Царица Проклятых - Энн Райс

Но теперь я отдался на волю ветра, мысленно и физически, он прижимался ко мне, уютный и невесомый, – просто присутствие Луи, Луи, принадлежащего мне, рядом со мной. И никакого бремени.

Крошечной частицей мозга я продумывал маршрут, как она меня научила, мне вспоминались самые разные вещи, например как я впервые увидел его в таверне Нового Орлеана. Он был пьян, затеял ссору, и я последовал за ним в ночь. И в самый последний момент, выскальзывая из моих рук, закрывая глаза, он проговорил:

«Но кто ты такой?»

Я знал, что вернусь за ним на закате, что найду его, даже если придется обыскать весь город, пусть я и оставил его на булыжной мостовой, полумертвого. Я должен был получить его, должен. Как всегда должен был получить все, что хотел, или должен был заниматься именно тем, чем хотел.

Вот в чем была проблема, и все, что дала мне Акаша – страдания, силу или, в конце концов, ужас, – не изменили ее ни на йоту.

До Лондона – четыре мили.

Час после наступления темноты. Мы вдвоем лежали в траве под дубом, в прохладном мраке. В огромном старинном доме в середине парка горел свет, но не во всех окнах. Маленькие глубокие окна, казалось, были созданы для того, чтобы наружу не вышло ничего лишнего. Уютная, манящая атмосфера, стены, заставленные книгами, пламя в каждом камине, и дым, извергающийся из труб в туманную тьму.

Изредка по извилистой дороге за парадными воротами проезжала машина, фары выхватывали из темноты царственный фасад старинного здания – горгульи, тяжелые арки над окнами, блестящие дверные молотки у массивных парадных дверей.

Мне всегда нравились старинные просторные европейские дома, неудивительно, что они приманивают призраки мертвых.

Луи внезапно сел, огляделся и поспешно стряхнул траву с пиджака. Он, естественно, проспал несколько часов на груди ветров, если можно так выразиться, и в тех местах, где я устраивал короткую передышку в ожидании, пока повернется Земля.

– Где мы? – прошептал он со смутным налетом тревоги.

– Обитель Таламаски под Лондоном, – ответил я. Я лежал в траве, обхватив голову руками. Свет в мансарде. Свет в помещениях второго этажа. Я думал – как будет веселее?

– Что мы здесь делаем?

– Авантюра, я же объяснил.

– Подожди минуту. Ты же не собираешься туда входить.

– Почему? У них в подвале дневник Клодии и картина Мариуса в придачу. Ты и сам это знаешь. Джесс же тебе рассказывала.

– Ну и что ты намерен сделать? Ворваться внутрь и рыться в подвале, пока не найдешь то, что тебе нужно?

Я засмеялся.

– Нет, это будет не слишком-то весело, правда? Это отчаянно тоскливое занятие. К тому же дневник мне не особенно нужен. Дневник они могут оставить себе. Он принадлежал Клодии. Я хочу поговорить с одним из них, с Дэвидом Тальботом, он их начальник. Понимаешь, это единственные смертные в мире, которые в нас верят.

Почувствовав укол внутренней боли, я приказал себе не обращать на него внимания – сейчас будет весело.

Сперва он был слишком шокирован, чтобы отвечать. Я и не представлял себе, что это будет настолько восхитительно.

– Ты, должно быть, шутишь, – сказал он, приходя в буйное негодование. – Лестат, оставь этих людей в покое. Они считают, что Джесс умерла. Они получили письмо от членов ее семьи.

– Естественно. И я не стану выводить их из заблуждения в том, что касается этой мрачной новости. Зачем? Но меня завораживает тот, старый, Дэвид Тальбот, который приезжал на концерт. Полагаю, мне хочется узнать… Но что толку болтать? Пора войти и все выяснить.

– Лестат!

– Луи! – сказал я, передразнивая его тон. Я поднялся и помог ему встать – не то чтобы он нуждался в моей помощи, но он сидел на земле, бросал на меня взгляды, упрямился, пытался сообразить, как меня удержать, и все это было абсолютно пустой тратой времени.

– Лестат, Мариус придет в ярость, если ты это сделаешь! – серьезно воскликнул он, и черты его лица обострились, ярче обозначились прекрасные высокие скулы и темные испытующие зеленые глаза. – Правило первостепенной важности гласит…

– Луи, я не могу устоять против такого искушения!

Он схватил меня за руку.

– А как же Маарет? Ведь они – друзья Джесс!

– И что она сделает? Пришлет Мекаре проломить мою голову, как яичную скорлупу?

– С тобой действительно никакого терпения не хватит! – сказал он. – Ты вообще хоть чему-нибудь научился?

– Ты идешь со мной или нет?

– Ты в этот дом не войдешь.

