Нострадамус - Алексей Пензенский

Слово inhabitees здесь значит не «необитаемые», а, наоборот, «населенные», от латинского глагола inhabito – «обитать, жить, населять». Нострадамус повторяет старую как мир идею: все меняется к худшему, а если и наступает передышка, то в дальнейшем разрушительные силы все равно берут реванш. Эту идею часто повторяли поэты и философы его эпохи, например Эсташ Морель:

День ото дня движется, ослабевая,Кругообращение этого мира,И государства непрерывно движутсяОт лучшего к худшему, к своей гибели.[175]

В этом, в общем-то неоригинальном и предельно обобщенном пророчестве (после череды войн наступает мир, а затем вновь приходит война) есть любопытный нюанс. Что хотел сказать Нострадамус в третьей строке, упомянув «хождение по небу»? Не исключено, что он все-таки предвидел появление воздухоплавания. Если это предположение верно, то, возможно, в том же ключе следует понимать и третью строку катрена 1—55:

Sous Popposite climat BabyloniqueGrande sera de sang effusion,Que terre & mer, air, ciel sera inique:Sectes, faim, regnes, pestes, confusion.

Под противоположным Вавилонскому климатомПроизойдет великое пролитие крови,Что небо будет неправедным к суше и морю, воздуху,Секты, голод, царства, мор, смута.

«Климат» – научное понятие XVI века; под ним понималась полоса территории вдоль определенной широты. «Вавилонским климатом» (климатом, где некогда располагалось Ассирийское царство) назывались широты, где длительность дня в день летнего солнцестояния составляет 14 часов 24 минуты. «Под противоположным климатом» значит «на той же широте». Конечно, Нострадамус, как и другие авторы того времени, имел весьма смутное представление о далеких странах и континентах (например, Россия была для него страной не более и не менее реальной, чем «царство пресвитера Иоанна»), с лихвой восполняя знания догадками и фантазиями. Поистине, он был сыном своего века, в котором коренились истоки и смысл большинства его предсказаний – как бы ни хотелось многим отнести их к более отдаленным временам.

Глава двенадцатая

НОСТРАДАМУС В РОССИИ

Длительное время о Нострадамусе на русском языке практически не писали. Причина тому – и общеевропейский рационализм, в границах которого Нострадамусу долго не было места даже в его родной Франции, и церковная цензура, с подозрением относившаяся к любым пророчествам, тем более исходящим из католической среды. В советские годы на смену церковной цензуре пришла партийная, еще более жесткая. Посему не следует удивляться скудости русской нострадамоведческой библиографии.

Одной из первых работ о Нострадамусе, опубликованной на русском языке, стала статья теолога и историка Льва Платоновича Карсавина «О свободе», напечатанная в 1922 году в журнале Петербургского философского общества «Мысль». Карсавин поднимает фундаментальный вопрос, рано или поздно встающий перед каждым исследователем явления пророчества вообще и прорицаний Нострадамуса в частности – существует ли будущее? Он, в частности, пишет: «Религия ссылается на случаи пророчеств и видения будущего; она допускает и утверждает данность его святым… Но раз дан во всей конкретности хотя бы один момент будущего, надо допустить, что дано все будущее, все его моменты… разрушительные для „свободы воли“ выводы очевидны». Затем Карсавин приводит несколько документально подтвержденных случаев пророчеств (преимущественно сделанных медиумами в состоянии гипнотического транса). Доказав таким образом, что пророчество – не шарлатанство и не заблуждение, ученый приступает к рассказу о Нострадамусе и анализирует 9 сбывшихся, по его мнению, катренов.

Карсавин придерживается точки зрения, согласно которой Нострадамус мог видеть грядущие события в некоем подобии сомнамбулического сна, не теряя, однако, связи с окружающим миром. Даты будущих событий он мог уточнить с помощью астрологических вычислений: «Будущее усматривается не как возможность или одна из возможностей. Ясновидение не догадка, а именно видение, самое ясное, полное и отчетливое, такое же, за исключением отношения его к будущему, как и видение прошлого». Конечно, Карсавин не пытается моделировать будущее – он исследует феномен: «Разгадать смысл этих катренов удается лишь „после факта“, но они от того своего значения не теряют». Статью Карсавина можно назвать первой русской нострадамоведческой работой. Напомним, что в те годы не было еще русского перевода «Пророчеств». Статья открыла для русского думающего читателя имя и творчество Нострадамуса.

В 1938 году, когда Вторая мировая война была не за горами, в Париже вышла книга «Нострадамус. Пророк европейской истории», написанная русским эмигрантом, ученым-филологом Михаилом Гениным. По форме она представляет собой историко-философское эссе, напоминая расширенную версию статьи Л. П. Карсавина. В ней переплетаются несколько сюжетных линий – биография Нострадамуса, 1792 год как дата «обновления века» и, наконец, жизнь Наполеона I и судьба династии Бурбонов. Число катренов, отобранных Гениным для своей работы, невелико – всего 13. Эссе носит ярко выраженный апологетический характер; кроме того, нельзя забывать, что рассчитано оно на русского читателя, практически незнакомого с писаниями Нострадамуса. Интересна позиция самого автора. Если Людовик XVI вызывает у него безусловную симпатию, то Наполеон в его эссе выглядит фигурой разрушительной, апокалиптической. Статья отражает то состояние глубокой подавленности, в котором пребывали эмигрантские круги накануне Второй мировой войны. Однако автор не предпринимает попыток узнать по тем же пророчествам Нострадамуса, что же ожидает Европу и Россию в течение хотя бы нескольких ближайших лет….

М. Генин – интересный пример русского мистика с монархическими убеждениями, выбравшего для выражения своих взглядов тему роли Нострадамуса во французской истории. В философско-мистической части своей книги он придерживается воззрений немецких философов (в частности, Иммануила Канта), согласно которым прошлое, настоящее и будущее представляют собой единый поток. Как и Л. П. Карсавин, он ссылается на факты и случаи ясновидения, пророческих снов и видений. Подобно Карсавину, Гении приходит к выводу о предопределении, привлекая также концепции Льва Толстого: «Каждое действие, кажущееся произвольным, в историческом смысле не произвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определенно предвечно». Тенин говорит, однако, что если внешние события предопределены самой сущностью грубого, материального мира, являясь составной частью непрерывного процесса, то развитие внутреннего мира индивидуума отнюдь не фатально. «Этот внутренний мир, – считает автор, – настолько бывает прекрасен, что лучшие из людей… лишались жизни во вселенной, предопределенной временно и пространственно, с целью сохранить независимый, а потому бессмертный и свободный, в глубине своей сущности духовный мир». Таким образом, по М. Тенину, единственный выход из замкнутого круга предопределения – смерть. В качестве примера он упоминает Христа и Сократа. Но если человек хочет остаться свободным именно для жизни, если у него нет возможности умереть красивой смертью, – что тогда? Тенин не дает ответа на этот вопрос, упуская из виду, что кроме Сократа, Людовика XVI и Наполеона на земле существовали и существуют десятки миллионов людей, обеспокоенных проблемой свободы воли и судьбы.