Вне закона - Дональд Уэйстлейк

— Вам и мистеру Рэнсому, — уточнил Питер.

— Ну да.

Он предложил Эйхо руку. Та сверкнула на Питера убийственным взглядом и повернулась к нему спиной. Питер вскипел на пару секунд, потом, глубоко вздохнув, последовал за шедшей под руку парой.

В кабинете было почти темно. Питера сразу заинтересовали ряды мониторов службы безопасности, в том числе те три, что с разных сторон снимали происходящее в малом зале, где выставлены последние произведения Рэнсома. Где всего несколько минут назад были они с Эйхо. Мысль о том, что за ними следили из этой комнаты, может, даже и сам Рэнсом, заставила Питера прикусить нижнюю губу. Нет ничего предосудительного в том, что Сай Мелличамп пользуется самым совершенным оборудованием для наблюдения, чтобы уберечь собственность стоимостью в миллионы долларов. Однако до сих пор Питер не мог увязать воедино слежку Тайи за Эйхо по всему городу с особым приглашением на показ картин Рэнсома, и его так и тянуло броситься в погоню.

По одну сторону стола Мелличампа стоял подрамник, освещенный направленным лучом. Торговец подвел к нему Эйхо и, улыбаясь, предложил ей снять покрывало.

— Работа еще не завершена, разумеется. Джон первым бы признал, что она недостойна оригинала, с которого списана.

Эйхо помедлила, потом осторожно открыла холст, и глазам ее предстал незаконченный набросок… Эйхо Халлоран.

«Господи», — подумал Питер, ни с того ни с сего почувствовав давящую тяжесть. Даже невзирая на то что намеки на изображение Эйхо на холсте выглядели потрясающе.

— Питер! Ты только посмотри!

— Как раз смотрю, — произнес Питер и тут же обернулся, уловив, что кто-то вошел в кабинет.

— Да, вас она недостойна, — произнес Джон Рэнсом. — Это начало, только и всего. — Он протянул руку Питеру. — Поздравляю вас с повышением.

— Спасибо, — поблагодарил Питер, испытывая рукопожатие Рэнсома на крепость и не меняя при этом выражения лица.

Рэнсом слегка улыбнулся:

— Помнится, ваш дед по отцовской линии был третьим по числу наград офицером за всю историю нью-йоркской полицейской службы.

— Точно так.

Сай Мелличамп источал вельможное обаяние, светское изящество и внутреннюю холодность акулы, плавающей за стеклом океанариума. Джон Рэнсом вглядывался в Питера так, будто очень хотел запомнить на неведомое будущее каждую черточку лица полицейского. Руку ему он пожимал дольше, чем это делают большинство мужчин, но и не слишком долго. Джон был на дюйм выше Питера, на голове шапка аккуратно — волосок к волоску — выровненных бритвой волос, отливающих серебром по вискам, квадратный подбородок, очертания которого смягчил возраст, глубокие складки в углах чувственного рта. Говорил он в нос, с легким прононсом, что звучало даже приятно — будто ноздри у Рэнсома бархатом выложены. Художник не отрываясь смотрел на Питера. И глаза выдавали в нем человека, который не в одном сражении участвовал, а побеждал лишь в немногих из них. В его глазах читалось желание рассказать больше, чем позволяло его сердце. Как раз это почувствовал Питер за те несколько секунд, пока его рука крепко сжимала протянутую руку, и было главным источником притягательности художника.

Давая Питеру возможность почувствовать себя более непринужденно, Рэнсом вновь обратил его внимание на Эйхо.

— У меня было всего несколько фотографий. Столько упущено! До этого момента. Да, теперь, когда наконец-то знакомлюсь с вами, я вижу, как много упустил.

При свете свечей и звезд они сидели на террасе, уплетая чизбургеры и жаркое. Чизбургеры оказались невероятно вкусны. Пиво — не хуже. Питер налегал на пиво, поскольку кусок в горло не лез. Наверное, неприкрытое восхищение Эйхо от присутствия звезды было тому виной. Что же касается Джона Леланда Рэнсома… подумаешь, так себе, стареющий городской щеголь (не важно, какой он знаменитый художник-отшельник), да еще туфли носит на босу ногу, что идет вразрез с ирландским нравом Питера.

В остальном, может, и не так уж трудно к этому малому проникнуться симпатией. До тех пор пока не стало понятно, как сильно Рэнсом или еще кто-то постарался влезть в жизнь Эйхо и ее семейные отношения. Ну-ка погодите-ка минуточку, черт вас побери!

— В ваших свидетельствах о рождении и крещении значится Мэри Кэтрин. Откуда взялось «Эйхо»?

— А-а… ну… мне всего полтора годика было, а я уже говорила без умолку. Повторяла все, что слышала. Отец, бывало, смотрел на меня и приговаривал: «А где наше маленькое эхо?»

