Альтернативная история - Йен Уотсон

Фантастический роман с едкими отголосками сатиры посвящался одному из знаменитых классических произведений — «Золотому ослу», написанному автором по имени Луций Апулей около двух тысячелетий назад. Я переписал его сюжет в виде легкого комичного приключения о пришествии настоящих Олимпийцев. Вообще я всегда отличался умением справедливо судить о своих книгах и знал, что постоянные читатели будут расхватывать ее с полок…

Когда меня наконец пригласили к Маркусу, он встретил меня осоловелым послеобеденным взглядом. Рукопись лежала у него на столе. Я разглядел пришпиленную к ней рецензию с красной каймой, и у меня появилось первое дурное предчувствие. Рецензия заключала в себе вердикт цензора, а красная кайма означала «обстат» — запрет.

Марк не стал оттягивать плохие новости:

— Мы не сможем ее напечатать. — Он многозначительно оперся на рукопись ладонью. — Цензура ее не пропустила.

— Не может быть! — закричал я, от чего старый секретарь за столом в углу комнаты поднял голову и укоризненно уставился на меня.

— Тем не менее так и есть, — ответил Марк. — Я могу тебе зачитать, что написано в обстате: «Характер книги может обидеть делегацию Галактического объединения, обычно именуемую Олимпийцами…», «…поставить под угрозу спокойствие и безопасность Империи…» — вкратце, там говорится «нет». Переработка книги запрещена. Полное вето; твоя рукопись превратилась в пустую трату бумаги, Юлий. Забудь о ней.

— Но все пишут об Олимпийцах! — выкрикнул я.

— Все писали, — поправил Марк. — А сейчас они уже близко, и цензоры не хотят рисковать.

Он откинулся на спинку стула и потер глаза — было очевидно, что он гораздо охотнее вздремнул бы после обеда, а не разбивал мне сердце. Затем устало добавил:

— Что ты собираешься делать, Юлий? Сможешь принести нам что-нибудь другое? Но ты должен понимать, что писать придется быстро: начальство не любит, когда приходится продлевать договор на срок более тридцати дней. И хорошо! Тебе не отделаться старой отказной писаниной с чердака. К тому же я всю ее видел.

— И как ты себе представляешь, что я напишу новую книгу за тридцать дней? — негодовал я.

Марк пожал плечами — он выглядел сонным и абсолютно равнодушным к моей ситуации.

— Не сможешь — значит, не сможешь. Тогда придется вернуть аванс.

Я моментально успокоился.

— Нет-нет, — ответил я. — Об этом и речи быть не может. Не знаю, успею ли закончить новую книгу за тридцать дней…

— Зато я знаю, — категорически отрезал Марк. В ответ я лишь передернул плечами. — У тебя уже есть идеи?

— Марк, — терпеливо ответил я, — у меня всегда есть идеи. В этом и заключается отличие профессионального писателя от дилетанта — он производит идеи как машина. У меня больше идей, чем мне удастся записать за всю жизнь…

— Так есть или нет? — настойчиво спросил он.

Я сдался, потому что стоит сказать «есть» — и он не отстанет, пока не услышит, в чем она заключается.

— Пока нет, — признался я.

— Тогда тебе лучше отправиться туда, где ты обычно ими обзаводишься, потому что либо ты приносишь нам новую книгу, либо возвращаешь аванс. И на все про все у тебя есть тридцать дней.

Вот такие у нас редакторы. Все они одинаковы! Сперва кажутся воплощением любезности с медом на устах, долгими обедами с приличным вином и радужными разговорами о миллионных тиражах, пока не уговорят тебя подписать контракт. Затем они становятся неприятными, хотят одного — получить готовую книгу. А если они ее не получат или цензоры запретят ее печатать, любезность как рукой снимает и все разговоры сводятся к тому, как эдилы[73] проводят тебя до долговой ямы.

Так что я последовал совету Марка. Знал, куда ехать за идеями. В любом случае в Лондоне их не найдешь. Ни один разумный человек не останется в Лондоне зимой из-за погоды и толпы иностранцев. Я до сих пор не привык видеть в центре города огромных северян, темных индусов и закутанных в слои ткани арабских женщин. Должен признать, что меня вдруг может увлечь красная точка касты на лбу или сверкающие из-под паранджи черные глаза. Видимо, потому, что воображение всегда рисует картины краше того, что видишь перед собой. Особенно если видишь невысоких и невзрачных британских женщин вроде Лидии.

