Гай Мэннеринг, или Астролог - Вальтер Скотт

Вскоре раздался тихий стук в дверь: это был полковник; у Бертрама завязался с ним длинный и интересный для обоих разговор. Но вместе с тем, каждый из них что-то недоговаривал до конца. Мэннерингу не хотелось упоминать о своих астрологических предсказаниях, а Бертрам, по вполне понятным причинам, ни словом не обмолвился о своей любви к Джулии. Обо всем остальном они говорили с полной откровенностью, которая делала их разговор приятным для того и другого, и под конец в голосе Мэннеринга почувствовалась даже какая-то теплота. Бертрам старался сообразоваться в своем поведении с полковником: он не заискивал перед ним и не добивался его расположения, но все принимал с благодарностью и радостью.

Мисс Бертрам сидела в столовой, когда туда ввергся весь сияющий от удовольствия Сэмсон. Вид его был столь необычен, что Люси сразу же пришло в голову, что кто-нибудь решил подшутить над ним и нарочно привел его в такой восторг. Он сел за стол и некоторое время только таращил глаза да открывал и закрывал рот наподобие большой деревянной куклы, изображающей Мерлина[334] на ярмарке, и наконец сказал:

— Ну, а что вы о нем думаете, мисс Люси?

— Думаю, о ком? — спросила та.

— О Гар.., нет, ну да вы знаете, о ком я говорю.

— Я знаю о ком? — переспросила Люси, которая никак не могла понять, на что он намекает.

— Да вот о том, кто вчера вечером в почтовой карете приехал, кто в молодого Хейзлвуда стрелял. Ха-ха-ха! — И тут Домини разразился смехом, похожим на ржание.

— Послушайте, мистер Сэмсон, — сказала его ученица, — странный вы все-таки предмет выбрали для смеха… Ничего я об этом человеке не думаю, я надеюсь, что выстрел был чистой случайностью и не приходится бояться, что за ним последует другой.

— Случайностью! — И тут Домини снова заржал.

— Что-то вы уж очень сегодня веселы, мистер Сэмсон, — сказала Люси, которую задел его смех.

— О да, конечно. Ха-ха-ха, это за-нят-но, ха-ха-ха!

— Ваше веселье само по себе настолько занятно, что мне больше хотелось бы узнать его причину, чем забавляться, глядя на его проявления.

— Причину вы сейчас узнаете, мисс Люси, — отвечал бедный Домини. — Вы брата своего помните?

— Господи боже мой! И вы еще меня об этом спрашиваете!.. Кто же и знает, если не вы, что он исчез как раз в тот день, когда я родилась?

— Совершенно верно, совершенно верно, — ответил Домини, опечаленный этими воспоминаниями. — Странно, как я мог забыть… Да, правда, сущая правда. Ну, а папеньку-то вы вашего помните?

— С чего это вы вдруг усомнились, мистер Сэмсон, всего несколько недель, как…

— Правда, сущая правда, — ответил Домини, и его смех, напоминавший смех гуингнгнмов[335], перешел в истерическое хихиканье. — Мне-то не до забавы, когда я все вспоминаю… Но вы только взгляните на этого молодого человека!

В это мгновение Бертрам вошел в комнату.

— Да, взгляните на него хорошенько, это же вылитый ваш отец. И поелику господу было угодно оставить вас сиротами, дети мои, любите друг друга!

— И в самом деле, он и лицом и фигурой похож на отца, — сказала Люси, побледнев как полотно.

Бертрам кинулся к ней. Домини хотел было побрызгать ей в лицо холодной водой, но ошибся и схватил вместо этого чайник с кипятком. По счастью, выступившая у нее на щеках краска спасла ее от этой медвежьей услуги.

— Заклинаю вас, мистер Сэмсон, — проговорила она прерывающимся, но каким-то особенно трогательным голосом, — скажите, это мой брат?

— Да, это он! Это он, мисс Люси! Это маленький Гарри Бертрам, это так же верно, как то, что солнце светит на небе.

— Так значит, это моя сестра? — сказал Бертрам, давая волю родственным чувствам, которые столько лет дремали в нем, так как ему не на кого было их излить.

— Да, это она!.. Это она!.. Это мисс Люси Бертрам! — воскликнул Сэмсон. При моем скромном участии она в совершенстве овладела французским и итальянским и даже испанским, умеет хорошо читать и писать на своем родном языке и знает арифметику и бухгалтерию, простую и двойную. Я уже не говорю о том, что она умеет и кроить, и шить, и вести хозяйство, и надо по справедливости сказать, что этому она научилась уже не от меня, а от экономки. Не я также обучал ее игре на струнных инструментах: в этом немалая заслуга доброй, скромной и притом неизменно веселой и славной молодой леди, мисс Джулии Мэннеринг, snum cuique tribnito[336].

— Так значит, это все, — сказал Бертрам, обращаясь к сестре, — это все, что у меня осталось! Вчера вечером, и особенно сегодня утром, полковник Мэннеринг рассказал мне обо всех несчастьях, постигших нашу семью, но ни словом не обмолвился о том, что сестра моя здесь.

— Он предоставил это мистеру Сэмсону, — сказала Люси, — нашему самому дорогому и самому верному другу, который старался облегчить отцу жизнь в тяжелые годы болезни, был при нем в минуту его смерти и во всех самых страшных бедствиях не захотел покинуть несчастную сироту.

— Да благословит его господь, — сказал Бертрам, пожимая руку Домини, — он действительно заслуживает моей любви, а ведь я всегда любил даже тот неясный и смутный образ его, который сохранили мне воспоминания детства.

— Да благословит господь вас обоих, милые мои дети! — воскликнул Сэмсон. Не будь вас на свете, я охотно бы согласился (если бы это было угодно господу) лежать в земле рядом с моим благодетелем.

— Но я надеюсь и глубоко убежден, — сказал Бертрам, — что все мы увидим лучшие времена. Послав мне друзей, господь даст мне возможность отстаивать свои права, и несправедливости будет положен конец.

— Поистине друзей! — повторил Домини. — А послал их тот, кто, как я давно уже вас учил, есть источник всего благого. Вот приехавший из Индии прославленный полковник Мэннеринг; он рожден воином, и в то же время это человек весьма ученый, если принять во внимание, в каких неблагоприятных условиях он был; вот знаменитый адвокат мистер Плейдел, человек точно так же весьма сведущий в науках, но позволяющий себе иногда, правда, нисходить до недостойных настоящего ученого пустяков; а вот мистер Эндрю Динмонт, малый хоть и не очень-то ученый, но, подобно древним патриархам, все же искусный во всем, что касается овечьих отар. Наконец, в числе друзей ваших я сам; по сравнению со всеми этими почтенными людьми у меня были большие возможности учиться, и могу сказать, что я не упустил их и, насколько позволяли мои скромные способности, воспользовался ими. Нам надо будет поскорее возобновить наши занятия, милый Гарри. Я начну все с самых азов… Да, я займусь твоим образованием, начиная с английской грамматики, и доведу его до изучения древнееврейского или халдейского языка.