Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Каменную скамью, на которой сиживал юный герцог, облюбовал теперь какой-то тучный господин, с виду спокойный и уравновешенный. Он заметил меня в окне, и мне показалось, что мой вид его отнюдь не утешает. Он отвернулся, но, должно быть, и тогда его продолжало раздражать моё присутствие, ибо, хотя он меня и не видел, но часто и тревожно оборачивался. Вскоре он ушел, разгневанным взглядом своим дав мне почувствовать все негодование, которое охватывает его, как только он становится предметом моего наглого любопытства, но назавтра возвратился и повторились те же самые чудачества. В конце концов он до тех пор приходил и уходил, пока, наконец, после двух месяцев этого хождения взад и вперед не попросил моей руки.

Матушка моя заявила мне, что нелегко будет найти другого такого выгодного жениха и приказала мне дать благоприятный ответ. Я повиновалась. Сменила имя Фраскеты Салеро на имя донны Франсиски Корнадес и переехала в дом, в котором ты, сеньор, меня вчера видел.

Сделавшись супругой дона Корнадеса, я занялась исключительно его счастьем. Увы, намерения мои увенчались чрезмерным успехом. После трех месяцев совместной жизни я обнаружила, что он куда счастливее, нежели мне того хотелось, и — что хуже всего — я вселила в него убеждение, что он тоже осчастливил меня. Выражение удовлетворения совсем не было ему к лицу, этим он только отталкивал меня и с каждым днем все больше мне надоедал. К счастью, блаженное это состояние продолжалось недолго.

Однажды Корнадес, выходя из дому, заметил какого-то мальчугана, который держал записку и, казалось, кого-то искал. Желая избавить его от хлопот, супруг мой взял у него письмо и, бросив взгляд на адрес: «Восхитительной Фраскете», скривился так, что маленький посланец сбежал со страху. Муж мой отнес к себе этот ценный документ и прочитал следующее:

Возможно ли, что ни мои богатства, ни мои достоинства, ни самое имя моё не обратили на меня твоего внимания? Я готов на любые издержки, любые подвиги, любые испытания, чтобы только удостоиться хоть одного твоего взгляда. Те, которые обещали мне услужить, подвели меня, ибо я ни разу не получил от тебя какого бы то ни было знака согласия. Однако на сей раз я решил прибегнуть к моей отваге; отныне ничто уже меня не удержит, ибо речь идет о страсти, которая с самого начала не знает ни меры, ни узды. Я страшусь лишь одного — твоего равнодушия.

Граф де Пенья Флор

Строки этого письма развеяли в единый миг все счастье, которое вкушал мой супруг. Он стал беспокойным, подозрительным, не позволял мне выходить, разве что с одной из наших соседок, которую он, правду сказать, не знал близко, но полюбил за её примерную набожность.

Однако Корнадес не смел сказать мне о своих мучениях, ибо он не знал ни того, насколько далеко зашли дела с графом де Пенья Флор, ни также того, знаю ли я что-нибудь о его страсти ко мне, которая пылает в сердце этого вельможи. Вскоре выявилось ещё множество обстоятельств, которые стали ещё больше тревожить его. Однажды он обнаружил лесенку, приставленную к садовой ограде; в другой раз некий незнакомец тихо прокрался в дом. Более того, под моими окнами постоянно раздавались серенады и звучала музыка, которая так терзает слух ревнивцев. В конце концов дерзость графа перешла всяческие границы. Однажды я отправилась с моей набожной соседкой на Прадо, где мы пробыли очень долго: спустились сумерки, и мы почти в одиночестве гуляли по главной аллее. Граф подошел к нам, признался в своей страсти, сказал, что непременно должен покорить моё сердце, а затем схватил меня за руку и, сама не знаю, что бы этот безумец совершил, если бы мы не начали кричать во весь голос, Мы вернулись домой в ужасном замешательстве. Набожная соседка заявила моему мужу, что ни за какие сокровища на свете не станет со мной выходить, и что жаль, что у меня нет брата, который защитил бы меня и оградил от навязчивости графа, если уж собственный мой муж столь мало беспокоится обо мне.

— Воистину, религия запрещает мстить, — прибавила она, — однако честь столь обворожительной и верной жены заслуживает большей заботы с твоей стороны. Граф де Пенья Флор, безусловно, только потому так дерзко ведет себя, что знает, сеньор Корнадес, о твоем потворстве.

Следующей ночью муж мой возвращался, как обычно, домой и, проходя узким переулком, увидел двух мужчин, загородивших дорогу. Один из них ударял по стене шпагой неимоверной длины, другой же говорил ему:

— Великолепно, сеньор дон Рамиро! Если ты так же поступишь с почтенным графом де Пенья Флор, он недолго уже будет оставаться грозой братьев и мужей!

Ненавистное имя графа привлекло внимание Корнадеса, он остановился и притаился под деревом.

— Милый друг, — отвечал человек с длинной шпагой, — нетрудно бы мне было положить конец амурным успехам графа де Пенья Флор. Я вовсе не стремлюсь его убить, хочу только проучить его, чтобы он тут больше не показывался. Не напрасно называют дона Рамиро Карамансу первым рубакой в Испании; я страшусь только последствий такой дуэли. Если бы я мог раздобыть где-нибудь сто дублонов,[222] я отправился бы провести некоторое время на островах.

Два друга ещё немного побеседовали в подобном тоне; под конец они уже собирались уйти, когда супруг мой выбрался из своего убежища, подошел к ним и сказал:

— Госиода, я один из тех мужей, чей покой нарушил граф де Пенья Флор. Если бы вы пожелали отправить его на тот свет, я не стал бы вмешиваться в вашу беседу, но раз вы хотите только слегка проучить его, я с удовольствием предлагаю вам сто дублонов, которые необходимы для поездки на острова. Благоволите тут подождать, сейчас я принесу вам деньги.

И в самом деле, сказав это, он сходил домой и возвратился с сотней дублонов, которые и вручил грозному бреттеру Карамансе.

Два дня спустя, ближе к ночи, мы услышали громкий стук. Мы открыли и увидели судейского чиновника с двумя альгвасилами. Чиновник обратился к моему мужу с такими словами:

— Из уважения к тебе, сеньор, мы пришли сюда ночью, желая, чтобы это зрелище не повредило твоей доброй славе и не устрашило твоих соседей. Мы пришли из-за графа де ла Пенья Флор, которого вчера убили.

Из письма, которое, как говорят, выпало из кармана у одного из убийц, мы узнали, что ты пожертвовал сто дублонов, дабы побудить их к преступлению и облегчить им бегство.

Мой муж отвечал с хладнокровием и присутствием духа, каких я в нём никогда не подозревала:

— Я никогда в жизни не видал графа де Пенья Флор. Двое неизвестных пришли ко мне вчера с векселем на сто дублонов, который я в прошлом году подписал в Мадриде, и я вынужден был заплатить по нему.