Северные амуры - Хамматов Яныбай Хамматович

И в отличном расположении духа он попрощался с гостями, не забыв строго напомнить, что завтра в Оренбурге встреча с автором проекта Караван-сарая, приехавшим из Петербурга знаменитым архитектором Александром Павловичем Брюлловым.

На следующий день после обедни на окраину Оренбурга потянулись верхами и в тарантасах начальники кантонов, старшины, еще толком не очухавшиеся после вчерашнего хлебосольства у губернатора.

Подъехали в пролетках высшие чиновники. В личной карете генерал-губернатора привезли Александра Павловича Брюллова, солидного, средних лет господина в сюртуке до колен, в блестящем цилиндре. Василий Алексеевич прискакал на резвом аргамаке в сопровождении казачьего эскорта, спрыгнул с седла, украшенного серебряными узорами.

Начальники кантонов, старшины поклонились ему в пояс, а он подошел ближе, пожал руки стоявшим впереди имаму, муллам городских мечетей, а прочим лишь кивнул, и этого достаточно было для того, чтобы те заулыбались и снова поклонились в пояс.

— Здание Караван-сарая будет величественным, просторным, стены в полтора аршина: летом прохладно, зимою тепло, — громко сказал Перовский. — Камень ляжет прочный, как моя дружба с башкирами!

Ему поднесли кирпич самого крепкого обжига: брось на землю — не разлетится в пыль! — и губернатор края положил его в фундамент здания, прихлопал мастерком, обильно заляпав известкой.

Землекопы тотчас же начали рыть траншеи под фундамент — архитектор и приехавшие с ним инженеры-строители заранее разметили колышками и натянутыми между ними веревками края котлована.

Церемония закладки Караван-сарая была завершена.

В ближайшие дни из кантонов потянулись в Оренбург телеги с камнем, песком, щебнем. Кирпич шел с городских кирпичных заводов.

Первое время Перовский каждодневно навещал строительство, следил, как идут работы, жаловал полтиной старательных мастеровых, ругал нерадивых, а попадутся под горячую руку, мог и по шее накостылять.

Постепенно дело наладилось, и Василий Алексеевич поручил наблюдение и сбор денег с кантонов башкирскому офицеру Ахуну Давлетшину, прилежному в службе и скорому на расправу.

В воскресенье после поздней обедни в соборе губернатор пригласил к себе на пирог своих ближайших помощников и адъютантов.

— Господа, — сказал он, едва гости успели опрокинуть первые рюмки и насладиться пирогом, — мы победили: восстание погашено в самом начале, Караван-сарай строят, словом, Башкирия успокоена. Полностью оправдал себя мой прием натравливания башкирских начальников друг на друга, поощрение и награждение начальников кантонов, есаулов, старшин. Расправляться с бунтовщиками исключительно башкирскими руками и плетками — таков мой наказ, так, и только так будем поступать впредь! Единство башкир чревато бедами для империи. Расслоение башкир сулит тишину и процветание нашего обширного края. Сейчас мои приемы начали перенимать и в соседних поволжских губерниях, где много инородцев.

Генералы, офицеры, чиновники рассыпались в похвалах, превозносили мудрость и государственную прозорливость Василия Алексеевича. Конечно, они знали, что в Первом кантоне Пермской губернии недавно повесили примерно десятка два, если не более, бунтовщиков-башкир, муллу, призывавшего к мятежу, пытали, казнили, а семью его всю закопали живьем в яму, но благоразумно помалкивали — поди-ка докажи, что сие учинено по приказу Василия Алексеевича. Всегда ведь можно отпереться — мол, самоуправство командира карательной сотни…

— Я повторяю, — важно и самоупоенно говорил Перовский, — преданных башкир будем отличать — денег не жалеть, с повышением в чинах не скупиться. И еще: искать умных башкирских парней, везти их в Оренбург, станем здесь учить, но, ясное дело, не в медресе, а в русских школах. Полюбуйтесь, как исполнителен, как предан России башкирский сэсэн и кураист есаул Буранбай. Окончил Омское военное училище. И на войне с французами отличился. А какой музыкант, певец!.. — Василий Алексеевич с восхищением зажмурился, замотал головою, топорща усы.