Поэтому я заказал билеты на ночной поезд в Рим, чтобы пересесть там на «Ракету» на подводных крыльях до Александрии. Я собирал вещи в хорошем настроении, не забыл взять широкополую шляпу от солнца, флакон со средством от комаров и, конечно же, стило и чистые таблички с запасом на все путешествие — на случай, если в дороге меня посетит идея. Египет! Там как раз начинается зимняя сессия Всемирной конференции по Олимпийцам, меня будут окружать ученые и астронавты, которые всегда дарили новые фантастические сюжеты… Там тепло…

И там эдилам редактора будет нелегко меня найти, если вдруг идея нового романа откажется меня посетить.

Глава 2

На пути туда, где рождаются идеи

Идея меня не посетила.

Я расстроился, потому что всегда лучше всего писал в поездах, самолетах и на кораблях. Там не отвлекает внезапное желание отправиться на прогулку — негде гулять. Но на сей раз мне ничего не помогало. Пока поезд мчался по мокрой, облетевшей зимней Англии, я сидел над табличкой со стило наготове, но, когда мы нырнули в туннель под Ла-Маншем, табличка по-прежнему оставалась девственно-чистой.

Я больше не мог себя обманывать. Я застрял. Застрял! В голову не приходило ничего, что могло бы развиться в первую сцену нового научно-фантастического романа.

Не первый раз за долгую карьеру меня настигал творческий кризис. Это профессиональная болезнь каждого писателя. Но сейчас он ударил по мне сильнее всего. Я всерьез рассчитывал на успех «Ослиной Олимпиады» и даже подсчитал, что можно приурочить выход книги к тому замечательному дню, когда Олимпийцы прибудут в нашу Солнечную систему, и какую чудесную рекламу мое детище получит благодаря этому знаменательному событию, и какими колоссальными будут продажи… Что гораздо хуже, я успел потратить полученный при подписании договора аванс. Остался лишь кредит, да и того совсем немного.

В очередной раз я задумался, как сложилась бы моя жизнь, выбери я другую работу. Например, если бы остался на гражданской службе, как хотел отец.

Если подумать, у меня не было выбора. Я родился в трехсотый космический год, и мать говорила, что моим первым словом был «Марс». Она рассказывала, как я ввел родителей в небольшое заблуждение: они решили, что я имею в виду бога, а не планету, и долго обсуждали с отцом, не отдать ли меня на воспитание жрецам. Но к тому времени, когда я научился читать, она поняла, что я помешан на космосе. Как и большинство людей моего поколения (особенно тех, что читают мои книги), я вырос на идее космических полетов. Я был подростком, когда на Землю дошли первые фотографии с автоматической ракеты, приземлившейся на планете Юлий звездной системы Центавра. Я с первого взгляда влюбился в хрустальную траву и покрытые серебристой листвой деревья. В детстве я переписывался с мальчиком, который жил в пещерной колонии на Луне и зачитывался приключениями преступников и эдилов, которые гонялись друг за другом по спутникам Юпитера. Естественно, я был не единственным очарованным космосом ребенком, но так и не перерос детского восхищения.

Само собой, я стал писателем научно-фантастических приключенческих романов — все равно больше ничего не умел. Как только мои фантазии начали приносить хоть какие-то деньги, я уволился с должности секретаря одного из имперских легатов на Западном континенте и стал профессиональным писателем.

Я процветал — по крайней мере, в пределах разумного. Если быть честным, я получал достаточный для существования, пусть и нерегулярный доход с двух новелл в год, которые у меня выходили. Остатки и неожиданные премии — например, если по одной из книг снимали фильм или ставили радиоспектакль — тратил на свидания с красивыми женщинами вроде Лидии.

Затем пришло послание от Олимпийцев, и жанр научно-приключенческих романов перевернулся с ног на голову. Случилось самое знаменательное событие за всю мировую историю. Среди звезд галактики действительно обитали другие разумные расы! Мне даже в голову не пришло, что их прибытие затронет меня лично, помимо общей волны восторга.

И сперва все складывалось радостно. Я воспользовался связями в ученых кругах, чтобы получить доступ в альпийскую обсерваторию, где записали первое послание, и услышал его собственными ушами:

Точка треск точка.

Точка писк точка треск точка точка.

Точка писк точка писк точка треск точка точка точка.

Точка писк точка писк точка писк точка треск у-у-у-у-у.

Точка писк точка писк точка писк точка писк точка треск точка точка точка точка точка.