Любовник-Фантом (сборник) - Джозеф Ле Фаню

— Моя жена, — внезапно добавил он, — удивительная женщина. Не уверен, что она покажется вам красивой — в общем-то, она, знаете ли, и не красива. Но она ужасно странная, — и мистер Оук из Оукхерста вздохнул и нахмурился, так что между его бровей опять пролегла эта своеобразная складка, словно столь длительная речь и столь решительное выражение своего мнения потребовали от него чрезмерных усилий.

Как раз тогда я не был обременен заказами. Одна весьма влиятельная особа, позировавшая мне для портрета, — помните важную толстую даму на фоне малинового занавеса? — пришла к заключению, сама или с помощью «доброжелателей», что я изобразил ее старой и вульгарной, хотя таковою и была она в действительности. На меня напустилась вся ее клика, травлю подхватили газеты, и в ту пору меня ославили как художника, чьей кисти ни одна женщина не доверит свою репутацию. Дела у меня шли хуже некуда. Поэтому я слишком уж поспешно принял предложение мистера Оука и тут же условился, что приеду в Оукхерст через пару недель. Но не успела закрыться за моим новым заказчиком дверь, как я уже начал сожалеть о своем опрометчивом решении, и при мысли о том, что мне придется потратить целое лето на портрет совершенно невыразительного кентского сквайра и его, надо полагать, столь же невыразительной супруги, испытал отвращение, которое по мере приближения назначенного срока все усиливалось. Как сейчас помню, в каком ужасном настроении сел я в поезд и в каком еще более ужасном настроении сошел с него в графстве Кент на ближайшем к Оукхерсту полустанке. Дождь лил как из ведра. Я с холодной яростью думал о том, что мои холсты вдрызг промокнут, прежде чем кучер мистера Оука уложит их на верх повозки. И поделом мне! Не надо было приезжать в эту проклятую дыру, чтобы писать портреты этих проклятых людей! Ливень зарядил надолго, и мы тронулись в путь по раскисшим дорогам, утопая в желтой вязкой грязи; по сторонам тянулись нескончаемые ровные пастбища с купами дубов; вся трава была выжжена длительной засухой, и теперь почва набухла от дождя, превратясь в безобразное коричневое месиво. Пейзаж казался невыносимо однообразным.

Настроение мое все ухудшалось. Я принялся рисовать в воображении загородный особняк современной псевдоготической архитектуры с обычной обстановкой в стиле Морриса, коврами из магазина «Либерти» и романами Мьюди, в который меня, вне всякого сомнения, везут. Я очень живо представил себе пятерых или шестерых маленьких Оуков — у этого человека наверняка должно быть минимум пять детей, — тетушек, своячениц и кузин, вечный ритуал дневных чаепитий и игры в теннис и, главное, саму миссис Оук, пышущую здоровьем, всезнающую, образцовую хозяйку, непременную участницу предвыборных кампаний и благотворительных начинаний — именно такую молодую особу мистер Оук должен был считать удивительной женщиной. Мое мрачное расположение духа все усугублялось, и я проклинал себя за жадность, с которой ухватился за этот заказ, и за бесхарактерность, помешавшую мне отказаться от него, когда еще не было поздно. Тем временем мы въехали в большой парк, скорее похожий на длинную цепочку пастбищ с возвышающимися там и сям могучими дубами, под которыми, сбившись в груду, прятались от дождя овцы. Вдалеке за пеленой дождя смутно вырисовывалась размытым зубчатым силуэтом низкая гряда холмов, поросших синеватыми елями, и одинокая ветряная мельница. Последний дом, мимо которого мы проехали, остался в добрых полутора милях позади, и никаких признаков жилья не виднелось впереди — только холмистые выгоны с пожухлой мокрой травой, бурой у почти черных стволов раскидистых дубов, из-под которых со всех сторон неслось унылое блеяние. Наконец дорога неожиданно свернула в сторону, и взору моему предстал, как я догадался, дом моего заказчика. То, что я увидел, не походило на загородный особняк, рисовавшийся моему раздраженному воображению. Это был массивный дом из красного кирпича с закругленными фронтонами и высокими дымовыми трубами эпохи Якова I, одиноко возвышавшийся на голом месте в ложбине посреди пастбищ, без малейшего признака сада перед ним (позади него виднелись макушки нескольких деревьев, что позволяло предположить, что сад, может быть, расположен за домом). Никакой лужайки перед домом тоже не было, но по другую сторону песчаной ложбины, напоминавшей заполненный водою крепостной ров, рос кряжистый дуб с дуплистым стволом и переплетенными, расщепленными молнией черными ветвями с немногочисленными листочками, дрожащими под дождем. Нет, совсем не таким представлял я себе дом мистера Оука из Оукхерста. Хозяин встретил меня в холле — просторном зале с обшитыми панелями и украшенными резьбой стенами и прелюбопытным потолком, сводчатым и ребристым, словно корпус старинного корабля, если смотреть на него изнутри. Стены вплоть до самого потолка были увешаны портретами. В своем твидовом костюме мистер Оук выглядел еще более светлым блондином, белокожим, розовощеким и абсолютно заурядным; он также показался мне еще более благожелательным и скучным. Пока мои вещи относили наверх, он пригласил меня в свой кабинет — комнату, где место книг занимали развешанные по стенам хлысты и рыболовные снасти. Было очень сыро, и огонь в камине едва тлел. Он нервно пнул ногой красные угольки и, предложив мне сигару, сказал:

— Извините, что я сразу же не познакомил вас с миссис Оук. Моя жена — короче говоря, моя жена, кажется, спит.

— Миссис Оук больна? — спросил я с внезапно вспыхнувшей надеждой на избавление от всей этой тягомотной истории.

— Нет, нет, Элис вполне здорова; во всяком случае, чувствует себя не хуже, чем обычно. У моей жены, — добавил он минуту спустя самым решительным тоном, — не очень крепкое здоровье: нервная конституция. Нет, нет! Она не больна, ничего серьезного. Врачи говорят, это только нервы; они говорят, ей нельзя волноваться и тревожиться — советуют больше отдыхать и всякое такое.

После чего наступило гробовое молчание. Этот человек почему-то действовал на меня угнетающе. У него был какой-то отсутствующий и словно бы озадаченный вид, что как-то не вязалось с его внешностью крепкого и сильного здоровяка.

— Наверное, вы большой любитель охоты и рыбной ловли? — спросил я у него, кивнув в сторону хлыстов, ружей и удочек, после того как молчание стало непереносимым.

— Нет, нет! Сейчас — нет. Был когда-то. Я от всего этого отказался, — ответил он, стоя спиной к огню и глядя себе под ноги, на шкуру белого медведя. — Я… у меня теперь нет на это времени, — добавил он, словно его слова нуждались в дальнейшем объяснении. — Женатый человек, так что… Не хотите ли подняться в свои комнаты? — неожиданно перебил он себя. — Одну из них я освободил от, мебели, чтобы вы могли в ней писать. Моя жена сказала, что вы предпочтете северный свет. Если эта комната вас не устроит, вы можете выбрать любую другую.