– Видишь вот то окно наверху? – Я зацепил его за талию. Теперь ему от меня не вырваться. – В той комнате сидит Дэвид Тальбот. Он уже час пишет свой дневник. Он глубоко обеспокоен. Ему не известно, что с нами произошло. Он знает, что что-то случилось, но ему в жизни не догадаться, что именно. Так вот, мы сейчас проникнем в соседнюю спальню через то маленькое окно слева.

Он издал последний слабый возглас протеста, но я сосредоточился на окне, стараясь зрительно представить себе замок. Сколько до него футов? Спазм – и высоко над нами распахнулось стеклянное прямоугольное окно. Он тоже это заметил, и, пока он стоял, лишившись дара речи, я сжал его покрепче и поднялся в воздух.

Через секунду мы оказались в центре комнаты. Маленькая спальня в елизаветинском стиле, отделанная темным деревом, красивая мебель того же периода и шипящий камин.

Луи был в ярости. Он сверкал глазами, быстрыми, гневными жестами расправляя одежду. Комната мне понравилась: книги Дэвида Тальбота, его кровать…

И сам Дэвид Тальбот с широко открытыми глазами за полуоткрытой дверью в кабинет, сидящий за письменным столом при свете лампы с зеленым абажуром. На нем был красивый серый шелковый смокинг, стянутый в поясе. В пальцах зажата ручка. Он застыл, словно лесное животное, почуявшее хищника, перед неизбежной попыткой скрыться.

Ах, как это мило!

Я рассмотрел его получше: темные седые волосы, чистые черные глаза, прекрасно очерченное лицо, очень выразительное, теплое. В нем ясно читался ум. Очень похоже на то, что описывали Джесс и Хайман.

Я прошел в кабинет.

– Вы уж меня простите, – сказал я. – Надо было постучать в парадную дверь. Но я не хотел афишировать нашу встречу. Вы, конечно, меня знаете.

Молчание.

Я взглянул на стол. Папки с нашими делами, аккуратные картонные папки со знакомыми именами и названиями: «Театр вампиров», «Арман», «Бенджамин-Дьявол». И «Джесс».

Джесс. Рядом с папкой лежало письмо от тети Джесс, Маарет. В письме говорилось, что Джесс умерла.

Я ждал, раздумывая, стоит ли заставлять его первым завести разговор. Но такую игру я никогда не любил. Он напряженно рассматривал меня, бесконечно более напряженно, чем я. Он фиксировал меня в памяти, используя испытанные приемы, чтобы позже вспомнить все подробности, невзирая на шок, вызванный подобным событием.

Высокий, не толстый, но и не худой. Хорошо сложен. Большие ладони, очень красивой формы. И очень ухоженные к тому же. Настоящий британской джентльмен, любитель твида и темного дерева, чая и сырости, тенистого парка и приятной атмосферы этого дома.

Возраст – около шестидесяти пяти. Отличный возраст. Он знает то, о чем молодые люди и помыслить не могут. Современный эквивалент возраста Мариуса в древние века. Для двадцатого века – совсем не старый.

Луи все еще находился в соседней комнате, но он знал, что Луи рядом. Он бросил взгляд на дверь. Потом – снова на меня.

Он поднялся и застал меня врасплох. Он протянул руку.

– Рад с вами познакомиться, – сказал он.

Я рассмеялся. Я принял его руку, твердо и вежливо пожал ее, следя за реакцией, отметив его изумление при открытии, насколько холодна моя плоть, насколько она безжизненна в любом смысле слова.

Я его довольно сильно испугал. Но при этом он испытывал огромное любопытство, огромный интерес.

Потом он очень любезно и очень вежливо произнес:

– Джесс не умерла, не так ли?

Потрясающе, во что британцы превратили язык, все эти нюансы вежливости. Несомненно, величайшие дипломаты в мире. Я подумал, какие же у них гангстеры. Но он так горевал по Джесс, а кто я такой, чтобы пренебрегать чужим горем?

Я торжественно посмотрел на него.

– О нет, – сказал я. – Не стоит заблуждаться. Джесс умерла. – Я твердо выдержал его взгляд, он прекрасно меня понял. – Забудьте о Джесс, – добавил я.

Он слегка кивнул, на секунду отведя глаза, но потом опять посмотрел на меня с прежним любопытством.

Я сделал небольшой круг по центру комнаты. Увидел в тени Луи, прислонившегося к камину в спальне, – он поглядывал на меня с неописуемым презрением и осуждением. Но сейчас было не время смеяться. Я думал о словах Хаймана.

– У меня к вам вопрос, – сказал я.

– Слушаю вас.

– Я здесь. Под вашей крышей. Предположим, когда встанет солнце, я спущусь к вам в подвал. Там я перейду в бессознательное состояние. Сами знаете. – Я сделал небрежный жест. – Что бы вы сделали? Убили бы меня во сне?

На раздумья ему не понадобилось и двух секунд.