Альтернативная история - Йен Уотсон

Точка писк точка писк точка писк точка треск у-у-у-у-у.

Точка писк точка писк точка писк точка писк точка треск точка точка точка точка точка.

Сейчас оно кажется элементарным, но прошло довольно много времени, прежде чем мы догадались, что содержится в первом послании от Олимпийцев. Конечно, тогда их еще не называли Олимпийцами. Будь на то воля жрецов, их бы и сейчас так не называли — те считают, что мы совершаем богохульство, но как еще назвать похожих на богов созданий, которые спускаются к нам с неба? Имя сразу прижилось, и жрецам ничего не оставалось, кроме как поворчать и смириться. Расшифровал послание мой давний друг Флавиус Самуэлюс бен Самуэлюс. Он же составил ответ, который отослали в космос и который четыре года спустя дал Олимпийцам знать, что их ждет разумная раса.

А пока мы купались в восхитительном открытии: мы не одни во Вселенной! Радость царила повсюду. Рынок космических романов процветал. Моя следующая книга называлась «Боги радио», и ее буквально расхватали с прилавков.

Я думал, счастье будет длиться вечно… И оно могло продолжаться, если бы не чересчур осторожные цензоры.

Пока поезд шел под землей, я спал — проспал все туннели, даже ведущие через Альпы. А когда проснулся, половина пути до Рима осталась позади.

Несмотря на то что табличка упрямо оставалась чистой, я чувствовал себя бодрее. Лидия превратилась в тающее вдали воспоминание, и у меня оставалось еще двадцать девять дней, чтобы написать новую новеллу, а Рим — это Рим! Центр вселенной — по крайней мере, до тех пор, пока Олимпийцы не откроют нам новые тайны космической географии. В любом случае Рим останется величайшим городом мира. Все интересные события происходят именно там.

К тому времени, когда я попросил проводника принести завтрак и переоделся в свежую робу, поезд уже прибыл на вокзал, и я потянулся за остальными пассажирами на перрон.

Я не был в Риме уже несколько лет, но город не изменился. От Тибра по-прежнему несло вонью. Высотные новостройки плотной стеной закрывали древние руины (те становились заметны, только когда подойдешь к ним вплотную). Нещадно донимали мухи. А римская молодежь толпилась около вокзала и предлагала приезжим экскурсии в Золотой дворец (как будто легионеры пропустят их внутрь!), освященные амулеты и своих сестер.

Поскольку я когда-то работал секретарем у проконсула народа чероки, в Риме у меня осталось несколько друзей. Но так как мне не хватило ума позвонить им заранее, никого из них не оказалось дома. Мне пришлось снять номер в высотной гостинице на Палатинском холме. Естественно, он стоил безумно дорого. В Риме все дорого — вот почему люди предпочитают жить на унылых гарнизонных постах типа Лондона. Но я решил, что, пока меня найдут счета, я придумаю сюжет, который придется Маркусу по вкусу. В противном случае пара лишних кредитов не сильно усугубит мое положение. И раз уж на то пошло, я решил порадовать себя личным рабом: выбрал в вестибюле улыбчивого и мускулистого сицилийца, дал ему ключи и велел отнести багаж в комнату, а заодно заказать на завтра билет на катер на подводных крыльях до Александрии. И тут удача повернулась ко мне лицом.

Когда сицилиец нашел меня в кафе, чтобы узнать о дальнейших распоряжениях, он доложил:

— На ваш рейс заказал билет еще один гражданин. Хотите взять с ним одну каюту на двоих?

Просто чудесно, когда обслуга по собственной инициативе старается экономить ваши деньги. Я с одобрением кивнул и поинтересовался:

— Кто он такой? Не хочу, чтобы мой сосед оказался жутким занудой.

— Можете сами посмотреть, гражданин Юлий. Он сейчас в банях. Это иудей, и его зовут Флавиус Самуэлюс.

За пять минут я успел раздеться, обернуться в простыню и оглядеть посетителей тепидария.[74] И сразу же заметил Сэма. Он растянулся, закрыв глаза, на животе, а массажист разминал его толстое старое тело. Я молча вскарабкался на соседнее ложе. Когда он довольно закряхтел и перевернулся на спину, я произнес:

— Здравствуй, Сэм.

Он открыл глаза, но не сразу узнал меня без очков. Сэм долго щурился, и в конце концов по его лицу расползлась улыбка.

— Юлий! — воскликнул он. — Как тесен этот мир! Рад тебя видеть! — И потянулся, чтобы пожать мне руку с ожидаемым радушием.

