Священный любовник - Дж. Уорд

Его фигура замерцала, а потом и вовсе исчезла, поглощенная искривленным потоком.

Опустив оружие, Джон убрал его в кобуру — обычный жест, когда не в кого стрелять.

— Джон? — Топот ботинок Куина раздался на лестнице позади него. — Ты что, мать твою, делаешь?

«Не знаю… мне показалось, что я видел…»

— Кого?

«Лэша. Я видел его там, внизу. Я… ну, мне показалось, что я его видел».

— Оставайся здесь. — Куин достал свою пушку и сбежал по лестнице, окидывая взглядом первый этаж.

Джон медленно спустился в вестибюль. Он видел Лэша. Ведь так?

Куин вернулся назад.

— Все чисто. Слушай, поехали домой. Ты плохо выглядишь. Хотя бы ел сегодня? И, если уж заговорили об этом, когда ты в последний раз спал?

«Я… я не знаю».

— Верно. Мы уходим.

«Я могу поклясться…»

— Сейчас же.

Когда они материализовались во внутренний дворик особняка, Джон подумал, что его приятель был прав. Может, ему нужно взять еды и…

Они не добрались до дома. Сразу же после их появления из парадных двойных дверей особняка начали выбегать братья один за другим. На них всех было навешано столько оружия, что их можно было смело назвать народным ополчением.

Роф пригвоздил его и Куина жестким взглядом из-под своих очков.

— Вы двое. В Эскалейд с Рейджем и Блэем. Вам нужно еще оружие?

Когда они оба покачали головами, король дематериализовался вместе с Вишесом, Бутчем и Зейдистом.

Они сели во внедорожник, и Джон показал Блэю, сидевшему на пассажирском сидении спереди: «Что происходит?»

Рейдж надавил на газ. Когда Эскалейд взревел, и они выехали из внутреннего двора, брат сухо сказал:

— Визит старого заклятого друга. Из тех, кого вы бы пожелали никогда больше не встречать.

Глава 48

Сон… галлюцинация… чтобы там ни было, но оно казалось таким реальным. Полностью, от начала и до конца.

Находясь в заросшем саду дома своей семьи в Старом Свете, под яркой полной луной, Фьюри потянулся к голове статуи, олицетворяющей третий жизненный этап, убирая ветви плюща с глаз, носа и рта мужчины, который c гордостью держал на руках своего ребенка.

К этому времени Фьюри стал асом в срезании сорняка, и, стриганув волшебными ножницами, отбросил в сторону очередной клубок зелени на брезент под ногами.

— Вот он, — прошептал Фьюри. — Вот… он…

У мужчины были длинные волосы, глубоко-посаженные глаза, как и у Фьюри, но счастье на лице статуи было ему не свойственно. Как не принадлежал и ребенок, укачиваемый в этих руках. И все же он чувствовал освобождение, продолжая убирать спутанные слои сорняка.

Когда он закончил, мрамор, ранее затянутый зарослями плюща, был покрыт зелеными слезами срезанной травы, но величие скульптуры было неоспоримым.

Мужчина в самом расцвете сил со своим ребенком на руках.

Фьюри оглянулся через плечо.

— Что скажешь?

Несмотря на то, что Кормия стояла рядом с ним, ее голос звучал со всех сторон, как в стерео.

— Я думаю, он очень красив.

Фьюри улыбнулся ей, видя на ее лице всю ту любовь, что хранил в своем сердце.

— Осталась еще одна статуя.

Она махнула рукой.

— Да нет же, посмотри, последняя уже чиста.

Так и оказалось: плющ на нем исчез, вместе со всеми следами запущенности. Постаревший мужчина сидел с тростью в руках. Его лицо сохранило красоту, но в своей мудрости, а не цветущей молодости. За ним стоял высокий и сильный мальчик, которого он когда-то укачивал в своих руках.

Цикл завершился.

И больше не осталось сорняков.

Фьюри снова посмотрел на третью статую. Она очистилась, как по волшебству, равно, как и молодой парень с ребенком.

В сущности, весь сад, который сейчас в полном цвету нежился в теплой и тихой ночи, пришел в порядок. Ветки фруктовых деревьев рядом со статуями потяжелели от персиков и яблок, по бокам дорожек простирались самшитовые изгороди. Цветы в клумбах расцвели в элегантном беспорядке, присущем всем английским садам.

Он повернулся к дому. Перекошенные ставни вернулись в нужное место, на черепичной кровле больше не было дыр. Штукатурка стала гладкой, все оконные стекла — целыми, со стен исчезли трещины. Опавшая листва испарилась с террасы, углубления, в которых собирался дождь, приобрели былую ровность. Цветущие петунии и герань в горшках пестрели красными и белыми цветами среди плетеных кресел и столиков.

В окне гостиной он уловил движение… как такое возможно? Но так и было.

Его мать. Его отец.

Перед его взором предстала пара, и они были подобно статуям, — воскрешенными. Прекрасное лицо его матери — желтые глаза и светлый каскад волос. Его темноволосый отец, с ясным взглядом и доброй улыбкой.

Для него они были… невероятно красивыми. Его Святой Грааль[90].

— Иди к ним, — сказала Кормия.

Фьюри направился к террасе, его белые одеяния были чисты вопреки всей выполненной работе. Он медленно подошел к родителям, боясь спугнуть видение.

— Мамэн? — прошептал он.

Его мать дотронулась до стекла пальцем.

Фьюри вытянул руку, повторяя ее жест с другой стороны окна. Коснувшись, он ощутил тепло, излучаемое сквозь стекло.

Его отец улыбнулся и что-то произнес.

— Что? — спросил Фьюри.

Мы так гордимся тобой… сын.

Фьюри зажмурил глаза. Впервые один из родителей назвал его сыном.

Голос его отца продолжил. Сейчас ты можешь идти. У нас все хорошо. Ты исправил… все.

Фьюри посмотрел на них.

— Вы уверены?

Их совместный кивок. А потом сквозь стекло донесся голос его матери.

Ступай и живи, сын. Ступай… живи своей жизнью, а не нашей. Здесь с нами все в порядке.

Фьюри перестал дышать, просто глядя на них, жадно впитывая их облик. Потом он приложил руку к сердцу и поклонился до талии.

Это было прощание. Не пожелание скорой встречи, а… прощание. И он чувствовал, что у них все будет хорошо.

Фьюри резко распахнул глаза. Над ним раскинулось плотное облако… хотя, нет, это был высокий потолок из белого мрамора.

Он повернул голову набок. Кормия сидела рядом и держала его за руку, выражение ее лица было столь же теплым, как и чувство в его груди.

— Ты хочешь пить? — спросила она.

— Ч… что?

Она потянулась к столику за стаканом воды.

— Ты хочешь пить?

— Да, пожалуйста.

— Подними голову.

Он сделал пробный глоток, и вода показалась ему абсолютно эфемерной. Она была пресной, той же температуры, что и его рот, но попав внутрь, приобрела потрясающий вкус, и прежде чем успел подумать, он приговорил весь стакан.