Порог между мирами (сборник) - Филип Дик

— Между приемом доз может проходить от двенадцати до двадцати четырех часов, — сказала мисс Бахис. — Потом дает о себе знать физиология, то есть отказ метаболизма печени. Это, скажем так, неприятно.

— Да уж, — хрипло подтвердил Хэзелтайн. — Боже мой, будем реалистами. Это просто невыносимо. Настоящая агония. Наркоман об этом знает. Он это чувствует, хотя не обязательно может точно определить. В конце концов, многие ли из нас пережили собственную агонию?

— Джино Молинари пережил, — сказал Эрик. — Но он единственный в своем роде.

Он убрал коробку с йот–йот–180 в карман пиджака и подумал: «Значит, мне еще осталось самое большее сутки до того момента, когда придется принять вторую дозу. Но это может случиться уже сегодня вечером. Значит, у ригов уже может быть противоядие. Перешел бы я на их сторону, чтобы спасти свою жизнь? Жизнь Кэти? Интересно. — Доктор на самом деле этого не знал. — Возможно, я пойму это, когда начнется приступ. Если не тогда, то после появления первых признаков разрушения нервной системы».

Он до сих пор был ошеломлен тем фактом, что жена просто так, недолго думая, сделала его наркоманом.

«Насколько же сильно ей надо было ненавидеть меня, чтобы столь презирать ценность жизни? Но разве я не ощущал того же самого?»

Свитсент вспомнил свой первый разговор с Джино Молинари, когда проявились его настоящие чувства. Тогда он вынужден был их признать. В конечном счете Эрик чувствовал себя точно так же, как и Кэти. Вот одно из следствий войны. Выживание индивидуума стало чем–то не важным.

Можно свалить вину на войну. Так было бы легче.

Но он знал, что ошибается.

11

По дороге в лазарет, куда он пошел, чтобы отдать Кэти наркотики, Эрик, к своему удивлению, наткнулся на сгорбленную, изможденную фигуру Джино Молинари. Генеральный секретарь ООН сидел в инвалидной коляске. Его колени прикрывал толстый шерстяной плед, а глаза двигались, словно два отдельных живых существа. Они заставили доктора замереть на месте.

— Ваша квартира прослушивается, — сообщил Молинари. — Запись разговора с Хэзелтайном и Бахис была доставлена мне.

— Так быстро? — пробормотал Эрик.

Слава богу, он ни словом не заикнулся о том, что сам подсел на наркотик.

— Забирайте ее отсюда, — простонал Молинари. — Это лилистарская шпионка. Она сделает все, что ей прикажут. Я знаю. Такое уже случалось. — Генсек весь трясся. — Впрочем, на самом деле ее здесь уже нет. Служба безопасности вывела вашу жену во двор, к вертолету. Сам не знаю, с чего я так волнуюсь. Ведь ясно, что ситуация под контролем.

— Раз у вас есть запись разговора, то вы знаете, что мисс Бахис уже подготовила для Кэти…

— Знаю! Все нормально. — Молинари с трудом ловил ртом воздух, его лицо покрывали красные пятна, кожа собралась в глубокие складки. — Видите, как действует Лилистар? Эти негодяи используют против нас наш собственный наркотик да еще и радуются. Нужно подбросить его им в водопровод. Я позволил вам сюда приехать. Вы не помешали сделать то же самое своей жене. Ради того, чтобы добыть эту дрянь, она готова даже убить меня, если ее об этом попросят. Я знаю о фрогедадрине в буквальном смысле все. Именно я придумал ему название. От немецкого «фро», что означает «радость», и латинского «геда», то есть «удовольствие». «Дрин», естественно… — Он замолчал, его опухшие губы судорожно дрожали. — Я слишком болен, чтобы так волноваться. Мне надо выздоравливать после операции. Вы хотите меня вылечить или прикончить, доктор? А может, вы сами этого не знаете?

— Именно так. Не знаю, — ответил Эрик, окончательно сбитый с толку. Для него это было уже слишком.

— Вы плохо выглядите. Для вас это тяжело, несмотря на то, что из вашего личного дела и собственных слов следует, что вы ненавидите вашу жену — а она вас. Наверняка вы думаете, что если бы не ушли от нее, то она не стала бы наркоманкой. Послушайте, каждый должен жить своей жизнью. Ей придется взять на себя всю ответственность. Вы не заставляли ее так поступать, она сама приняла решение. Полегчало?

Моль всматривался в лицо Эрика в поисках какой–либо реакции.

— Ничего со мной не случится, — коротко ответил тот.

— Ну да, как же. Вы выглядите не лучше ее. Я спускался вниз, чтобы взглянуть на эту женщину. Просто не мог удержаться. Несчастная баба! Уже видны следы разрушений, которые вызывает этот наркотик. Ей не поможет даже замена печени и полное переливание крови. Вам ведь говорили, что это уже пытались делать.

