"(45.272).

Конечно, не процент голосов выражает совокупную "волю народа". Демократия стремится лишь создать видимость осуществления совокупной воли. И сама вполне удовлетворяется этой видимостью. Выборы, например, призваны как-то обойти требования представлений о справедливости, обмануть самих себя арифметикой, числом, пропорциональностью, процентом. И чем скрупулезнее внедрена в общество эта детская арифметика, тем доброкачественнее и выше считается демократия.

"Выбирать мудрых и святых могут только мудрые и святые"(50.137). Зная людей, легко догадаться, что наиболее достойные из них на выборах всегда окажутся в меньшинстве. Самообман выборов возможен потому, что тут люди обводят не разум, не свою голову, а воображаемую голову темного ОНО. Человек в воображении уже не страшится тех, кто временно поставлен как бы им самим, кого он считает зависимым от себя и кто, на его взгляд, функционирует по его милости. Само формирование институтов власти в демократичном обществе обеспечивает иллюзию сознания, при котором темное ОНО не действует.

Для этого же и центр власти в Демократии концентрируется не на личности властителя, как это всегда есть в авторитарной форме правления, а на месте властных полномочий: главе Кабинета Министров, Президенте, Председателе. При этом сам Чин фактически обладает не меньшей властью, чем прежде, но лишается специфического чинопочитания, не устрашает, не излучает темное ОНО и не намекает на него.

"Свобода прессы" (и, шире: средств масс-медиа) – обретение совсем не бесспорное, во многих отношениях порочное, но одним своим существованием ежедневно провозглашающее бесстрашие общества. В чреде других эта фикция создает иллюзию неустрашенности, независимости, раскованности воли человека. Современному человеку нужна как бы свобода слова. Что и понятно: свобода слова в действительности необходима тем и только тем, кому есть, что сказать людям, у кого есть Слово. Всем же остальным она по разным причинам мешает самодовольно жить. Надо ли говорить, что "демократические свободы" не обеспечивают внутреннюю свободу человека (может быть даже и наоборот), но явно сужают и ослабляют поле деятельности темного ОНО. Демократия более всего боится возвращения темного ОНО в общество. Там, где темного ОНО не страшатся (а тем более там, где его желают), там нет внутренних оснований для демократических преобразований.

"Мне нечего и некого бояться!" – вот девиз, искусственно выведенный на лицах людей демократичного общества, в котором и принципы «маммоны» (конкуренции и свободного рынка) важны не только экономически, но и в качестве противовеса домогательствам темного ОНО владеть отдельной личностью.

Устойчивость режима демократии («порядка» мнимосветлого ОНО) по большей части обеспечивается Правом. Каждый, кто хоть раз сталкивался с судопроизводством, знает, что события, происшедшие в реальности, никогда не совпадают с событиями, изучаемыми в судах или канцеляриях, где происшедшее в подлинной жизни предстает условным действием законов, статей, указов, прецедентов, улик и доказательств. Так было всегда. Теперь же именно перевод всего происходящего в действительной жизни в происходящее в юридической жизни и обеспечивает стабильность и справедливость демократического общества. Мнимодушевность правовой области государственной жизни доведена в демократии до полной очевидности.

Правовое мировоззрение провозглашает мнимое равенство людей – не религиозно-моральный принцип, а равенство всех носителей юридических прав и обязанностей перед Законом. При этом Закон на практике используется как воплощение справедливости. "Ведь говорить это можно было и то с грехом пополам, когда происхождение «права» признавалось Божественным, – пишет Толстой, – теперь же, когда то, что называется «правом», выражается в законах, придумываемых или отдельными людьми, или спорящими партиями парламентов, казалось бы, уже совершенно невозможно признавать постановления «права» абсолютно справедливыми и говорить о воспитательном значении права».

Право ныне – это не веками выработанные высшей душою народа моральные обычаи и устои, не общедушевная нравственность, а выдающие себя за таковую плоды юридического творчества, специально создаваемые для того, чтобы государство (то есть власть) могло использовать их в качестве своих законов. Право обслуживает не мораль Общей души, а нужды государственной власти, но силится при этом произвести впечатление опоры на высшую нравственную волю народа. Право – мнимое самовыражение народной нравственной воли, от имени которой оно действует. Право есть один из основных инструментов тотальной мнимодушевности общества. «Правовое государство» – это государство мнимосветлого ОНО, закамуфлировавшего темное ОНО прежних времен.

«Если рассуждать не по «науке», – говорит Толстой, – а по общему всем людям здравому смыслу определять то, что в действительности подразумевается под словом «право», то ответ на вопрос о том, что такое право, будет очень простой и ясный: правом в действительности называется для людей, имеющих власть, разрешение, даваемое ими самим себе, заставлять людей, над которыми они имеют власть, делать то, что им – властвующим, выгодно, для подвластных же правом называется разрешение делать все то, что им не запрещено».

Переживание правовой совести – реальный факт общедушевной жизни в демократических странах. Правовые нормы выставляются в качестве нравственных установлений. По Толстому, право имеет такое же отношение к нравственности, как Богословие – к религии. И то и другое для него есть искусное интеллектуальное и художественное мошенничество, имеющее специальную цель: морально или религиозно оправдать власти (светские или духовные) и правящие сословия. Как Богословие – мнимая религия, Государство – мнимый Хозяин жизни людей, а наука – мнимое знание и понимание, так право для Толстого – мнимая общественная нравственность, блокирующая действие подлинной совести в людских душах.

Мнимодушевность права чрезвычайно опасна, так как она