В заключение он сообщил собравшимся, что летом будет жить постоянно в усадьбе на Хакмаре, а в Оренбурге главноначальствующим края и войсками останется генерал-майор Циолковский.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Его приказ — мой приказ! Вопросы есть? За ваше здоровье!

Нежно зазвенели хрустальные бокалы с шампанским.

И он, кивнув с благосклонной улыбкой, удалился в кабинет, а через кабинет в спальню.

Адъютанты, знавшие все и вся, что происходило в губернаторском дворце, переглянулись, заухмылялись.

— Их превосходительство торопится к жене Виткевича!

— Разве уже привезли?

— Как же, в карете с занавешенными окнами.

— То-то их превосходительство отличает по службе Виткевича, — хихикнул кто-то из сплетников, — загонял по кантонам, и все по срочным делам.

— Не увезет ли он жену Виткевича с собою в летний домик на Хакмаре?

— Да-с! Ее пригласит отдохнуть, а муженька сплавит в дальние кантоны.

Утром Перовский вместе с Владимиром Ивановичем Далем, чиновником особых поручений при губернаторе, отбыл в летнюю резиденцию[53].

Бедняга Виткевич, затравленный сплетнями, анонимными письмами, застрелился, но это уже никого не интересовало.

23

Вскоре на Хакмар прискакал по вызову губернатора Буранбай.

— Здешняя дивная природа требует музыкального сопровождения! Назначаю тебя моим личным кураистом, — со снисходительной добротою промолвил Перовский и вскинул голову, дожидаясь благодарности.

Но есаул хмуро молчал.

Верхами Василий Алексеевич и Буранбай ездили от зари до зари по берегам реки, по урманам, по седой от плещущегося по ветру ковыля степи, и всюду Василий Алексеевич заставлял его играть на курае протяжные и душевные башкирские песни.

Как-то поехали вечером на рыбалку; естественно, бродили с сетью в Хакмаре оренбургские казаки, мастера-рыболовы, они и варили уху в чугунном котле, а губернатор и личный кураист возлежали на паласе у костра.

— Эх, отлично, ну до чего замечательно! — Умилился Перовский. — Играй, Буранбай, песню за песней!

Василий Алексеевич, с наслаждением вслушиваясь в мелодию, — а курай в ночной тишине звучал, пел, тосковал, плакал особенно проникновенно, — думал, что только на Южном Урале, в Оренбуржье, в башкирских степях, на берегах полноводного Хакмара могли возникнуть такие лирические песни. В лесах темно, пламя костра пляшет, изгибается, толкаемое ветром, первые звезды прорезались на небе, на лугу бродят стреноженные кони, гремят колокольчиками, и все это гармонически слилось в прозрачном, ясном, как свет звезды, голосе курая. Может, такими вот вечерами и рождаются задумчивые башкирские мотивы, песни?

— Хорошо, — повторил Перовский. — Истинная музыка — всегда любовь, всегда переживание, всегда размышление.

Стоявший неподалеку молодой башкирский казак не утерпел, откликнулся на слова губернатора:

— Башкорт песню любит: верхом скачет — песни поет, кунака в доме принимает — песни поет, в урмане гуляет — песни поет.

Перовский вспылил, цыкнул на казака, осмелившегося нарушить губернаторское блаженное упоение музыкой. Исчезла прелесть одинокого созерцания величия летней ночи, сокровенных раздумий.

Сотник подбежал на цыпочках и показал наивному парню увесистый кулак.

Василий Алексеевич был горяч, но отходчив, и через минуту подозвал денщика, велел выдать всем казакам по чарке, а казакам-рыбакам по две чарки водки.

— Играй! Играй, — подтолкнул он Буранбая.

Есаул набрал полную грудь прохладного воздуха, поднес курай ко рту, и потекла, заструилась, заиграла брызгами, как горная речка на перекатах, мелодия, но не уютная, не баюкающая, как недавние песни, а боевая, призывная, гремящая подковами военных коней, лязгом мечей, гулом барабанов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Это очень похоже на марш, — заметил, встрепенувшись, Перовский.

— Да, ваше превосходительство, вы угадали, ее сочинили наши джигиты на русско-турецкой войне, — ответил Буранбай. — Слова песни и даже название забылись, а вот мелодию они принесли домой, от ветеранов переняли молодые кураисты, и я запомнил, не раз играл в походах от Бородина до Парижа.