Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Сергей Кургинян

Да, творчеством под данным углом зрения занимались Маркс и его последователи. И что?

Предлагаю рассмотрению читателя такой, сугубо политический, алгоритм.

Вначале Россия невероятно увлечена Марксом. И не только как борцом с эксплуатацией, но и как апологетом творчества, исторического освобождения творческой сущности от отчуждения. Это увлечение, переплетаясь с конъюнктурой, порожденной идеологией, породило специфический интеллектуализм. Все ведь — по своей воле или из-за внешнего (идеологического) давления — двигались в русле Маркса и его «страстей по творчеству». Выготский и Леонтьев, Библер и Мамардашвили, Ильенков, Зиновьев, Щедровицкий… Сотни других — все двигались в этом русле. Кто-то — совсем из-под палки. Но большинство-то, согласитесь, иначе. В итоге был создан некий коллективный продукт — знания о творчестве. Школа слепо-глухо-немых Ильенкова… Методологическая школа… Ряд культорологических школ… Интеллектуальная школа, исследовавшая проблемы так называемого «духовного производства». Да мало ли еще что! Короче, был создан Продукт. Продукт был неразрывно связан с советским, очень особым, марксизмом.

Затем началась эпоха перемен. Перестройка отплясала канкан на Марксе с беспрецедентной беспощадной пошлостью. Люди, молившиеся на Маркса, начали его проклинать. Но если бы только его! Оказался отброшен весь Продукт, невероятно важный и для России, и для человечества в беспрецедентном по жестокости XXI столетии, когда проблема отчуждения человеческой сущности оказалась ключевой. Какой там Продукт! Рынок, монетаризм! Человек — машина для потребления…

Проехали этот этап… Бывшие марксисты, обнаружившие в себе демократов и рыночников, отбросили и это увлечение… И перекрасились в патриотов. Политики, поняв, что дело движется к войне, заговорили о развитии. На что опираться в этом разговоре, к чему апеллировать? К существующей интеллектуальной традиции. Демократы и рыночники ничего нового по определению привнести не могли, ибо сразу же встали в позу колониального ученичества. Продукт же сохранился. Да, о него вытерли ноги, да, его двадцать лет держали на помойке. Да, умерли почти все, кто мог работать с этим Продуктом. Но, кроме него, у России нет ничего своего.

Да-да, конечно! Есть пишущие сейчас люди — и что? Я не о людях, я о школе, традиции… Об оригинальных результатах, о чем-то внятном для мира…

Россия хочет суверенности? Нет политической суверенности без суверенности интеллектуальной. Вчера ввозили из-за рубежа двусмысленных гарвардских экономистов. Сегодня приволакивают бывших западных корифеев типа Тоффлера. Но это (а) продукт давно стухший, (б) чужой и (в) весьма специфически потребляемый.

Один «новый русский» хочет, чтобы у него на гульбище «покувыркалась, блин» культовая американская актрисуля… Другой, желая интеллектуального прикида, ввозит модного когда-то психолога или Нобелевского лауреата. Это все — зоопарк для прорвы. И, уж в любом случае, — не к интеллектуальному суверенитету взывает, а к укреплению интеллектуальной десуверенизации.

Сколько ни ввози чужие интеллектуальные продукты и как их ни оприходуй — тебя рано или поздно спросят: «Где твой Продукт?» Россия без такого, своего собственного, Продукта не нужна, неинтересна, отвратительна. Причем для всех сразу. Говорите сколько угодно о русофобии, вздыхайте, причитайте, упрекайте, проклинайте, усовестливывайте… Это ничего не изменит… Ничего не изменит и попытка ввезти вместо Тоффлера каких-нибудь азиатских духовных учителей. Запад их уже наввозился — начиная с 50-х годов XX века.

А главное, получите вы не интеллектуальную зависимость от Запада, а духовную зависимость от Востока… Тиграм очень важно, кто вами полакомится. А вам-то… Вы — жить хотите? Или примериваетесь — кого собой накормить? А знаете, когда так примериваются? Когда в глубине души понимают, что песенка спета, игры своей нет, страна действительно лишняя… Тогда-то и происходит негативный синтез амбиций, комплексов неполноценностей, суицидальных комплексов и… Много чего еще.

Итак, для демократов (последнее десятилетие XX века) Маркс был плох тем, что коммунистичен. Для патриотов (первое десятилетие XXI века) он плох тем, что русофоб. Да еще, наверное, и сионист… Но главное — русофоб… Все это делают люди, восхвалявшие Маркса… Но главное — зачем они делают именно сейчас именно это? Сейчас, а не пятью годами позже или пятью годами раньше?

