Юлия, или Новая Элоиза - Жан-Жак Руссо

Ошибка, порождающая в нем жестокое смятение, состоит в том, что он смешивает прошлое с настоящим и зачастую упрекает себя в чувстве, которое считает истинным, тогда как это всего лишь отзвук слишком нежного воспоминания; но я не знаю, стоит ли открыть ему глаза, не лучше ли его исцелить. А для этого, быть может, полезнее оставить его в заблуждении, нежели пролить на все свет. Открыть ему подлинное состояние его сердца — это значит поведать ему о смерти всего, что дорого ему, и, стало быть, ввергнуть его в тоску, — состояние опасное, ибо грусть всегда благоприятствует любви.

Освобожденный от стеснительных укоров совести, он, быть может, охотнее станет возрождать те воспоминания, коим следует угаснуть, будет говорить о них менее сдержанно, а черты Юлии не настолько еще стерлись в облике госпожи де Вольмар, чтоб он, жадно отыскивая их, не мог их вновь увидать. Я полагаю, что разубеждать его во мнении, будто он достиг больших успехов в борьбе с самим собою, не следует, ибо это поднимает его дух и помогает ее завершить. Нет, вместо того следует изгнать из его памяти прошлое, которое он должен забыть, и отвлечь его от столь дорогих ему воспоминаний, внушая ему иные мысли. Вы способствовали возрождению его мыслей о прошлом, и, более чем кто-либо, вы можете содействовать их угасанию; а когда вы уже совсем переедете к нам, я скажу вам на ушко, что вам надо для этого сделать; если только я не ошибаюсь, сия задача не будет для вас обременительной. Пока что я стараюсь, чтоб он свыкся с мыслями, которые сейчас его страшат, направляю их так, чтоб они уже не были опасными для него. Он человек пылкий, но слабохарактерный и легко поддается влиянию. В данном случае это преимущество, и я пользуюсь им, воздействуя на его воображение. Вместо прежней любовницы я заставляю его видеть перед собою супругу честного человека и мать моих детей; одну за другой я стираю в его памяти картины былого и заслоняю прошлое настоящим. Норовистого коня нарочно подводят к предметам, пугавшим его, для того чтоб он перестал их бояться. Так же надо поступать и с молодыми людьми, у коих воображение еще пылает, когда сердце уже охладело, отчего вдалеке они видят призраки, исчезающие, однако, лишь только к ним приближаются.

Я, думается, хорошо знаю силы и Юлии и Сен-Пре, а посему подвергаю их лишь тем испытаниям, какие им по плечу, ибо благоразумие состоит не в том, чтобы принимать без разбору всевозможные предосторожности, но выбирать из них только полезные, а излишними пренебрегать.

Семидневной моей отлучки, во время которой они останутся одни, может быть, окажется достаточно для того, чтобы они разобрались в своих чувствах и поняли, кем они в действительности стали друг для друга. Чем больше они будут видеться наедине, тем легче им будет понять свое заблуждение, сравнивая то, что они чувствуют, с тем, что они чувствовали бы прежде в подобном положении. Добавляю еще, что для них очень важно привыкать к непринужденной, но безопасной близости, — ведь, возможно, мои замыслы осуществятся. По поведению Юлии я вижу, что она получила от вас советы, коим она не могла не последовать, дабы не причинить себе вреда. С каким удовольствием я дал бы ей доказательство своего глубокого уважения к ней, однако муж такой женщины, как она, не может вменять себе в заслугу доверие к жене! Но даже если это не принесет радости ее сердцу, все такой же останется ее добродетель, которая восторжествует, какой ценой ни обошлась бы ей победа. Сейчас если ей и приходится терпеть боль душевную, то лишь при волнующих сердце беседах, но ведь она всегда может их избежать, заранее их предчувствуя. Словом, как видите, о моем поведении следует судить не по обычной мерке, но исходя из тех целей, которые я себе поставил, и из необычного характера той, о ком я забочусь.

Прощайте, кузиночка, — до моего возвращения. Хоть я и не давал Юлии всех этих разъяснений, не требую от вас держать их в тайне от нее. Я взял за правило не разъединять друзей хранением секретов. Итак, передаю мой секрет на ваше усмотрение, — поступайте так, как вам подскажут благоразумие и дружба: я знаю, что все сделанное вами будет хорошим и благородным.

