Любовник-Фантом (сборник) - Джозеф Ле Фаню

— Я был сбит с толку, не мог ничего понять, но всегда знал, что за всем этим скрывается человек. И вот вам, пожалуйста! Ну и продувная бестия! — приговаривал он.

Бэгли оставил службу в нашем доме, едва поправился. Он «очень меня уважает», говорил он, но просто терпеть не может «все такое». Он был так бледен, так потрясен пережитым, что я был рад вознаградить его и отпустить с миром. Со своей стороны, я принял решение прожить весь срок аренды — два года — в Брентвудском поместье, после чего не стал ее возобновлять. Впрочем, к тому времени мы уже окончательно обосновались, купив себе уютный собственный дом.

Должен прибавить, что, когда Симеон начинает прохаживаться на мой счет, я всегда могу заставить его посерьезнеть, довольно лишь напомнить о можжевеловом кусте. Для меня то была малосущественная подробность. Как знать, возможно, я тогда ошибся. И даже если нет, я не придаю особого значения этому обстоятельству. Зато на доктора оно произвело неизгладимое впечатление. Душераздирающий голос, страдающий дух — их он может объяснить, сказав, что то было чревовещание, эхо, да что угодно — скажем, тщательно продуманная многодневная мистификация, которую устроил тот самый бродяга, живший в старой башне. Но можжевеловый куст лишает доктора всех аргументов. Что ж, разным людям важно разное.

Вернон Ли

Любовник-Фантом (Оук из Оукхерста)

I

Это она вон на том наброске в мужском берете? Да, все та же женщина. Интересно, сможете вы ее узнать? Своеобразное существо, верно? Более изумительного существа я никогда не встречал. Какое поразительное изящество — странное, вычурное, экзотичное, утонченное; какая причудливая, капризная грация и изысканность в очертаниях и пластике, в посадке головы и повороте шеи, в рисунке рук и пальцев! Тут у меня уйма карандашных эскизов, которые я делал, готовясь писать ее портрет. Да, во всем альбоме — только она одна. Это всего лишь беглые зарисовки, но, может быть, они дадут какое-то представление о ее восхитительной, фантастической грации. Вот здесь она перегнулась через перила лестницы, здесь сидит на качелях. Тут она стремительно выходит из комнаты. Вот голова. Как видите, ее даже не назовешь по-настоящему красивой: слишком большой лоб, слишком короткий нос. Нет, это не дает о ней представления. Все дело — в пластике. Посмотрите-ка на эти странные щеки, впалые и довольно плоские; так вот, когда она улыбалась, здесь у нее появлялись изумительнейшие ямочки. В этом было какое-то совершенно необыкновенное изящество. Да, я начал писать картину, но она так и осталась незаконченной. Первым-то я писал ее мужа. У кого, интересно, его портрет сейчас? Помогите-ка мне убрать от стены эти картины. Спасибо. Вот ее портрет — в плачевном состоянии. Вряд ли он что-нибудь вам скажет: ведь он только начат, и, возможно, идея покажется вам несколько безумной. Понимаете, я хотел написать ее прислонившейся к стене — была там стена, обитая желтой, почти коричневой тканью, — чтобы подчеркнуть силуэт.

Очень все-таки странно, что я выбрал именно эту стену. В таком виде портрет выглядит безумно странным, но мне он нравится: в нем схвачено какое-то сходство с ней. Я бы вставил его в раму и повесил, но ведь люди станут расспрашивать. Да, совершенно верно, вы узнали ее — это миссис Оук из Оукхерста. Я и забыл, что у вас есть родственники в тех краях, да и в газетах, конечно, тогда столько об этом писали. Так вы не знали, что все это случилось буквально у меня на глазах? Мне и самому сейчас не верится: произошедшее кажется таким далеким, таким ярким, отчетливым, но нереальным, словно все это мне пригрезилось. В действительности-то это была гораздо более странная история, чем люди могли себе вообразить. Понять ее можно было, только поняв Элис Оук. Не думаю, чтобы эту женщину понимал хоть кто-нибудь, кроме меня. Не сочтите меня бесчувственным: это было удивительное, таинственное, утонченное создание, но жалко мне ее не было. Куда больше я жалел ее несчастного мужа. У меня создалось впечатление, что этот конец был совершенно в ее духе; мне кажется, он бы понравился ей, знай она о нем заранее. Увы, никогда больше не будет у меня возможности написать такой портрет, о каком я мечтал. Казалось, она послана мне самим небом. Вы не слышали эту историю в подробностях? Ну что ж, обычно я ее не рассказываю, потому что люди так чудовищно глупы или же сентиментальны, но вам расскажу. Дайте-ка мне собраться с мыслями. Ладно, писать сегодня уже темно, так что я могу поведать вам ее прямо сейчас. Погодите, я поверну ее лицом к стене. Ах, она была поистине изумительным существом!

II

Помните, три года тому назад я вам сказал, что дал уговорить себя поехать писать портреты одной супружеской пары в их поместье в графстве Кент? Я и сам потом понять не мог, что дернуло меня сказать этому человеку да. В один прекрасный день его привел ко мне в студию мой приятель. На визитной карточке незнакомца значилось: мистер Оук из Оукхерста. Это был рослый, хорошо сложенный, красивый молодой мужчина, с прекрасным цветом лица, пышными светлыми усами и в отлично сшитом костюме — абсолютная копия сотни других молодых мужчин, каких вы встретите каждый день, гуляя в Гайд-Парке, и абсолютно неинтересный с головы до пят. Мистер Оук, до женитьбы служивший лейтенантом в конной гвардии, явно чувствовал себя в студии чрезвычайно неловко. Человек, способный облачиться в городе в j бархатную куртку, внушал ему опасение, но в то же время он напряженно старался держаться со мной так, чтобы не дать мне ни малейшего повода подумать, будто он относится ко мне как к; ремесленнику. Он обошел мою студию, внимательнейшим обра-: зом осмотрел все мои работы, с запинкой пробормотал какие-то комплименты, а затем, взглядом призывая на помощь своего друга, попытался было перейти к делу, но сконфузился и умолк. Дело же, как любезно пояснил его друг, состояло в том, что мистеру Оуку хотелось бы узнать, позволят ли мне мои обязательства перед другими заказчиками написать портреты его и его жены и каковы будут мои условия. Во время этого объяснения бедняга покраснел до корней волос, словно он явился ко мне с каким-нибудь в высшей степени предосудительным предложением, и я обратил внимание, что между бровей у него появилась очень странная нервная складка, этакий ровный двойной разрез, — единственное, что заинтересовало меня в его внешности. Подобная двойная морщина обычно является признаком какой-то ненормальности, один мой знакомый психиатр называет ее маниакальной складкой. Когда я ответил, он вдруг пустился в сбивчивые объяснения: его жена… миссис Оук… видела некоторые мои… картины… полотна… портреты… на этой… как ее? — летней выставке Королевской академии искусств. Она… одним словом, они произвели на нее очень хорошее впечатление. Миссис Оук большая любительница живописи. Короче говоря, ей очень хочется, чтобы я написал ее портрет, ну и так далее в том же духе.