Сейчас, когда с болезненной для власти, элиты и общества очевидностью выясняется, «что к чему». Что либо Россия в неслыханно короткие сроки и на непонятной основе соберет вокруг себя новую сверхдержаву, либо мир вступит в фазу глобального коллапса со всеми его последствиями. Простейшим из которых является мировая война.

И ведь всем понятно, что сверхдержавная сборка осуществляется лишь вокруг исторической новизны. А историческая новизна всегда является зовом творческой сущности, задыхающейся в постисторической отчужденческой душегубке!

Кому-то нужно, чтобы Продукт, созданный в советский период, был окончательно скомпрометирован, но теперь уже другими людьми. Теми, кто возмущался предыдущей — яковлевско-новодворской — компрометацией. Людьми умными, тонкими, прекрасно знающими, что такое единство места, времени и обстоятельств. Людьми, знающими, что в политике все всегда имеет не то значение, которое выдвигает на первый план историческая наука. То есть не буквальность — кем кто был, — а интенциональность (кого, когда, как и зачем «уделываем»). Людьми, никогда к строгой исторической науке не тяготевшими и узкими «марксоведами» не являющимися. Людьми, имеющими широкий круг интересов и в принципе вполне способными писать (и пишущими) о чем-то еще.

Бог им судья. Каждый делает то, что считает нужным. Они считают нужным писать о русофобии Маркса. Я не буду им развернуто оппонировать. У них свой Маркс, у меня свой. Тот, который нужен XXI веку. Тот, который нужен России и для реабилитации своего прошлого, и для сверхдержавного будущего, буде оно возможно.

Мой Маркс — это ревнитель Сверхистории и враг Постистории. Постистория уничтожает мир. Спасти его может только Сверхистория.

Кто-то может сказать об этом лучше, чем Маркс? Это было бы замечательно. Но даже в этом случае все уже сказанное на тему, чья актуальность понятна только теперь, — на вес платины. Маркс утверждал, что коммунизм отменяет труд. Не делает его владыкой, а отменяет. Или, точнее, как только труд станет владыкой, он будет отменен. В пользу чего? Кайфа? Релакса? Бесплатных проездов на трамвае, которые обещал новому поколению советских людей Н.С.Хрущев на ХХII съезде КПСС?

Нет, в пользу творчества. «Освобожденный труд» — это уже не труд. Труд — это прикованный Прометей. Освобождение же понимается как замена труда творчеством. Творчеству мешает отчуждение. Эксплуатация для Маркса — это лишь одна из форм отчуждения, отчуждения прибавочной стоимости. На самом же деле отчуждению может подвергаться нечто большее. Маркс не говорил о душе. Это не его язык. Но в одной строчке Маркса больше духовного пафоса, чем в десятках тысяч напыщенных страниц, нашпигованных сюсюканьями по поводу бездуховности исторического материализма.

Отменить труд! Ничего себе масштаб! И с социальной, и с философской и… с метафизической точки зрения. Потому что труд — это наказание за первородный грех. Отменяя труд, Маркс отменяет наказание… Заменяя труд творчеством, уподобляет человека Богу и… И возвращает человека в иной, более высокий, нежели то, что было потеряно, рай. Ведь не зря Маркс называл потерянный первобытный рай «первобытным коммунизмом», сравнивая его с коммунизмом высшим, в котором отсутствие отчуждения, порожденного все большим разделением труда и социальным неравенством, окажется соединено с высочайшим развитием средств преобразования мира и — самого человека.

Вы предлагаете иначе преодолевать нарастающее отчуждение? Предлагайте! Скажите — как! Никто не держится за Марксовы схемы! Или же вы предлагаете отчуждение наращивать? Ведь если его не преодолевать, то оно обязательно будет нарастать в силу… В силу тысяч причин, приводящих в действие это самое неумолимое отчуждение человека от его высшей — творческой — сущности… Этих причин, повторю, тысячи. Но я скажу лишь об одной и решающей. Опять же — ну никак тут от Маркса не открестишься! Что есть, то есть…

Налицо и впрямь очередной, предкатастрофический, конфликт между производительными силами и производственными отношениями. Наука становится производительной силой. И, становясь оной, вступает в конфликт с существующими и не предназначенными ни для чего подобного производственными отношениями, основанными на нарастающем и неснимаемом отчуждении. Человечество вошло в этап, на котором сохранение этого самого отчуждения непоправимо уродует характер производительных сил. Отчуждение диктует нарастание разделения в рамках нового типа производительности…