Сафари - Артур Гайе

Задыхаясь и обливаясь потом, я пролежал несколько минут перед хижиной. Потом собрался с силами, вошел в нее, скатал двадцать метров проволоки, отломил ее щипцами, просунул в проволочный круг голову и надел его на плечо, положил щипцы в карман, выскочил и помчался вниз.

Пот градом катился с меня, проволока звенела, подскакивала и била по плечу и бедру. Порою я чувствовал острые уколы в ногах и безумно бившемся сердце, во рту у меня язык воспалился и распух от жажды. Время от времени я протирал измученные зноем глаза и, стараясь заглушить боль, кусал потрескавшиеся губы. Я спускался с такой быстротой, что, в случае падения, переломил бы все кости. Последний луч солнца озарил верхушку старого кактуса, под которым мы отдыхали, когда я достиг нашей долины.

Освободившись от своей ноши, я оглянулся вокруг; Гедфри нигде не было. Я тяжело поднялся и направился к ущелью, колени сгибались подо мною. У самого края, прислоненная к камню, стояла бутылка Гедфри; я жадно опорожнил ее и пришел в себя.

Подле камня догорал огонь и была заготовлена еще куча хвороста. С нее свешивался белый лоскут, обрывок одежды. При быстро угасавшем свете мне удалось прочесть написанное на нем обугленной веткой: «Вернусь к ночи, возможно, что приведу помощь». Какую помощь надеялся Годи найти в этой пустыне?

Я пополз к пропасти и стал звать. В ответ послышался слабый стон. В том месте, откуда Нэд свалился, находился камень, которого раньше не было. Я нащупал мягкую веревку, придерживаемую им и спускавшуюся в пропасть. Я потянул ее вверх. К концу ее была прикреплена бутылка Нэда; она оказалась опорожненной. Из этого можно было сделать два вывода: во-первых, что Нэду не так уж плохо, он мог еще двигаться и пить, во-вторых, что Гедфри напал на людей, или, во всяком случае, на место какой-нибудь стоянки, ибо одеяло, из которого он свил веревку, принадлежало не нам.

Я развернул проволоку и щипцами выгнул по концам ее крюки. Потом крикнул Нэду, чтобы он еще немного потерпел, что мы его скоро вытащим; на это не последовало никакого ответа. Ничего больше пока нельзя было сделать. Я уселся, съежившись, под защитой скалы и стал ждать.

С гор дул резкий ночной ветер; я дрожал в промокшей от пота одежде, но не мог даже развести огонь, потому что у меня не осталось больше ни одной спички.

Дрожа от холода, я улегся, прижимаясь к каменной глыбе, не успевшей остыть после жаркого дня и погрузился в полузабытье. Потом очнулся и стал прислушиваться. Как будто доносились какие-то голоса. Я приставил руки ко рту и громко закричал, но в ответ раздался лишь вой ветра в ущельях. О, если бы Годи, наконец, пришел! Как долго тянулась эта ночь… и как я устал… как смертельно устал… так тяжко было карабкаться сюда вверх… так мучительно давил этот проволочный круг… Да, но ведь это кончилось, я ведь добрался. Лучше не засыпать! Если бы Годи не изорвал одеяла, я мог бы укрыться, так холодно… холодно, точно в Канаде зимой… тут я заснул.

Глава тринадцатая

Чье-то влажное и теплое дыханье пахнуло мне в лицо; я открыл глаза и увидел над собою светлую морду и большие, качавшиеся уши. Мул!

Я испугался было, но тут раздался голос Гедфри: «Ты здесь! Отлично, а что с Нэдом? Ты не знаешь?

Ладно, сейчас мы это узнаем. Я привел с собою мула, а с ним и его хозяина».

Через несколько минут, на проволоке и лассо, с электрическим фонарем в руке я спускался в темную пропасть. В первую минуту я едва не умер от страха, но потом собрался с силами; этому, вероятно, немало способствовала и темнота, окутывавшая глубину подо мной.

Нэд по-прежнему не откликался, он лежал, вытянувшись и неподвижно, на ступени скалы, оказавшейся длиннее и шире, чем она представлялась сверху. Песок, наполнявший ее углубление, выстлал для бедняги мягкое ложе. Лицо его покоилось на руке, обращенное к скале, и казалось необыкновенно темным; правая нога свисала наискось, перекинувшись через край скалы. При слабом свете фонаря я увидел, что колено его раздроблено.

Несмотря на то, что я изо всех сил старался быть осторожным, мое повисшее тело задело его ногу, он застонал, сделал попытку подняться и со стоном повалился назад.

Я облегченно перевел дыхание, вновь почувствовав под ногами почву, освободился от проволоки и лассо, наклонился над ним и приставил к его губам буты лгу с водою. Пока он пил, я заметил, что лицо его потемнело от запекшейся крови, которая вытекала из раны в голове, скрытой под слипшимися волосами.

Потом пришлось приступить к выполнению тяжелой задачи: на узком выступе скалы нужно было снарядить беднягу и поднять его вверх — меня до сих пор преследуют ужасные крики, которые он испускал в полубессознательном состоянии, когда тело его сотрясалось от неизбежных ударов о скалу…

И все же худшее, то что вконец нас измучило, было впереди: предстояло переправить его через горы. Мы перевязали и неподвижно укрепили ногу Нэда, рану на голове промыли водкой, затем взгромоздили его на мула, которого хозяин повел под уздцы. Сами мы шли по обеим сторонам, поддерживая раненого.

День был невыносимо душный, пот градом катился с нас. К полудню небо совершенно заволокло тучами, стало темно как ночью, холодные порывы ветра едва не сорвали нас со скалы и при свете молнии нам едва удалось спрятаться под каменным навесом.

Гром грохотал; казалось, что горы рушатся; внезапно озаряемые ярким светом молнии отдаленнейшие вершины на мгновение становились близкими, потом снова исчезали в черном мраке неба под шумным серым потоком проливного дождя.

К довершению всех наших бед оказалось, что углубление, в котором мы укрылись, уже раньше размывалось дождевыми потоками, и через какие-нибудь полчаса мы оказались по колено погруженными в красно-коричневый поток, который дико бурлил, устремляясь по своему старому руслу. И в самый разгар грозы нам пришлось покинуть свое убежище. Иначе нас просто смыло бы водой.

Потом мы карабкались, спотыкались, брели и скользили по пропастям и ущельям, вверх и вниз по отвесам, озаряемые ярким светом и погружаясь в ночную тьму, под непрерывными потоками дождя. Так проходили часы за часами.

Выносливее всех был старый мул. При сильных раскатах грома он фыркал или двигал левым ухом, но спокойно и уверенно следовал за нами во всех наших диких блужданиях. Под конец мы скорее ползли, чем шли, совершенно изогнувшись от холода и усталости, бормоча проклятия, ежеминутно готовые свалиться. Каким образом все это вынес тяжелораненый старик — осталось для меня до сих пор неразрешенной загадкой.

Внезапно мул остановился, я поднял глаза и тут только заметил, что хозяин его исчез. Я хотел было погнать его дальше, но он сопротивлялся, упираясь передними ногами, и я с ужасом заметил, что он стоял на самом краю бездны. И в ту же минуту с неописуемым облегчением я увидел светлую полосу на небе и освещенные ею белые здания на противоположной стороне скалистого отвеса, отделенной от нас пропастью.