Что мне нравится во Флавиусе Самуэлюсе больше всего, так это то, что ему нравлюсь я. Что еще мне нравится в Сэме: с одной стороны, он конкурент, а с другой — неиссякаемый источник идей.

Он тоже пишет космические новеллы. Более того, он много раз помогал мне по научной части, и, как только сицилиец упомянул его имя, меня посетила надежда, что Сэм поможет преодолеть настигший меня кризис.

Сэму лет семьдесят, как минимум. На голове не осталось ни единого волоска, зато на макушке красуется большое коричневое пятно, какие появляются с возрастом. Кожа на горле висит мешком, а веки опускаются под собственной тяжестью. Но вы бы ни за что не догадались о его возрасте во время разговора по телефону. Он сохранил быстрый, звонкий тенор двадцатилетнего юноши и светлый ум под стать голосу, причем в высшей степени одаренного юноши. Он очень воодушевленный человек, что сильно усложняет общение с ним, потому что ум Сэма работает быстрее, чем у большинства людей. Иногда с ним трудно разговаривать, поскольку он обгоняет собеседника на три-четыре логических скачка. Вполне вероятно, что его следующая фраза станет ответом на вопрос, который ты только собираешься задать, но еще до конца не продумал.

Неприятная правда жизни заключается в том, что романы Сэма продаются лучше моих. Но я не питаю к нему неприязни из-за этого. У него есть немалое преимущество перед остальными писателями, поскольку он опытный астроном, а о космических приключениях пишет в свободное от работы время, которого у него не много. Большую часть времени он следит за собственным искусственным спутником, который вращается вокруг эпсилона Эридана, планеты Диона. Я не завидую его успеху и таланту, поскольку он щедр на идеи. Как только мы договорились плыть в Александрию в одной каюте, я напрямую попросил его о помощи. Почти напрямую.

— Сэм, — произнес я, — я тут задумался: что для нас означает прибытие на Землю Олимпийцев?

Я выбрал правильного собеседника для подобного вопроса; Сэм знал об Олимпийцах больше, чем кто-либо другой на Земле. Но не стоило ждать от него прямого ответа.

Он встал, обернул вокруг себя робу, жестом отослал массажиста и посмотрел на меня ясными черными глазами, что прятались за кустистыми бровями и полуопущенными веками. В его взгляде читалась дружеская насмешка.

— И зачем тебе срочно понадобился сюжет для новой книги? — спросил он.

— Вот черт! — горестно выругался я и решил говорить начистоту. — Я не первый раз обращаюсь к тебе, Сэм. Только сейчас мне очень нужна помощь!

И я рассказал о запрещенном цензорами романе и редакторе, который немедленно потребовал замены или моей крови — на выбор.

Сэм задумчиво покусывал ноготь большого пальца.

— И о чем твоя книга? — с любопытством спросил он.

— Она написана в стиле сатиры, называется «Ослиная Олимпиада». О том, как Олимпийцы спускаются на Землю при помощи передатчика вещества, но происходит сбой, и один из них превращается в осла. Там есть смешные моменты.

— Не сомневаюсь, Юлий. Они там есть уже несколько десятков столетий.

— Ну, я не говорю, что книга полностью оригинальна…

Сэм покачал головой:

— Я думал, Юлий, что ты умнее. По-твоему, что должны были сделать цензоры? Поставить под угрозу самое значительное событие в истории человечества ради глупой фантазии?

— Она не глупая…

— Глупо рисковать и обидеть их, — твердо перебил меня Сэм. — Лучше выбрать безопасный путь и не писать о них ничего.

— Но о них пишут все!

— При этом еще никто не превращал их в ослов, — резонно заметил он. — Юлий, даже у научно-фантастических домыслов есть предел. Тот, кто пишет об Олимпийцах, и так ходит по лезвию бритвы. Любые домыслы о них могут стать поводом для отказа от встречи, и мы рискуем больше никогда не получить подобного шанса.

— Они не станут…

— Юлий, — с разочарованием протянул он, — ты понятия не имеешь, что они станут или не станут делать. Цензоры приняли правильное решение. Кто знает, какие на самом деле Олимпийцы?

— Ты знаешь, — возразил я.

Сэм засмеялся, хотя в его смехе мне послышались неуверенные нотки.

— Мне бы твою уверенность. Единственное, что нам известно, — они не просто древняя разумная раса. У них высокие моральные стандарты, хотя мы совершенно не представляем, в чем они заключаются. Не знаю, что ты там нафантазировал в своей книге, но, может, ты намекнул на то, что Олимпийцы поделятся с нами удивительными открытиями: лекарством от рака, новыми галлюциногенами, даже секретом вечной жизни…