Последняя черта (СИ) - Савченко Лена

Доктору отвёлся золотой и охра. В переплетении странных, не понятных даже для Таши — автора рисунка, символов. Почему-то нос получился крючковатым, а пересекала накрест Доктора трость, удерживаемая точно при вольном, быстром ударе. Он получился даже не Доком, а каким-то Колдуном — совершенно мистическим и пугающим, как умел только он. Волосы разлетались в стороны, а во взгляде селилась ярость.

Актёр — небесно голубой, самый спокойный из всех. Даже невинный. Как будто не происходило с ним этого ужаса, как будто все его мечты осуществились. Он тоже закрыл глаза, приподнял голову и держал пальцы в «святом», староверческом жесте. Слабым силуэтом были дорисованы белоснежные крылья, осквернённые чернотой жизни и кровью.

В Изабель смешался изумрудный и багровый. Как брусника в диком лесу после дождя. Тоненькие нити, закруглённые в цельный шар обплетали хакершу и создавали для неё ту самую среду, к которой она всегда стремилась. Никакого оружие, никакого насилия, в конце концов — всё спокойно и только мельтешащие пиксели кода.

Когда дело дошло до Дикого — Таша застопорилась. Она так старательно пыталась забыть его, что у неё почти получилось. Но всё той же невыносимой болью, прямо из души, раскалёнными щипцами, она вырывала по кусочку, создавая образ его улыбки. Любимой, самой тёплой улыбки, которую так боялась никогда больше не увидеть. А сейчас он смотрел на неё — добродушный, весёлый и такой родной, что под конец у Таши совсем сдали нервы.

Не-е-ет, они запомнят. Каждого. Каждого, блять, запомнят. Всех. И её тоже.

Но ей картина не нужна.

В какой-то момент в комнату просочилась Алиса, на несколько секунд замерла за спиной, потом поцеловала в макушку и не стала отвлекать — потерялась в темноте. Скорее всего забралась на кровать.

Последние штрихи, последние тени легли на лики. За прошедшие дни у Таши было время порассуждать о революции — что с собой, что с подругой. И у каждой был такой человек, с которого все начиналось. Он никогда не выживал, но являлся символом, идеей. И причина долгого молчания человечества был лишь в том, что никто не был готов стать этой самой отправной точкой. Пожертвовать собой, взойти на баррикады и броситься с них прямиком в объятия Бездны. А Таша... Таша тоже была не готова. Ни разу её боль не стоила всего этого. Был бы шанс — она бы всё исправила. Сделала так, что Дикий не узнал и тогда бы все продолжалось. Пусть в оковах, но он был рядом, не способный стать мужем и отцом никогда, зато рядом.

Рисовала она три дня, изредка возвращаясь к уже, вроде бы готовым артам, и дополняя их штрихами.

Найти порталы оппозиционных каналов труда не составило. С теневым интернетом её знакомила ещё Изабель, а путь в него оказался слишком простым даже для неё. Таша помнила. Следующий текст они сочиняли уже вместе.

«Добрый вечер. Это Алиса Кузнецова и Таша — похищенная девочка из листовок. — Таша зажмурилась, сгоняя слезы, сжала зубы, но затем продолжила быстро, рвано печатать, — Через четыре дня мы я выйду на эту площадь для акции протеста против тирании. Ваши выбор — убить и нас, либо пойти со мной. Но запомните их. Их имена подписаны на каждом рисунке. Они достойны того, что бы люди знали не только про Алексея с Вороном — про всех. Они все заслужили жить, а не умереть.

Но, — она внезапно замерла. Волна гнева, совершенно Таше не свойственного, поднималась и рухнула следующим текстом, — Вы готовы хуяриться на смерть с армией? Погибнуть? Стать точкой невозврата и с вас всё начнётся? Люди опять выйдут на улицы — представьте!

Знаете что? ВЫ ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЕТЕ!

Вы же понятия не имеете, кто умрёт после первого выстрела. Чьи дети будут кричать в агонии и рыдать? Чьи любимые будут пытаться обрести смысл жизни над трупом своего человека?

