Развлекающие толпу - Розмари Роджерс

Анна слышала, как они спокойно продолжают обсуждать проблему ее убийства, и ей все меньше верилось, что это происходит на самом деле.

– Так спроси ее… спроси ее сейчас, знает ли кто-нибудь о том, что она здесь. А если она попытается кричать, я ее пристрелю. Если же ей вдруг не захочется с нами разговаривать, то я найду способ заставить ее. Вряд ли она привыкла к боли или грубому обращению.

– Заткнись, Рия! У нас нет на это времени. Мы должны возвратиться и обеспечить себе алиби. Потерпи немного. Зато потом… – То, как он произнес последние слова, заставило Анну похолодеть. Из дула пистолета Анны-Марии смотрела смерть. Из глаз Уэбба – смерть и предательство.

Наконец Уэбб принял окончательное решение.

– Лодка. На ней есть брезентовый чехол, и под него никогда никто не заглядывает. Уже начинается прилив – он смоет все следы. Может быть, нам удастся представить все так, будто она испугалась и решила убежать…

Хищная улыбка Анны-Марии искривила жесткий рот и обнажила сильные белые зубы:

– Как чудесно ты все придумал, дорогой! Да, это именно то, что нам нужно. Думаю, мы с тобой прекрасно сработаемся.

Большую часть дня Крег Гайятт просматривал видеозаписи. Монитор вышел из строя во время вчерашней грозы, но у них имелись про запас видеомагнитофоны «Сони», которые легко подключались к любому телевизору. Гаррис Фелпс был внизу, помогая Иву Плейделу успокаивать встревоженных членов съемочной группы, и видеозаписи из хранилища ему принес Сал Эспиноза.

– Вы многое пропустили и, пока все остальные будут выяснять отношения, можете наверстать упущенное.

Он был весьма тактичен и оставил Крега одного. На то имелись веские причины. Не считая нескольких эпизодов, почти на всех предоставленных ему кассетах была снята Анна. Но это было отнюдь не то холодное, пассивное создание, которое запомнилось ему со времен их брака. Казалось, что перед ним совсем другая женщина – чувственная и страстная. Женщина, которая дает столько же, сколько берет. Для которой в любви не существует никаких ограничений и сдерживающих факторов. Наблюдая за ней и Каримом, Крег не мог поверить, что перед ним та самая застенчивая, закомплексованная девушка, на которой он женился, у которой был первым и в которой безуспешно пытался разбудить женщину. Казалось, она пьяна от страсти.

А потом он наблюдал за ней и Уэббом Карнаганом. Значит, вот какой она может быть… и вот как с ней нужно обращаться. Как со шлюхой… У Крега вспотели ладони и возникла ноющая боль в паху. Он старался быть с ней нежным и терпеливым. Вот она обмякает в объятиях Карнагана и безропотно позволяет ему увести себя туда, куда он хочет. Неужели она может быть такой на самом деле?

«Ты должен это выяснить… Ты должен обязательно сам это выяснить!» Нужно лишь спуститься на один этаж и пройти по короткому коридору. Этот древний дом всегда напоминал ему или мавзолей, или старую гостиницу, в которой он однажды останавливался. Неужели есть люди, которым нравится жить в таких огромных особняках? И теперь этот дом принадлежал Анне – благодаря щедрости Гарриса Фелпса, который, однако, не забыл позаботиться о том, чтобы их комнаты были смежными. Хотя Фелпс, казалось, совсем не возражал против его переезда. Может быть, у них с Анной одна из этих модных нынче связей, которые ни к чему не обязывают партнеров? Крег Гайятт был чрезвычайно здравомыслящим человеком и справедливо гордился своим холодным умом, но сейчас и он с трудом сдерживал ярость. Лживая притворщица! Как охотно она давала другим то, в чем так долго отказывала ему.

В дверях комнаты Анны он столкнулся с обеспокоенным Гаррисом, который сразу спросил:

– Гайятт, вы не видели Анну? Она сказала мне, что будет отдыхать, но когда я пришел, ее не было… так же как и пистолета, который я ей дал.

Они связали ее и засунули в рот кляп. Интересно, от чего она умрет раньше – от удушения или от переохлаждения? Анна застонала. Она лежала в очень неудобном положении на дне маленькой моторной лодки в полной темноте; сверху был туго натянут брезент, который почти не пропускал воздуха.

– Извини, малышка, – пробормотал Уэбб, склоняясь над ней и потуже затягивая узлы, – но все справедливо в любви… ты должна помнить о том, что я говорил тебе прошлой ночью.

Слух неприятно резанул издевательский смех Анны-Марии:

– Все справедливо в любви и на войне, кажется, так звучит эта пословица? А вот я не собираюсь перед тобой извиняться. Наоборот, мне бы очень хотелось посмотреть, как ты немного помучаешься, перед тем как умрешь… Пусть это даст тебе пищу для размышлений до нашего прихода.

Ветер становился все сильнее. Когда они волокли ее из пещеры обратно на платформу, она еще пыталась сопротивляться. Анна-Мария перетряхнула содержимое ее сумки и презрительно рассмеялась, обнаружив пистолет: «Значит, у тебя даже был пистолет? И ты побоялась им воспользоваться… или не успела. Хотя сейчас это уже не имеет никакого значения».

Анна боялась делать резкие движения – лодка могла перевернуться и упасть с платформы… уже начался прилив. Ей казалось, что шум волн значительно усилился. Их пенные языки жадно лизали сваи, на которых держалась платформа. Очень трудно было окончательно не впасть в отчаяние. Ведь она попросила Джину Бенедикт никому ничего не говорить… Все будут искать ее, но никто ничего не узнает, до тех пор, пока не будет слишком поздно. Скоро один из них придет и сбросит лодку с платформы. А может, они просто привяжут к ней груз и бросят в воду. Ведь это так несложно! И даже тело ее не прибьет к берегу, как это было с Каримом…

То, что происходило с ней, было даже хуже сна, потому что она совершенно точно знала, что не проснется. Но самое ужасное было в том, что Уэбб, зная о ее тайном страхе перед океаном, из всех возможных способов убийства выбрал именно этот.

«Иногда она бывает на редкость своевольной и непослушной девчонкой! – откуда-то из глубин памяти всплыл раздраженный голос матери. – Ты только посмотри, как она все время шпионит за мной!»

Ее отшлепали и отправили в постель, пригрозив отослать обратно в Дипвуд, если она не научится вести себя как следует.

«Не забудь прочитать перед сном молитву, Анна», – голос бабушки оставался мягким даже тогда, когда она упрекала ее.

«Если я умру во сне, прими меня, Господи, к себе», – зловещее предположение, с которого начиналась эта молитва, всегда пугало Анну, но сейчас она не могла вспомнить никаких других, тщательно вызубренных ею в свое время. Она умрет… Господи, ну почему он не убил ее сразу? Почему не позволил Рии застрелить ее? Она не хотела томиться в мучительном ожидании неизбежной смерти.