Вне закона - Дональд Уэйстлейк

— Почему она не говорит?

— Язык ей вырезали агенты одного репрессивного правительства времен «холодной войны». Она отказалась сообщить, где находятся члены ее семьи, диссиденты. Ей тогда было всего тринадцать лет.

— О Боже, какой ужас!

— Боюсь, это не самое худшее, что они сделали с Тайей. Только она всегда была для меня… жаль, точного слова подобрать не могу… скажем, талисманом.

— А где вы с ней встретились?

— Она была уличным художником в Будапеште. Жила в каком-то закоулке со шлюхами и ворами. Я ее впервые увидел во время одного шабаша, которые частенько устраивал в те времена, когда живописцем был еще неважным, да и вообще живописью почти не занимался. Она до сих пор дается мне с трудом, почти все время.

— Именно поэтому вы хотите, чтобы я позировала… целый год?

— С теми, кого пишу, я работаю год. Еще год требуется на осознание того, к чему мы совместно приступили. Потом… несколько месяцев я, кажется, просто пребываю в состоянии агонии, прежде чем наконец-то отправить свои картины Саю. И в конце концов наступает неизбежная ночь.

Он утомленно взмахнул рукой, обводя ею «Зал Рэнсома», потом приободрился.

— Я их отпускаю. Сегодня первый случай, когда еще до того, как мои последние картины ушли из моих рук, судьба осчастливила меня знакомством с той, кого я буду писать в следующий раз, с кем буду вместе работать.

— Я просто ошеломлена, правда-правда. Вы — и чтоб даже подумать обо мне! Тем больше сожалею о том, что вынуждена сказать: это неосуществимо. Я не могу пойти на такое.

Эйхо смотрела мимо Рэнсома на дверь, где в окружении двух джентльменов стоял Питер, изо всех сил стараясь не показать, как издерган и раздражен.

— Он замечательный молодой человек, — с улыбкой произнес Рэнсом.

— Дело не только в Питере, то есть не в том, чтобы так надолго держаться от него вдали. Это само собой тяжко. Но есть еще мама.

— Понимаю. Я и не рассчитывал уговорить вас на первой же нашей встрече. Уже поздно. Догадываюсь, как вы, должно быть, устали.

— Мы с вами еще увидимся? — спросила Эйхо.

— Это как вы решите. Только вы нужны мне, Мэри Кэтрин. Надеюсь, у меня появится случай убедить вас в этом.

Ни Эйхо, ни Питер не умели замыкаться в себе, когда требуется уладить размолвку или разногласие. Дети города, они привыкли к вольнице в отношениях и, когда нужно, не стеснялись отстаивать свое мнение в спорах.

Эйхо, не успев скинуть с ног новые туфли, которые немилосердно жали ей ноги чуть не весь вечер, уже пристально вглядывалась в лицо Питера. Они ехали к Парку. Чересчур быстро, как ей казалось. Попросила ехать помедленнее.

— Или уж тогда мигалку свою включи. А то еле от такси увернулся.

— Ничего, за это меня не оштрафуют.

— Ты с чего так злишься?

— Кто сказал, что я злюсь?

— Такой был чудесный вечер, а ты хочешь мне его испортить. Медленнее, пожалуйста!

— Когда к тебе липнет такой, как этот Рэнсом…

— О, я тебя умоляю! Липнет ко мне? Это такая… такая… даже говорить не хочу.

— Давай-давай, раз начала. Мы уже говорили, что это такое, помнишь?

— Незрелость.

— Спасибочки. Я незрелый, потому что этот… глазом не моргнув, вешает мне лапшу на уши, а я еще должен…

— Питер, я никогда не говорила, что собираюсь соглашаться! У меня и без того забот на работе хватает. И мама еще…

— С какого ж он тогда пел, что надеется скоро с тобой увидеться? А ты в ответ только улыбочку — мол, а как же! Жду не дождусь.

— Нельзя запросто отмахнуться от человека, который повел себя необычно, чтобы…

— Это почему?

— Питер, послушай. Сегодня вечером мне сделали невероятный комплимент. И сделал его художник, которого я считаю… мне что, по-твоему, и польстить нельзя? Дожили!

Питер решил не гнаться наперегонки с красным светом светофора и снова удобно устроился за рулем.

— Это ты дожила. Что, уже о чем-то договорилась с ним?

— Говорю в последний раз: нет! — Щеки у девушки пылали. Немного успокоившись, она произнесла мягче: — Ты же знаешь, такому не бывать, образумься. Бал окончен. Только дай Золушке насладиться его последними мгновениями, ладно?.. Пит, они все гудят, потому что светофор зеленый.

Когда позади осталось еще кварталов шесть, Питер произнес:

— Ладно. Я, наверное…

— Перегнул палку — как всегда, ничего нового. Милый, я же люблю тебя.

— И очень?