Мы не можем спустить курок, боимся хаоса, ведь может стать ещё хуже! Мы проводим бесполезные мирные митинги и пикеты, терпим, терпим, терпим... Зыркаем на власть, вздыхаем и скрипим зубами. Мы не готовы стать той самой историей, которую жаждем увидеть. Не готовы жертвовать собой. И пусть мы начали делать это — протестовать, но теперь, лишившись каких-то символов, решили, что всё напрасно.  Вы не правы. Революция — не в людях, что ведут за собой, а в каждом. Революция в сердцах. Она пылает ярче любого пожара и сжигает всё на своём пути.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Попробуйте это представить. Осознать. Почувствовать. И нервно сглотните. Хаос, война. ВОЙНА. Та самая, про которую говорили в школе и которой пугали. Та самая, про которую мы читаем в книгах и про которую смотрим фильмы. Это будет Ад на земле, потому что всё полетит в пиздень.

Ничего не бывает без потерь. За каждым успехом стоит куча боли, потерь и всех девяти кругов Ада ненависти к себе.

Когда ты спускаешь курок — ты понятия не имеешь, кто умрёт после. Я тоже не знаю. Возможно, это будете вы. А может и я.

Мы пройдём по Главному проспекту к Площади ровно через четыре дня, в полдень.»

Потом Таша долго, судорожно старалась выровнять дыхание, всё равно плакала и так по новой. Старалась искать утешения в руке Алисы, сжимающей её маленькую ладошку и делала вид, что не видит, как подруга пытается скрыть слёзы собственные. Наконец, несколько раз нажала кнопку «отправить» и откинулась на спинке стула.

Им было уже терять нечего. Обе, на самом деле, жутко боялась своего решения, боялись смерти наконец, но ради памяти — стоило рискнуть. Может быть не власть, но люди запомнят их лица. И тогда ничего не будет напрасно.

Наклонившись вниз, Таша отключила интернет, разбила мобильник и сгребла его остатки в мусорку. Не хотелось знать ответят ей или нет.

Эпилог

— Холодно, чёрт.

Таша только горько усмехнулась, двинувшись дальше. Шла по широкой мостовой, потом — перешла на улицы и направлялась к площади. Оглядывалась, сжимала в руках цветок белого, одинокого гладиолуса и не позволяла себе ёжиться. Не сейчас и не здесь.

Она и сама была точно этот самый цветок — белая и прямая, ровная, нежная и этим пугающая. Бледная кожа, только слегла подведённые глаза и короткие волосы, не убранные заколкой. Платье опускалось по середину икры, было на вид гладким и свободным, облегающим в талии. Ослепительным.

Каста позади, шаг в шаг, по левое плечо. В противовес белому — с вороньим крылом вместо волос, она даже расправила плечи, настороженно оглядываясь по сторонам. Ни капюшона, ни шапки — чёрные, сожжённые передержанной краской, волосы трепал ветер. Выглядела как будто грязной на фоне цветка, угрюмой и злобной. Немым стражем, как вырастал за спиной у Таши Доктор, готовая сорваться и броситься на любой источник угрозы.

В какой-то момент рядом с ними пошёл человек. Потом — ещё один. Таша не оборачивалась, не разглядывала их, но трепет в груди расползался коркой льда на стекле. В тишине улицы слышались множественные шаги и молчание. Почему полицейские, которые видели эту процессию не пытались её прервать — не ясно. Просто застывали, что-то передавали по рациям и сваливали, не пытаясь остановить.

Над образом Таша работала долго. Платье осталось ещё с давнего косплея персонажа, а вот над остальным пришлось подумать. Как она будет себя вести, как покажет, как пойдёт? Картинка рисовалась в её голове, но действительность была в разы лучше самой оптимистичной догадки.

Она не могла знать, что каналы, все до единого прочитали письмо и опубликовали вместе с артами. Речь, высказанная в порыве ярости и боли, была воспринята не хуже электрошока. Никто не знал, как Таша выглядела, но теперь каждый узнал её в девушке, идущей в белом, будто бы подвенечном платье, с цветком в руках. Алису признавали не сразу — больно не похожа на себя была печальная известная Кузнецова без красных волос.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не могли они так же знать, что тел Лёхи с Вороном на площади больше нет — их сняли следующей же ночью. Оппозиционные активисты провернули следующее: охрана была тихо перебита, а парней усадили на кресла. Закрепили, что бы тела оставались в сидячем положении и повенчали коронами головы. Мрачная, пугающая и жуткая акция, фотографии которых до сих пор активно продолжали разлетаться по сети.