— Вы разговаривали с Кэти?

— Я? С лилистарской шпионкой? — Молинари посмотрел на него.

Судя по выражению его больших темных глаз, он уже полностью владел собой.

— Вас взволновало то, что вы услышали? Теперь вы знаете, что она сделает все, лишь бы уничтожить вашу карьеру в Белом доме. Эрик, если бы я решил, что вы ввели себе эту дрянь, то не вышвырнул бы вас отсюда, а просто прикончил бы. Во время войны я убиваю людей. В этом заключается моя работа. Как мы оба знаем, поскольку вместе это обсуждали, в ближайшем будущем может наступить момент, когда вам придется… — Он поколебался. — Так, как мы говорили. Убить даже меня. Верно, доктор?

Эрик сменил тему:

— Я должен дать ей наркотик, прежде чем они улетят. Я могу идти, господин Генеральный секретарь?

— Нет, — ответил Молинари. — Не можете, поскольку я хочу еще кое о чем попросить. Вы знаете, что премьер Френекси до сих пор здесь? Он со своей командой находится в восточном крыле, отдельно от всех. — Джино протянул руку. — Дайте мне одну капсулу йот–йот–сто восемьдесят, доктор. А потом забудем о нашем разговоре.

«Знаю, что ты попытаешься сделать, — подумал Эрик. — Но у тебя нет никаких шансов. Сейчас не эпоха Возрождения».

— Я лично дам ему ее, — заявил Молинари. — Прослежу, чтобы отраву проглотил именно он, а не какой–нибудь придурок из его окружения.

— Нет, — ответил Эрик. — Ни за что.

— Почему? — Молинари наклонил голову.

— Потому что это самоубийство. Для всех жителей Земли.

— Знаете, как русские избавились от Берии? Он ходил в Кремль с пистолетом, что было запрещено законом, прятал оружие в портфеле, который у него украли. Лаврентия застрелили из его же собственного ствола. Вам кажется, что вопросы на самом верху должны решаться достаточно сложно? Обычные люди никогда не замечают простых решений, это основной недостаток масс… — Молинари замолчал и резко прижал руку к груди. — Сердце. Мне показалось, что оно перестало биться. Сейчас все в порядке, но я секунду ничего не чувствовал.

Он побледнел, голос его упал до шепота.

— Я отвезу вас к себе, — сказал Эрик.

Он встал позади коляски Молинари и начал ее толкать. Моль не возражал, лишь сидел, наклонившись, и массировал мясистую грудную клетку, ощупывая ее и неуверенно до нее дотрагиваясь, парализованный всепоглощающим страхом. Он забыл обо всем, замечал лишь больное, отказывающееся слушаться тело, ставшее всем его миром.

С помощью двух медсестер Эрику удалось снова уложить Молинари в постель.

— Послушайте, Свитсент, — прошептал Джино, откидываясь на подушку. — Наркотик я могу получить не только от вас. Если надавить на Хэзелтайна, то он мне его принесет.

Вирджил Эккерман — мой хороший друг. Старик проследит, чтобы Берт подчинился. Даже не пытайтесь указывать, что мне делать. Занимайтесь своей работой, а я буду исполнять свою. — Он закрыл глаза и застонал. — Господи, я только что почувствовал, как у меня лопается артерия возле сердца. Чувствую, что из нее вытекает кровь. Позовите Тигардена. — Генсек снова застонал и отвернулся к стене. — Что за день. Но я еще доберусь до этого Френекси.

Неожиданно он открыл глаза и сказал:

— Я знал, что это дурацкая идея. Но в последнее время мне приходят в голову именно такие, идиотские мысли. Впрочем, что еще я мог бы сделать? У вас есть какие–то другие предложения? — Моль немного подождал. — Нет. Проблема именно в отсутствии других решений. — Джино снова закрыл глаза. — Я ужасно себя чувствую. Думаю, на этот раз я по–настоящему умираю. Вам меня уже не спасти.

— Я позову доктора Тигардена, — сказал Эрик и направился к двери.

Молинари бросил ему вслед:

— Я знаю, что вы тоже под наркотиком, доктор. — Он слегка приподнялся. — Я почти всегда вижу, когда кто–то лжет, а ваша жена говорила правду. Я увидел вас и сразу все понял. Вы даже сами не знаете, насколько изменились.

Эрик чуть помолчал, потом спросил:

— Что вы станете делать?

— Посмотрим, доктор, — ответил Молинари и отвернулся к стене.

Эрик передал Кэти запас йот–йот–180 и сразу же сел на корабль–экспресс до Детройта.

Он приземлился через сорок пять минут и взял такси до корпорации «Хэзелтайн». Спешить его вынуждал не наркотик, а Джино Молинари. Доктор не мог ждать даже до вечера.