Путь в Европу - Сборник статей

Игорь Клямкин:

Бывшим социалистическим странам есть у кого учиться. И не только в том, что касается дошкольного образования. Это, конечно, проще, чем изобретать что-то заново, но не настолько просто, как заимствовать готовые чертежи и создавать по ним то, что создали другие.

Перенимать результаты чужого развития, не имея социальной и культурной среды, которая это развитие обеспечила, – сложнейшая историческая проблема, о чем и свидетельствует опыт румынских экономических реформ. Но он свидетельствует и о том, что эта среда тоже может заимствоваться, если общество и, прежде всего, его элита готовы признать безальтернативность для себя принципов и норм, на основе которых такая среда формируется.

Румынское общество и румынская элита такую готовность обнаружили, хотя и не сразу. Потребовался негативный опыт коррекции европейских принципов и норм, их искажения в соответствии со средой, с ними несовместимой, без ее преобразования. Вы рассказали нам и об этом опыте, и о том, какие уроки извлекала из него Румыния. Но пока речь шла в основном только об экономике. Хотелось бы узнать и о том, что происходило у вас в политике, как вы преобразовывали свою государственность.

Это тем более интересно, что Румыния – единственная из бывших социалистических стран, вошедших в Большую Европу, в которой расставание с прошлым происходило отнюдь не по «бархатному» сценарию. Чем вы объясняете такое начало румынской демократии или, что то же самое, такой конец румынского коммунизма?

Политическая и правовая система

Сорин Василе:

Режим Чаушеску был самым жестким по сравнению с любым коммунистическим режимом конца 1980-х годов. Это была откровенная диктатура, опиравшаяся на репрессивные структуры и не останавливавшаяся перед использованием вооруженной силы против населения. К концу правления Чаушеску его руки были уже в крови: массовые выступления людей в разных городах страны, вызванные тяжелейшей и постоянно ухудшающейся экономической ситуацией, жестоко подавлялись. Когда же в многотысячную акцию протеста перерос митинг, созванный самим Чаушеску в Бухаресте для демонстрации «народной поддержки» режима, армия отказалась стрелять в митингующих и перешла на их сторону.

Добровольно отдавать власть Чаушеску не хотел. А может быть, и боялся: без многочисленных жертв не обошлось и в ту декабрьскую ночь 1989 года – по толпе стреляли люди из службы безопасности, сохранявшие верность своему вождю. После этого о «бархатном» сценарии речи быть уже не могло. Чаушеску пытался скрыться, его поймали, судили и приговорили к смерти.

Лилия Шевцова:

Системные политические преобразования, следовавшие в других странах за «бархатными» революциями, начинались при соблюдении определенных процедур. Они касались и ухода со сцены старой власти, и согласования (нередко при ее непосредственном участии) позиций относительно принципов и механизмов перехода к новому типу государства. В Румынии же прежняя власть в одночасье исчезла, ее персонификатор был физически уничтожен, а организованной оппозиции в стране не существовало, так как при диктатуре ее не могло быть по определению.

Наверное, это не могло не сказаться на политическом развитии посткоммунистической Румынии. Его своеобразие лежит на поверхности: среди десяти бывших социалистических стран, вошедших в НАТО и Евросоюз, нет ни одной, в которой после падения коммунизма у власти бы почти семь лет постоянно находились экс-коммунисты. На первых демократических выборах они нигде, кроме Румынии и Болгарии, не побеждали. Но в Болгарии они почти сразу же вынуждены были уйти под давлением «улицы», а у вас – целых семь лет… Очевидно, этому тоже есть какое-то объяснение?

Сорин Василе:

В Румынии, в отличие от других социалистических стран, не было периода гласности и перестройки, а потому у антикоммунистических сил не было и времени для консолидации. После падения режима Чаушеску в стране сразу возникло множество партий (к моменту первых демократических выборов в мае 1990 года их насчитывалось уже 88), но приобрести за короткий срок политический вес и влияние они не могли. В этой ситуации огромное преимущество имели те группы старой коммунистической элиты во главе с Ионом Илиеску, которые участвовали в устранении Чаушеску и тем самым получили возможность легитимировать себя именем революции.

Был создан Фронт национального спасения (ФНС), к структурам которого – Совету ФНС во главе с Илиеску и сформированному этим Советом правительству – перешла вся полнота власти в стране. Понятно, что возникавшие партии антикоммунистической направленности таким ходом событий были недовольны. Они усматривали в этом попытку скомпрометировавшей себя коммунистической номенклатуры сохранить власть под новой вывеской, не имея на то никаких моральных и политических прав.

Протест оппозиции нашел отклик среди части населения крупных городов (прежде всего в самом Бухаресте): на сцену выступила антикоммунистическая «улица». И тогда новое руководство пошло на уступки, преобразовав Совет ФНС во Временный совет национального согласия – своего рода предпарламент, в котором были представлены и оппозиционные партии. Однако большинство в этой новой структуре оставалось за сторонниками Илиеску, что не могло удовлетворить ни оппозицию, ни поддерживавшую ее «улицу».

Такова была политическая атмосфера перед первыми нашими демократическими выборами, отмеченная и двумя «десантами» в Бухарест наших шахтеров, которых новая власть призывала для усмирения демонстрантов и оппозиции. Но, как бы то ни было, одновременные парламентские и президентские выборы состоялись, и на них Илиеску и его Фронт национального спасения, объявленный еще и политическим движением, оказались вне конкуренции. На президентских выборах Илиеску получил 87% голосов, а на парламентских (в верхнюю и нижнюю палаты) более двух третей избирателей отдали предпочтение ФНС.

Экс-коммунистам удалось легитимировать себя демократической процедурой как потому, что антикоммунистическая оппозиция была еще слабой и раздробленной, так и потому, что Илиеску и ФНС предъявляли себя обществу в качестве революционеров, сокрушивших ненавистный людям режим Чаушеску. Ни в одной другой социалистической стране экс-коммунисты столь мощным легитимационным ресурсом не располагали.

Александр Белявски: Нельзя сбрасывать со счета и то, что ФНС шел на выборы, обладая реальной властью в центре и на местах и сохраняя контроль над СМИ…

Сорин Василе: Это так. В руках Илиеску был огромный пропагандистский аппарат, который использовался для того, чтобы представить оппозиционные партии в образе «врагов Румынии», стремившихся превратить ее граждан в «рабов Запада». И люди, сформировавшиеся при диктатуре, ничего толком не знавшие ни о Западе, ни о демократии, всему этому верили, их удалось запугать. Ведь альтернативных источников информации тогда еще не существовало, свободного телевидения и свободной прессы не было.