Господин де Вольмар уехал вчера в Этанж. Я не думал, что отъезд его так меня опечалит. Пожалуй, разлука с его женой меньше бы меня огорчила. Без него я чувствую себя еще более стесненно; в сердце моем воцарилось мрачное безмолвие, тайная боязнь заглушает его ропот, и, волнуемый не столько желаниями, сколько страхами, я испытываю ужас перед возможностью преступления, хотя оно и не искушает меня своими соблазнами.

Знаете ли вы, милорд, где душа моя обретает бодрость и освобождается от недостойных опасений? Близ госпожи де Вольмар. Лишь только я подхожу к ней, от одного ее вида волнение мое стихает, от взгляда ее чище становится сердце. Таково уж влияние ее души, которая, видимо, всегда разливает вокруг чувство невинности и покоя. К несчастью для меня, ее образ жизни не позволяет ей весь день проводить в обществе друзей, а в те минуты, когда я не имею возможности видеть Юлию, я страдаю и, кажется, страдал бы меньше, будь я где-нибудь далеко от нее.

Еще более питает тоску, гнетущую меня, то, что Юлия сказала мне вчера после отъезда мужа. До этой минуты она держалась довольно спокойно, а тут долго смотрела ему вслед с видом глубокого волнения, и я сперва приписал его огорчению от разлуки со счастливым супругом; но из речей ее понял, что есть еще и другая, не известная мне причина этой грусти. «Вы видите, как мы живем, — сказала мне она, — и знаете, как он мне дорог. Не думайте, однако, что чувства, соединяющие меня с ним, столь же нежные, как любовь, но более глубокие, имеют те же слабости, что и любовь. Если нам тяжело, когда нарушается сладостная привычка жить вместе с другом, нас утешает уверенность в скором соединении. В столь установившейся жизни, как у нас, мало причин опасаться превратностей, и когда отсутствие друга длится лишь несколько дней, мы не столько грустим от краткой разлуки, сколько с удовольствием думаем, что скоро она кончится. Огорчение, которое вы читаете в глазах моих, имеет более важную причину, и, хоть она касается Вольмара, разлука отношения к сему не имеет.

Друг мой, — добавила она, проникновенным тоном, — нет на земле истинного счастья. Муж мой — человек самый порядочный и самый кроткий, нас соединяют не только узы долга, но и взаимная сердечная привязанность; у него нет иных желаний, кроме моих; дети приносят мне одни лишь радости, да и в будущем, кажется, обещают быть утешением матери своей; никогда еще не было на свете подруги более верной, более добродетельной, более любящей, чем моя подруга, моя обожаемая Клара; скоро мы будем жить вместе; благодаря вам жизнь станет для меня еще милее, ибо вы оправдали мое уважение и привязанность к вам; скоро кончится долгая и докучная судебная тяжба, и в объятия мои возвратится лучший из отцов; все нам улыбается, в доме царят порядок и покой; наши слуги усердны и преданны; соседи всячески выказывают нам свою приязнь, мы пользуемся уважением общества. Все ко мне благосклонно — небо, фортуна и люди; я вижу, как все способствует моему счастью. Но его отравляет тайное горе, одно-единственное горе, и я несчастлива». Юлия произнесла эти слова со вздохом, пронизавшим мою душу, но я слишком хорошо видел, что ко мне он не относится. Она несчастна, говорил я себе, вздыхая, в свою очередь, но теперь уже не я тому причина.

Эта горькая мысль в одно мгновение перевернула все мои думы и смутила покой душевный, коим я начинал уже наслаждаться. Сгорая желанием разрешить невыносимые сомнения, вызванные ее словами, я так настоятельно молил ее до конца открыть другу свое сердце, что она наконец поведала свою роковую тайну и дозволила сообщить ее вам. Но вот уже настал час прогулки, — г-жа де Вольмар выйдет сейчас из своих покоев и отправится гулять с детьми, — только что она прислала за мной. Бегу, милорд, — на сей раз прощаюсь с вами, а в следующем письме возобновлю прерванный разговор о предмете, затронутом мною сегодня.

Жду вас во вторник, как вы обещали, все будет сделано согласно вашему желанию. На обратном пути повидайтесь с г-жой д'Орб; она вам расскажет, что произошло в ваше отсутствие; я предпочитаю, чтобы вы узнали это от нее, а не от меня.

Вольмар, это правда, — я, думается мне, заслуживаю вашего уважения, но поступки ваши не заслуживают похвалы, и вы жестоко играете добродетелью своей жены.

Хочу, милорд, рассказать вам, какой опасности мы подвергались на этих днях, хотя, к счастью, отделались страхом да некоторой усталостью. Событию сему стоит посвятить особое письмо, и, читая его, вы поймете, чтó побуждает меня написать о случившемся.