День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт

Моргана, разумеется, видела это очень ясно и понимала, что сколь бы глубока ни была любовь к ней этого юного глупца, ей нечего надеяться присоединить его ко «двору», который держит совет в личных королевиных покоях в восточной башне. Эти молодые люди, некоторые из которых были (и бывали время от времени до сих пор) ее любовниками, все как один принадлежали к тем, кто по той или иной причине не питал к Артуру особой приязни. По всей стране, в основном среди молодых кельтов из отдаленных провинций, росло недовольство «королевским миром», что означало централизацию управления и мирное водворение закона и порядка. Традицией и обычаем воспитанная в воинственном духе, эта молодежь презирала «говорильню стариков» Круглого зала в Камелоте, и мечтала о буре, даже о «славе» войны.

Для этих молодых смутьянов двор, который держала Моргана здесь и в Кастель Аур, был удобным и приятным центром для вынашивания заговоров крушения планов Артура или их собственного возвышения. Они даже не догадывались, что Артур, которому известно обо всех их собраниях, может допускать такие замыслы. Убив любовника сестры и содержа ее саму как пленницу (какими бы шелковыми ни были ее цепи), Верховный король прекрасно сознавал, что ее дом может стать центром недовольства, а сама она — даже средоточием смуты. Но с тех пор, как Мерлин в очередной раз исчез в своей хрустальной башне, его советником была женщина, более умудренная в женских делах, чем мог бы быть сам Мерлин. «Оставь Моргане ее титул и ее любовников, — сказала Нимуэ, — и пусть она строит себе козни там, где ты можешь наблюдать за ней». Артур последовал совету чародейки, так что Моргане оставили ее небольшую свиту недовольных и позволили развлекать себя плетением — и пока безобидных — заговоров против брата.

Теперь же, когда все ее уловки натолкнулись на упрямую преданность Александра, Моргана оставила попытку ввести его в свой двор. Моргана была близка даже к тому, чтобы оставить свой план привести его к себе на ложе, но она как раз намеревалась осуществить свой некий замысел, в претворении которого человек столь явной честности, как Александр, может преуспеть там, где потерпели поражение другие из ее свиты. Кроме того, пора было взять себе нового любовника. А юнец был хорош собой и молод, и более чем готов, так что…

Так что она сменила тактику, с очаровательным раскаянием признала какую-то мелкую вину, говорила об Артуре с почтительной любовью и умоляла Александра забыть все то, что она наговорила в минуту отчаяния, и вместо этого рассказать о себе и своих надеждах на будущее. С этой целью она позволила ему помочь ей спешиться, и они присели вместе в залитой солнцем низинке, укрытой кустами цветущего можжевельника, в то время как люди короля с неизменным терпением, потихоньку биясь об заклад об исходе этой прогулки, ждали на виду, но слишком далеко, чтобы слышать.

Перед ними была чудесная сценка: королева сидит на расстеленном плаще Александра, окруженная складками своих зелено-золотых шелков и бархата, а у ног ее, глядя ей в лицо, лежит юноша. Он говорит; следует предположить (так как едва ли он мог рассказать ей правду о себе и своем путешествии в замок Друстана, а оттуда в Камелот), что речь шла в основном о его теперешних надеждах на ответную любовь.

Итак, он говорил, а королева улыбалась и слушала с видом милого внимания, но наблюдатели видели, как, когда он отвел взгляд, она зевнула. Вскоре после этого зевка к юноше протянулась маленькая ручка, которую юнец жадно поднес к губам. Тогда она, не переставая улыбаться, наклонилась и сказала что-то, что заставило его единым движением вскочить на ноги, протягивая ей обе руки, чтобы помочь встать. Она позволила ему заключить себя в объятия и поцеловать, долго и страстно, прежде чем он поднял ее в седло.

Наблюдателям не было особой нужды слышать, что было сказано. Они и так знали. Все это они уже видели и слышали раньше. Госпожа пожелала видеть у себя на ложе еще одного юного глупца, и глупец прибежит, и его снова обманут, и со временем, может быть, он узнает, какую цену ему придется заплатить за свою глупость.

