Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Дон Роке, как всегда, довольный собой, подошел ко мне с привычной развязностью и сказал:

— Ну, как идут дела, сеньор дон Лопес? Сдается мне, что прекрасная Инес Моро смягчит, наконец, душу твоего прадеда Иньиго Суареса, который, избороздив множество морей, основал торговый дом в Кадисе. Ты не отвечаешь мне, сеньор дон Лопес, ну ладно, уж если ты намерен молчать, то я присяду около тебя и расскажу свою историю, в которой ты найдешь не одно событие, достойное удивления.

Я решил спокойно вытерпеть присутствие нахала до самого захода солнца, а посему позволил ему говорить, и дон Роке начал так:

Я — единственный сын дона Бласа Бускероса, младшего сына самого младшего брата другого Бускероса, который также был отпрыском младшей ветви. Мой отец имел честь служить королю в течение тридцати лет в качестве альфереса, то есть прапорщика в пехотном полку; увидав, однако, что, невзирая на упорство, он никогда не дослужится до звания подпоручика, он оставил службу и поселился в городишке Аласуелос, где женился на молодой дворянке, которой её дядя по женской линии, каноник, оставил шестьсот пиастров пожизненного дохода. Я — единственный плод этого союза, длившегося недолго, ибо отец мой умер, когда мне шёл восьмой год.

Таким образом я остался на попечении моей матери, которая, однако, немного обо мне заботилась и, будучи, вероятно, убеждена, что дети должны много двигаться, позволяла мне с утра до вечера бегать по улице, нисколько обо мне не беспокоясь. Другим детям, моим сверстникам, не разрешали выходить, когда им хотелось, поэтому чаще всего их навещал я. Родители их привыкли к моим посещениям, и в конце концов стали мало обращать на меня внимания. Благодаря этому я мог входить в любое время в каждый дом нашего городка.

Будучи от природы наблюдательным, я с интересом следил во всех домах за мельчайшими подробностями жизни, и рассказывал о них потом моей матушке, которая слушала все это с превеликой охотой. Я должен даже признать, что именно её мудрым советам обязан своему счастливому таланту вмешиваться в чужие дела, хотя, как правило, я не извлекаю из этого никакой корысти. В течение некоторого времени я думал, что доставлю громадное удовольствие своей матери, если стану сообщать соседям о том, что делается у нас дома. Как только кто-нибудь навещал мою матушку или она с кем-нибудь говорила, я тотчас же бежал оповестить об этом весь город. Однако подобного рода широкая огласка нисколько не пришлась ей по вкусу, и вскоре нещадная трепка научила меня, что следует только приносить новости в дом, а вовсе не выносить их из дому.

Спустя некоторое время я заметил, что люди начинают, таиться от меня. Меня это сильно уязвило, и препятствия, которые мне чинили, тем сильнее разожгли моё любопытство. Я находил тысячи способов, чтобы только получить возможность проникнуть в их дома, род же строений, из каких состоит наше местечко, благоприятствовал моим намерениям. Потолки были из досок, дурно пригнанных друг к другу; по ночам я забирался на чердаки, провертывал буравом дыры и таким образом подслушал не одну важную семейную тайну. Затем я бежал к матери, пересказывал ей всё, она же повторяла новости соседям, но всегда не всем вместе, а каждому в отдельности.

Люди догадались, что это я приношу моей матушке сии известия, и с каждым днем все больше меня не выносили. Все дома были для меня заперты, но все щели открыты; скорчившись где-нибудь на чердаке, я оказывался среди своих сограждан, обходясь без их приглашения. Они принимали меня вопреки их собственной воле; как крысенок, я обитал в их домах и даже забирался в кладовые, по возможности пробуя съестные припасы.

Когда мне исполнилось восемнадцать, матушка моя заявила, что мне пора выбрать себе какое-нибудь занятие. Я уже давно сделал свой выбор: я решил стать юристом, чтобы таким образом получить возможность узнавать семейные тайны и вмешиваться в чужие дела. Матушка похвалила моё намерение и послала меня учиться в Саламанку.

Какое различие между большим городом и городком, в котором я впервые увидел свет! Что за широкое поле деятельности для моего любопытства, но в то же время — сколько новых препятствий! Дома были в несколько этажей, на ночь они наглухо запирались, и как бы на зло обитатели второго и третьего этажей отворяли на всю ночь окна ради свежего воздуха. Я с первого взгляда увидел, что ничего не смогу сделать один и что мне следует подобрать себе товарищей, способных помочь в столь небезопасных предприятиях.

Я начал заниматься на юридическом факультете и в течение всего этого времени изучал характеры моих однокашников, чтобы не наградить их своим доверием слишком легкомысленно. Наконец, я нашел четверых, которые, как мне казалось, обладают необходимыми качествами, собрал их, и сначала мы ходили по улицам, лишь сдержанно покрикивая; затем, когда я решил, что они достаточно подготовлены, то сказал им:

— Милые друзья, не удивляет ли вас опрометчивость, с какою жители Саламанки оставляют окна открытыми на всю ночь? Так неужели же потому только, что они вскарабкались на какие-нибудь двадцать футов выше наших голов, они обрели право измываться над студентами университета?

Сон их оскорбляет нас, а спокойствие — тревожит. Я решил для начала узнать, что там у них делается, а потом уж мы покажем им, на что мы способны.

Слова эти были встречены рукоплесканиями, хотя никто ещё не знал, каковы мои намерения. Тогда я объяснил им повразумительней:

— Любезные мои друзья, — сказал я, — нужно сперва сколотить лестницу приблизительно в пятнадцать футов вышины. Трое из вас, закутавшись в плащи, легко смогут нести её; они должны будут только спокойно следовать друг за другом, выбирая менее освещенную сторону улицы и держать лестницу на некотором расстоянии от стены. Когда мы пожелаем использовать лестницу, мы приставим её к окну, в то время как один из нас вскарабкается на уровень облюбованного нами жилья, остальные же останутся на некотором расстоянии, дабы стоять на страже. Узнав о том, что творится в заоблачных краях, мы поразмыслим о том, что будем делать дальше.

Все единодушно согласились с моим замыслом. Я велел соорудить легкую, но крепкую лестницу, и как только она была готова, мы сразу же принялись за дело. Я выбрал дом приличного вида, окна которого были расположены не слишком высоко. Мы приставили лестницу, и я вскарабкался таким образом, чтобы обитатели избранного мною жилья могли увидеть только мою голову.

Луна ярко освещала всю комнату, но, несмотря на это, я в первый миг ничего не мог разобрать; вскоре, однако, я заметил в постели человека, который устремил на меня блуждающий взор. Смертельный ужас, как мне показалось, лишил его речи, впрочем, миг спустя, он вновь обрел её и сказал: