Призрак шимпанзе - Фредерик Браун

— Не вздумайте возомнить, Лэверти, что выйдете сухим из воды! Я оставил письмо, и его вручат в случае моего убийства.

На сей раз Лэверти буквально покатился со смеху.

— Хватит трепаться, Куинн! Вы не могли написать подобного письма, не поставив тем самым под удар и себя самого, поскольку пришлось бы изложить мои побудительные мотивы. Вы не можете питать никаких надежд на то, что меня подвергнут суду и вынесут приговор, ибо тогда в ходе процесса всплывет вся правда и ваша репутация будет загублена самым надежным образом.

И Лэверти шесть раз нажал на спуск.

Затем он спокойно покинул здание, сел в машину, выехал на мост, с высоты которого выбросил в реку орудие преступления, и, вернувшись домой, безмятежно заснул.

Так он тихо-мирно посапывал до того момента, пока не раздался звонок у входной двери. Натянув халат, он открыл дверь.

В тот же миг что-то оборвалось у него в груди и сердце перестало биться.

Человек, позвонивший к Лэверти, вздрогнул от неожиданности и заметно разволновался. Но он действовал четко, не допустив ни единой оплошности. Перешагнув через труп Лэверти, он вошел в квартиру, снял трубку телефона и вызвал полицию. Затем стал спокойно ждать.

Прибывшая бригада констатировала кончину Лэверти, и лейтенант полиции принялся снимать показания с посетителя.

— Ваша фамилия?

— Бэбком, Генри Бэбком. Мне было поручено вручить мистеру Лэверти письмо. Вот оно.

Лейтенант принял письмо и, поколебавшись мгновение, решительно надорвал конверт и развернул вложенную в него бумагу.

— Но… — недоуменно промямлил он, — это же абсолютно чистый листок!

— Мне ничего не было известно о характере вложения, лейтенант. Мой босс, сенатор Куинн, довольно давно отдал мне его. При этом он распорядился, чтобы я немедленно вручил его мистеру Лэверти, если с сенатором что-то случится. Поэтому, едва услышав новость по радио…

— Да, да, я знаю. Поздно вечером обнаружили, что сенатор убит. Какие функции вы выполняли на службе у мистера Куинна?

— Это была очень секретная работа. Но я полагаю, что тайна сия теперь потеряла всякий смысл. Видите ли, я заменял сенатора, когда тому требовалось произнести какую-нибудь малозначительную речь, а также на собраниях и мероприятиях, на которых он не желал присутствовать. Я его двойник.

Роковая ошибка

Мистер Уолтер Бакстер уже много лет увлекался чтением детективных романов. Поэтому, решив покончить с дядюшкой, он точно знал, что не должен допустить ни малейшей оплошности.

Он извлек также из своего долгого знакомства с криминальными историями, что лучший способ совершить убийство — это максимально «упростить» его. Требовалось нечто абсолютно и восхитительно простое. Никаких там заранее сфабрикованных алиби, поскольку всегда существует риск, что где-нибудь что-нибудь да не сработает. Ни в коем случае не усложнять «способ убийства», так сказать, modus operandi. И уж ни за что не подбрасывать полиции разных ложных улик.

Хотя, впрочем, нет, одну все же надо было подготовить, но совсем-совсем ничтожную, крайне простую. Все следовало представить как обыкновенную квартирную кражу, забрав при этом полностью денежную наличность. Тогда убийство будет выглядеть следствием этого банального преступления. В противном случае он как единственный наследник дяди слишком очевидно выступал сразу же в роли подозреваемого номер один.

Он не проявил никакой спешки, приобретая фомку, причем сделал это при условиях, исключающих выяснение личности ее нового хозяина. Рассчитал, что она послужит ему одновременно орудием как грабежа, так и убийства.

Он очень тщательно продумал малейшие детали дела, понимая, что самая ничтожная ошибка может оказаться для него пагубной. В конечном счете он был на сто процентов убежден, что предусмотрел все. С величайшей осторожностью он выбрал ночь и час операции.

Фомка отлично выполнила свою роль, позволив легко и бесшумно взломать окно. Он ступил в салон. Дверь, ведущая в спальню, была распахнута, но, поскольку все кругом дышало спокойствием, он решил сначала покончить с той частью операции, которая касалась квартирной кражи.

Ему было прекрасно известно, где дядюшка хранил наличные денежные суммы, но он решил создать впечатление, что вор довольно долго устанавливал это место. Луна светила отлично, и он, прекрасно различая обстановку в доме, работал тихо и уверенно…

Два часа спустя он вернулся к себе домой, быстро разделся и улегся в постель. В принципе полиция никак не могла обнаружить кражу раньше завтрашнего дня, но у него был отработан и вариант их случайного прихода раньше этого срока. От денег и фомки он освободился. Конечно, он с болью в сердце уничтожал эти изъятые несколько сотен долларов в банковских банкнотах, но, по его твердому убеждению, сделать это было совершенно необходимо в качестве меры предосторожности. Тем более что жалкие несколько сотен долларов мало что значили по сравнению с, по меньшей мере, пятьюдесятью тысячами, в которых исчислялось дядюшкино наследство.

В дверь постучали. Уже? Вынуждая себя к спокойствию, он пошел открывать. Отодвинув его, в комнату властно вступили шериф и его заместитель.

— Уолтер Бакстер? Вот ордер на арест. Одевайтесь и следуйте за нами.

— Вы что, арестовываете меня? Но за что?

— Кража со взломом. Ваш дядя видел вас лично и узнал в лицо. Он все время бесшумно стоял на пороге спальни и, как только вы покинули дом, заявился в полицейский участок и все выложил под присягой.

Челюсть Уолтера Бакстера отвисла. Значит, все же, вопреки всем принятым мерам, он где-то допустил ошибку.

Да, сомнений не было: задумал он преступление идеально. Но настолько увлекся ограблением, что совсем забыл про убийство.

Волшебная веревочка

Мистер и миссис Джордж Дарнелл — если уж быть точным, то ее звали Эльзи, ну да какое это имеет значение? — совершали месячный вояж по всяким землям, отмечая свой медовый месяц. Говоря точнее, второй медовый месяц, по случаю двадцатой годовщины их свадьбы. Тогда — в первый раз — Эльзи было около двадцати, а Джорджу примерно тридцать лет. И вы, несомненно, уже легко можете подсчитать на вашей логарифмической линейке то, что я вам сейчас ненавязчиво подсказываю, а именно: теперь — во второй раз — Эльзи было под сорок, а Джорджу — под пятьдесят.

И в свои «сороковые штормовые» (это определение равным образом подходит как к мужчинам, так и к женщинам) она за уже истекшие три недели их второго медового месяца была ужасно расстроена тем, что с ней случилось; а чтобы уж поставить все точки над «i» — тем, что с ней как раз ничего и не произошло. А уж если вы требуете «правды, и только правды», то не было вообще ничего, ничегошеньки.