— Отец ваш был иезуит, как я понимаю.

— Да. Такая у него была… профессия, пока он мою мать не встретил.

— А она преподавала средневековую историю в Фордэме?

— Да.

— Теперь отошла от дел из-за болезни. Она все еще пишет биографию Бернара Клерво? Был бы не прочь прочитать ее как-нибудь. Я сам занимаюсь историей.

Питер позволил налить себе четвертый бокал пива. Эйхо бросила на него раздосадованный взгляд, словно спрашивая: «Ты еще здесь или тебя здесь нет?»

— Вижу, пиво вам нравится, — заметил Рэнсом. — Оно сварено на маленькой пивоварне в Дортмунде, о которой за пределами Германии мало кому известно.

— И что, — буркнул Питер не без вызова, — его вам сюда в бочонке на самолете доставили?

Рэнсом улыбнулся:

— Магазинчик на углу. Три бакса за пузырь.

Питер заерзал в кресле. Отделанный галуном воротник смокинга терзал ему шею.

— Мистер Рэнсом… позволите спросить…

— Если станете звать меня Джоном.

— Ладно… Джон… я вот что хочу узнать. Зачем понадобилась вся эта следовательская работа? То есть, по-моему, вы до ч… много вызнали всего про Эйхо. Просто вторжение в ее частную жизнь получается.

Взгляд Эйхо красноречиво говорил о том, с каким удовольствием она бы пнула Питера, не будь вечернее платье на ней таким длинным. С неловкой улыбкой обратилась она к Рэнсому, и все же Питер почувствовал: несмотря на обожание кумира, ей самой любопытно услышать ответ.

Рэнсом обвинение воспринял серьезно, в его потупленном взоре мелькнуло раскаяние.

— Я понимаю, как это выглядит в ваших глазах. Никуда не денешься, следователю, наверное, мой интерес к Эйхо не может не казаться подозрительным. Однако если Эйхо и мне суждено провести вместе год…

— Что? — воскликнул Питер, а почти следом за ним Эйхо, которая тут же прижала к губам салфетку и стала откашливаться.

Рэнсом подтвердил свои слова с уверенностью человека, привыкшего к победам.

«Такого, — с обидой подумал Питер, — и пот не прошибет, хоть на нем штаны гори».

— …Я нахожу полезным для себя как для художника, — продолжил Рэнсом, — отыскивать иные области сочетаемости с теми, кого пишу. Люблю хороший разговор. Среди моих моделей никогда не было людей, мало читающих и не умеющих хорошо излагать свои мысли. — Он любезно улыбнулся Эйхо. — Впрочем, я боюсь стать единственным, готовым проговорить весь вечер. — Он перевел взгляд на Питера. — А Эйхо ведь даровитый художник. Меня это тоже привлекает.

Эйхо, не скрывая недоверчивости, заметила:

— Прошу прощения…

Рэнсом загадочно улыбнулся.

Однако смотрел по-прежнему на Питера, сидевшего с видом человека, которого хитроумно провели в игре без правил.

Торжества завершились, галерея опустела, уборщики принялись за работу, когда Джон Рэнсом устроил личный просмотр своих последних работ, пока Сай Мелличамп развлекал Стефана Конина и издергавшегося Питера, который уже битый час маялся, страстно желая оказаться где-нибудь в другом месте. С Эйхо.

— Кто она? — спросила Эйхо Рэнсома о его последней натурщице. — Или эти сведения секретны?

— Я доверюсь вашему благоразумию. Зовут ее Силки. Довольно странно, но предыдущие мои натурщицы по собственной их просьбе оставались безымянными. Так легче держать любопытствующих на расстоянии. За год наших отношений, полагаю, каждая из них впитала в себя часть моей собственной страсти к тому, чтобы… позволить моему творчеству самому говорить за себя.

— Год ваших отношений? Вы с ними больше не видитесь?

— Нет.

— По вашему желанию?

— Мне не хочется, чтобы у вас сложилось представление, будто я вступал в любовные связи, которые плохо заканчивались. Это далеко от истины.

Эйхо, старательно сохраняя бесстрастность, держалась на хорошо выверенном, хотя и едва различимом эмоциональном расстоянии от него.

— Силки. Имя подходит ей как нельзя лучше.[57] Откуда она?

— Из Южной Африки. Тайя нашла ее, представьте, в поезде из Дурбана в Кейптаун.

— И Тайя нашла меня? Она все время вокруг увивалась.

— Она нашла всех, кого я рисовал в последнее время… «Последним временем» я называю минувшие двадцать лет. — Рэнсом улыбнулся с легкой долей горечи от сознания того, как быстро пролетели годы и как медленно он работал. — Я очень зависим от взгляда Тайи и ее интуиции. Полагаюсь на ее преданность. Она сама была художницей, но больше ничего не пишет. Несмотря на мои усилия… вдохновить ее.