— Бесконечно.

— Я тебя тоже люблю. О Господи. Бесконечно.

Когда Эйхо добралась до дома, Розмэй с Джулией уже спали. Повесив в маленький шкафчик вечернее платье, она натянула ночнушку и отправилась чистить зубы. Непривычно много времени рассматривала в зеркале свое лицо. Не из тщеславия, скорее пыталась составить эмоциональный автопортрет. Потом усмехнулась, пожала плечами и вернулась в спальню.

Там отыскала на двух полках с обожаемыми художественными репродукциями тонкий, но здоровущих размеров альбом под названием «Женщины Рэнсома». Свернулась клубочком на постели и, включив бра, с полчаса увлеченно разглядывала десятка три цветных репродукций и страницы, где крупно приводились детали картин, позволявшие судить о манере художника.

Часа в три она уснула, потом внезапно проснулась. Альбом, соскользнув с колен, упал на пол. Оставив его там, Эйхо долго смотрела на мольберт с незаконченным пейзажем, над которым работала вот уже несколько недель, и гадала, что бы сказал о нем Джон Рэнсом. Потом выключила свет и улеглась, зажав в кулачок четки с невысказанными молитвами. И все думала: «А что, если бы… а что, если…»

Нет, такая решительная перемена в жизни только в воображении и возможна… или где-то в иной вселенной. А «Золушка» — всего лишь сказка.

5

Питер О'Нилл, находясь на суточном дежурстве со своим напарником Рэем Скаллой, расследовал жалобу о жестоком обращении с ребенком, когда вдруг его сорвали с работы и попросили явиться в комиссариат, в дом номер один на площади Полиции.

Стоял ветреный, необычно холодный для середины сентября день. Лейтенант, начальник Пита, даже не пытался объяснить, чем вызвана эта «просьба».

— Прямо в центр, говоришь? — заметил Скалла. — Решил с предком пообедать?

— Господи, не спрашивай ты меня, — взмолился Питер, чувствуя себя крайне неловко.

Представительство комиссара полиции Нью-Йорк-Сити находилось на четырнадцатом этаже. Войдя в приемную, Питер увидел отца, тоже ожидавшего вызова. На Корине О'Нилле был парадный мундир с двумя звездами коммандера, начальника участка. Попадись тут Питеру Элвис Пресли, он удивился бы меньше.

— Папа, ты что здесь делаешь?

Улыбка Корину О'Ниллу давалась с усилием.

— Сам голову ломаю. Может, у тебя, Пит, по службе неприятности?

— Я бы тебе первому сказал.

— Это точно.

Из кабинета вышла заместитель комиссара.

— Доброе утро, Питер. Рада, что вы смогли выбраться.

Будто у него выбор был. Питер старался сохранять спокойный и безразличный вид. Заговорил Корин:

— Слушай, Люсиль, может подскажешь, куда нынче ветер дует?

— Я ему только что звонила. Он вас ждет, коммандер.

Однако сам комиссар Фрэнк Маллеин уже открыл дверь кабинета, рассыпаясь в сердечных приветствиях.

— Привет, Корин! Рад, как всегда, рад. Как Кейт? Ты ведь знаешь, как сильно мы волновались.

— Спасибо, хорошо. Она обрадуется, когда узнает, что ты спрашивал.

Маллеин посмотрел на Питера и положил руку на плечо молодого следователя.

— Питер, когда же я тебя видел в последний раз? Расчищаешь завалы для кардинала Хайеса?

— Думаю, вы правы, сэр.

— Заходите, заходите. Так тебе, значит, нравится в семь-пять?

— Это то, чего я хотел, сэр.

Когда они вошли в кабинет и Люсиль закрыла за ними дверь, Питер увидел Джона Рэнсома, на этот раз в костюме и при галстуке. Со дня их встречи на выставке в галерее Мелличампа прошло больше месяца. Эйхо с тех пор и двух слов о Рэнсоме не сказала, а Питер и вовсе забыл о нем. Теперь же у него возникло ощущение, будто в желудок кирпич упал.

— Питер, — произнес Маллеин, — ты знаком с Джоном Рэнсомом. — Отец Питера бросил быстрый взгляд на сына. — Джон, а это Корин О'Нилл, отец Питера, один из самых замечательных людей у меня на службе.

Пожилые люди обменялись рукопожатиями. Питер не сводил с Рэнсома глаз.

— Джон художник, ты, наверное, знаешь, — объяснял Маллеин Корину. — У моего брата есть одна из его картин. А Джон много добра делал для полиции по части благотворительности еще задолго до того, как я в это кресло сел. Так вот, у него есть одна маленькая просьба, и мы будем счастливы его уважить. — Маллеин обернулся и подмигнул Питеру. — Особое задание для вас. Джон объяснит.

— Ну, в этом я не сомневаюсь, — пробормотал Питер.