Цену Александр узнал приблизительно месяц спустя. Это был чудесный для него месяц, самый восхитительный в его юной жизни — или в это он от всего сердца верил. Находиться подле королевы Морганы весь день и проводить с ней все ночи, видеть, как его почитают превыше всех прочих в ее маленьком дворе! Дни и ночи текли, как сон, полный наслаждений, так что реальность — когда она врывалась в этот сон, — реальность головокружений и головных болей и, хотя он не признался бы в этом даже себе самому, непреодолимой потребности уединения и ночи-другой ничем не прерываемого сна, оказывалась забыта так же быстро, как и сознаваема. Или, точнее, как только его хозяйка с помощью золотого кубка с искусно приправленным травами вином или ласки мягких губ и умелых пальцев решала, что ему пора забыть. Тогда он вновь тонул в томлении, полагая, что это и есть любовь, и клянясь всем на белом свете служить той, что опутала его нежными шелковистыми путами, как паук спеленывает муху.

Однажды утром у ворот замка возникло какое-то смятение: во двор на загнанной лошади въехал всадник и спросил королеву Моргану. Всадник был весь в грязи, полумертв от усталости и выглядел настолько безумным, что паж бросился прямо во внутренний покой, где королева завтракала с Александром, и резко постучал в дверь.

Моргана, которая еще не вставала и лежала, томно раскинувшись на подушках, только подняла брови, но Александр, который в последнее время становился все более раздражительным, гневно крикнул:

— В чем дело? Ты что, не знаешь, что нельзя тревожить королеву?

— Королеву спрашивают, мой господин. Это граф Ферлас. Он вернулся и должен срочно увидеться с ней. Мой господин, королева проснулась?

— Как она может спать посреди грохота, какой ты поднял? Уходи и скажи ему подождать!

Но Моргана, внезапно оттолкнув возлюбленного, приподнялась на кровати и окликнула:

— Грегори? Пришли сюда графа Ферласа. Пришли его сюда немедленно! — и, откинув покрывала, спрыгнула на пол. — Александр, мое постельное платье!

— Но, госпожа, здесь?

— Где же еще? Мне нужно увидеть этого человека! Подай мне мою душегрею, если не хочешь, чтобы я приняла его голой.

Александр начал что-то заикаясь бормотать. Для него королевский покой, богато убранный гобеленами и шелковыми занавесями, покой, где в окна, выходившие на лес и реку, лился утренний солнечный свет, был для него приютом наслаждений, местом, священным для их любви и воспоминаний, которых, он клялся, он никогда не забудет.

Но вот по коридору послышались торопливые тяжелые шаги. Схватив собственную рубаху, Александр поспешил накинуть ее в тот самый момент, когда в дверь постучали. Королева Моргана, без спешки подпоясывая душегрею, прокричала дозволение войти, и в комнату вошел недавно прибывший граф Ферлас, за которым последовали фрейлины королевы и пара ее пажей.

Граф оказался дородным, мощного телосложения молодым человеком, но когда он опустился на колено перед королевой, стало видно, что он измучен.

Моргана протянула ему руку для поцелуя, жестом указала пажам и фрейлинам отойти подальше, и резко произнесла:

— Какие вести?

— Никаких. Я потерпел неудачу и вернулся с пустыми руками.

— С пустыми руками? Ты и следа его не нашел?

— Ничего. Мы расспрашивали повсюду, но никто как будто ничего о нем не знает, если не считать обычных баек о магии и о том, не Мерлин ли…

— Не важно! Ты ее видел? Говорил с ней?

— Нет. Нам сказали, она направилась на юг. Поэтому мы тогда поехали, как ты и приказывала…

Поспешным жестом она заставила его замолчать.

— Не здесь. Оставь это пока. Позже. Ты потерпел неудачу, так что какое может иметь значение, куда ты поехал? — Она сама замолчала на несколько минут, невидящим взором уставившись в дальний угол комнаты и покусывая очаровательными зубками нижнюю губу. Потом, словно отмахиваясь от несчастья, каким бы оно ни было, она повернулась к коленопреклоненному рыцарю:

— Итак, похоже, нам придется попытаться снова. А как насчет того другого дела, которое я отправила совершить Мэдока? Твой брат Юлиан ездил повидаться с ним в Банног Дун?

— Нет, госпожа. Именно это я собирался тебе рассказать. В том не было нужды. Мэдок сам приехал к нам в Лугуваллиум. Похоже, он уже вступил во владение и неплохо окопался. Он просил передать тебе, что все идет хорошо и что дело вскоре будет улажено.

— Ну, полагаю, это хорошие вести. С Юлианом я поговорю позже. Думаю, он вернулся вместе с тобой? Где он?

— Он умер, госпожа.

Александр, придвинувшийся поближе, но пока оставленный без внимания, с удивлением глянул на свою королеву, когда она только и ограничилась: