Волк среди волков - Ханс Фаллада

- Ай, Вайо, Вайо! - вздохнула мать. - Если бы ты только сказала правду! Нам, думаешь, легко? Но пока ты лжешь, мы не можем иначе...

- Ты! Только ты это говоришь! Папа тоже сказал, что ты слишком строга! И папа верит, что я говорю правду, что это был не чужой мужчина, а лесничий Книбуш. Все верят - одна ты не веришь. Ты всеми здесь командовать хочешь, папа тоже говорит...

- Ну, собирайся, - устало сказала мать. - Я посмотрю, может быть, пойдем потом вместе на часок в лес.

- Не хочу я в лес вместе с тобой! Я не нуждаюсь в надсмотрщике... Я не хочу вести умные разговоры... Я не позволю тебе держать меня взаперти! Я ненавижу тебя! Глядеть на тебя не хочу! Ах, я не могу, не могу больше...

И вот опять, опять на нее нашло, она кричала, подавляя, заглушая криком рыдания, но в конце концов они пересилили и вырвались наружу, сломили, свалили ее - превратили в жалкое, бьющееся в судорогах существо, кричащее и стонущее.

Фрау фон Праквиц смотрела на дочь. У нее было мужественное сердце, она не плакала хотя бы уже потому, что плакали другие. Ее переполняла безграничная жалость к бедной, сбившейся с пути, беспомощной девочке. И вместе с тем она думала: "И все-таки ты лжешь! Если бы ты не оберегала какую-то тайну, ты не стала бы так упорствовать".

Она позвонила. Услышав шаги лакея, она открыла дверь и сказала:

- Не входите, Губерт. Пошлите Армгард или Лотту - барышне дурно... А потом принесите мне из аптечки гофманские капли.

Закрывая тихонько дверь, фрау фон Праквиц печально улыбнулась. Во время разговора с лакеем Редером она прислушивалась к стонам и плачу. Пока она отдавала лакею распоряжение, плач заметно утих, а когда заказывала ненавистные гофманские капли, он совсем почти замолк.

"Тебе плохо, дитя мое, - подумала фрау фон Праквиц. - Но должно быть, не так уж плохо, если ты интересуешься, что с тобой будет дальше. Ничего не поделаешь, надо стоять на своем, пока одна из нас не пойдет на уступки. Будем надеяться, что уступишь ты"!

2. УВОЛЬНЕНИЕ ПАГЕЛЯ

Ротмистр бурей влетел в контору.

- Алло! - сказал фон Штудман. - Вот это называется спешить как на пожар! Люди прибыли?

- На людей мне начхать! - крикнул ротмистр, подогревший свою ярость быстрым бегом. - Где письмо? Дай сюда письмо!

- Незачем так кричать! - холодно сказал Штудман. - Я по-прежнему прекрасно слышу. Что за письмо?

- Час от часу не легче! - еще громче раскричался ротмистр. - От меня скрывают мои письма, и я же не имею права слова сказать? Я требую письмо...

- Господин Пагель, будьте так любезны, закройте, пожалуйста, окна. Совершенно необязательно, чтобы все в Нейлоэ слышали, как мы здесь...

- Пагель, не закрывайте окон! Вы служите у меня, поняли?! Я требую наконец письмо - ведь оно трех-четырех-пятинедельной давности...

- Ах, так ты, Праквиц, имеешь в виду то письмо...

- Значит, от меня скрывают и другие письма?! У тебя секреты с моей женой, Штудман!

Тут молодой легкомысленный Пагель прыснул со смеха.

Ротмистр обмер. Сперва он не понял. Молодой человек посмел расхохотаться! В конторе стало так тихо, что кажется, если бы зудел комар, его было бы слышно.

Ротмистр шагнул по направлению к Пагелю.

- Вы смеетесь? Вы смеетесь, господин Пагель, когда я из себя выхожу?

- Простите, господин ротмистр... просто очень смешно вышло... Я, господин ротмистр, не над вами... Очень уж смешно вышло... Будто у господина фон Штудмана секреты с вашей супругой.

- Так... Так! - Праквиц смерил его ледяным взглядом... - Господин Пагель, вы уволены. Можете сказать Гартигу, чтобы он отвез вас на станцию к трехчасовому поезду! - И громче: - Прошу без возражений! Ступайте из конторы! У меня здесь деловой разговор.

Побледнев, но вполне владея собой, вышел Пагель из конторы.

Фон Штудман прислонился к несгораемому шкафу; сердито наморщив лоб, смотрел он в окно. Ротмистр искоса поглядывал на него.

- Что за наглый юноша! - попробовал он закинуть удочку, но Штудман никак на это не реагировал. - Прошу отдать мне наконец письмо, - сказал ротмистр.

- Я уже возвратил письмо господину фон Тешову, - холодно доложил Штудман. - Мне удалось убедить господина тайного советника, что его требования неосновательны. Он попросил вернуть ему письмо, считать, что его не было...

- Я думаю! - горько рассмеялся ротмистр. - Старый хитрец провел тебя, Штудман! Он себя скомпрометировал, а ты возвращаешь ему компрометирующий его документ. Восхитительно!

- Уладить дело с господином фон Тешовым было не так просто, - сказал Штудман. - Как всегда, с формально-юридической точки зрения он мог сослаться на этот злосчастный арендный договор. В конце концов его убедили соображения о могущих возникнуть толках, ваши родственные связи...

- Родственные связи! Я убежден, Штудман, что он тебя одурачил.

- Это как тебе угодно, он, по-видимому, очень привязан к дочери и внучке. И как он мог меня одурачить, ведь все же осталось по-старому?

- Не важно, - упрямо заявил ротмистр. - Я должен был сам прочитать письмо.

- Я полагал, что я на это уполномочен. Раз ты просил ограждать тебя от всех неприятностей...

- Когда я это говорил?

- А тогда, когда поймали на поле воров с поличным...

- Штудман! Если я не хочу возиться с мелкими кражами, это еще не значит, что ты имеешь право скрывать от меня письма!

- Хорошо, - сказал фон Штудман, - этого больше не повторится. - Он стоял, прислонившись к несгораемому шкафу, холодный, несколько сдержанный, но все же любезный. - Я только что наблюдал за стряпней в прачечной. Как будто все налажено. Бакс и в самом деле расторопная девушка.

- Погоди, с арестантами еще неприятностей не оберешься. Ни в коем случае не следовало соглашаться! Но когда все на тебя наседают! В десять раз лучше было бы взять тех берлинских работников! Тогда не пришлось бы превращать казарму для косцов в тюрьму. Чего это стоило! А теперь еще наглые требования этих берлинских молодчиков! На вот, почитай!

И он вытащил из кармана письмо, передал его Штудману. Тот прочитал с невозмутимым видом, вернул Праквицу и сказал:

- Этого следовало ожидать!

- Этого следовало ожидать? - чуть не во весь голос крикнул ротмистр. Ты находишь, что так и должно быть! За какой-то жалкий сброд, до которого мне и пальцем притронуться противно, этот франт требует семьсот марок золотом. И ты находишь, что так и должно быть? Штудман, прошу тебя...

- Счет ведь приложен: по десяти марок золотом с человека за комиссию всего шестьсот марок, шестьдесят часов простоя по марке за час, прочие расходы сорок марок...

- Но ведь ты же их видел, Штудман, разве это работники! Семьсот марок золотом за старую ботанизирку и грудного младенца. Нет, Штудман, этому франту надо послать ругательное письмо!

- Хорошо, что прикажешь написать?

- Ну, это ты лучше моего знаешь, Штудман!

- Отклонить его требования?

- Разумеется!

- Полностью?

- Целиком и полностью! Ни пфеннига этому франту не выплачу!

- Будет сделано, - сказал Штудман.

- Но ты со мной согласен? - спросил ротмистр, почувствовав, что Штудман чем-то недоволен.

- Я согласен? Нет, Праквиц, ни капли не согласен. Ты без всякого сомнения проиграешь дело!

- Проиграю дело... Но, Штудман, разве же это работники, разве же это сельскохозяйственные рабочие...

- Позволь, Праквиц...

- Нет, ты позволь, Штудман...

- Пожалуйста...

Ротмистр фон Праквиц был очень сердит на своего друга фон Штудмана, когда тот все же убедил его, что надо попытаться прийти к соглашению.

- Все это таких денег стоит... - вздохнул он.

- К сожалению, мне придется попросить у тебя сегодня еще денег... сказал Штудман. Он наклонился над блокнотом и быстро набрасывал цифры, бесконечные цифры со множеством нулей.

- Как денег? Ничего срочного нет. Со счетами время терпит, - сказал ротмистр, снова раздражаясь.

- Ты уволил Пагеля, следовательно, тебе придется уплатить немедленно долг чести, - сказал Штудман; казалось, он весь ушел в вычисления. - Я сейчас подсчитал, по вчерашнему курсу доллара это составляет девяносто семь миллиардов двести миллионов марок. Можно уж сказать сто миллиардов...

- Сто миллиардов! - воскликнул ротмистр в ужасе. - Сто миллиардов! И ты так просто говоришь: "Праквиц, мне придется попросить у тебя сегодня денег"... - Он не мог продолжать, так как совершенно не владел собой. Затем уже другим тоном: - Штудман! Друг! Старый приятель! У меня теперь всегда такое чувство, точно ты на меня за что-то сердишься...

- Я на тебя сержусь? Сейчас скорее было похоже, что ты на меня сердишься!

Ротмистр не обратил внимания на его слова.

- Ты будто нарочно мне палки в колеса вставляешь!

- Я... тебе... палки в колеса вставляю?

- Но, Штудман, подумай спокойно: где же мне взять денег? Только что безумные траты на перестройку казармы, затем этот берлинский прощелыга со своими семьюстами марками золотом, ведь по-твоему выходит, что ему я тоже должен сколько-то заплатить, а теперь вот Пагель... Милый мой Штудман, я ведь не мешок с деньгами! Клянусь тебе, у меня нет станка для печатания бумажек, у меня куры золотых яиц не несут, что, я тебе рожу деньги, что ли, - а ты пристаешь ко мне с такими чудовищными требованиями! Я тебя не понимаю...