78 - Макс Фрай

Расследование всей этой глупейшей чертовщины затруднялось тем обстоятельством, что в момент столкновения с островом капитаны — и это естественно — не успевали сделать никаких записей в судовых журналах. Вахтенных помощников и матросов опрашивали досконально, и все они как один подтверждали показания капитанов, повторяя, что перед катастрофой не видели по курсу никакой помехи. Равно как и маяка.

Полнолуние — время тревожных снов, поэтому лучше не спать. Пятнадцатый лунный день щекочет мои нервы, заигрывает с ними, вытягивает в струнку и исполняет на них — для начала — соло из Smoke On The Water. Я знаю: это сигнал, после которого сумасшедший блэкмор смешает партии и примется за страшное. Постепенно напрягаясь, я жду, когда ночь смоет с неба декадентскую акварель заката и воплотится в своей излюбленной графической технике — вода, желтая бумага, тушь. Луна не терпит беспорядка. Я вижу, как она делает заливку, и в тот момент, когда её главная кисть касается перигея, в меня вступают ударные.

И так каждый раз.

Капитан с театральной фамилией Немирович поведал на пресс-конференции, что с островом не всё ладно. Его танкер «Механик Пономарёв», избежавший, к счастью, столкновения со Скриплёвым, доставил во Владивосток 5 тысяч тонн высокооктанового бензина. Не пустись Немирович на простенькую хитрость, в Японском море случилась бы экологическая катастрофа.

Немирович наплевал на то, что его могут поднять на смех. Пять крушений — веский повод рискнуть репутацией серьезного мужчины. Немирович действительно рисковал, потому что его версия, выдержанная в духе «Секретных материалов», вполне могла остаться непонятой. Так по началу и произошло; тот факт, что Немировичу удалось нормально провести танкер мимо острова, не слишком повлиял на ситуацию. В конце концов, он был далеко не единственным капитаном, чье судно не разбилось о Скриплёв: действительно, аварий случилось всего пять (хотя этого и много чертовски), а пароходы заходят в пролив абсолютно каждую ночь.

Немирович рассказал, что встал на якорь в двух милях от острова, когда Скриплёв был прекрасно виден не только на локаторе, но и невооруженным глазом. Маяк исправно посылал сигналы в интервале 50 тире 6 секунд, и визуализация острова была отличной: над заливом поднималась полная, как на открытке в честь Хэллоуина, луна. И тогда, поведал капитан, он решил выйти на связь с диспетчером порта. Немирович сообщил берегу о поломке главного двигателя, после чего, вежливо отказавшись от буксира, заявил, что до утра экипаж справится с ремонтом собственными силами.

Я живу циклами луны, раз и навсегда совпав с нею в безукоризненно-патологической пульсации. Двадцать девять дней — наш с нею общий ритм. Мне не нужно обводить цифры календаря. Я могу даже не глядеть в небо, ориентируясь лишь по лунной дорожке на поверхности Босфора Восточного. Когда она становится особенно яркой и дотягивается до моего дома, мои нервы — так уж совпало — начинают исполнять рок-композиции. А еще один раз была совершенно другая музыка. В ту ужасную пасмурную ночь, когда туман занавесил моё окно душной маскировочной шторой, мне не оставалось ничего иного, как лезть на стены под ансамбль из японских барабанов и шотландских волынок.

Капитан «Механика Пономарёва» засек момент, когда остров исчез не только из виду, но и с экрана локатора. Вернее, Скриплёв пропал из капитанского поля зрения, но в ту же секунду бдивший у радара второй помощник заорал на весь мостик: «Есть!», после чего протёр глаза и поправился: «То есть нету». Факт исчезновения острова капитан лично, в присутствии вахтенных — штурмана и матроса — зафиксировал в судовом журнале. Подписи всех троих были предъявлены экспертам, а потом и журналистам. Имелись также автографы и других членов экипажа «Механика Пономарёва»: команда была поднята по тревоге «человек за бортом», и каждый расписался под текстом служебной записки в подтверждение того, что «в условиях хорошей видимости и отсутствии волнения на море по курсу судна не отмечено никаких плавучих объектов, в т. ч. островов».

Немирович и вправду был готов простоять на якоре до утра, но этого не понадобилось: остров появился через четыре часа там, где ему и положено быть — в пяти милях от берега и в двух — от танкера. Как будто никуда и не исчезал. С моста отдали команду запускать главный двигатель, якорь с утробным масляным грохотом всосался в клюз, и «Механик Пономарёв» малым ходом, дабы оставался максимум возможности для маневрирования, двинулся по направлению к внутреннему рейду. В судовом журнале было записано, что Немирович приказал расходиться с островом правым бортом, потому что при расхождении левым судно оказывалось между берегом и островом, а от этого Скриплёва можно было ожидать всего, чего угодно.

В такое время нельзя солить капусту и ходить в церковь. Если наплевать на приметы и запреты, капуста отомстит отсутствием хруста, а церковь — ощущением мелового круга, посреди которого, словно проклятый Хома Брут, стоишь ты. Но это ерунда. Главное — пережить первую ночь.

Вопреки аргументированному докладу Немировича, в прессе возникли слухи, что злополучный Скриплёв обладает способностью исчезать и возникать по несколько раз за ночь. Впрочем, выводы из наблюдений капитана всё же сделали. Но не считать же, в самом деле, серьезным результатом инструкцию, строго-настрого велевшую капитанам вызывать лоцмана за три мили до подхода к Скриплёву. Не прошло и месяца после ночной стоянки «Механика Пономарёва» супротив острова, как в его скалы со всей дури влепился вьетнамский сухогруз «Binjong ga», следовавший в сопровождении лоцманского катера. На этот раз, к сожалению, не обошлось без человеческих жертв.

Может быть, мне только кажется, но именно тварная боль, раскаляющая низ моего живота, помогает мне чувствовать фактуру лунного света, графику которого я последние полгода пыталась перевести в живопись. Когда я в полном порядке, лунный свет ускользает от меня, течет сквозь пальцы и кисть, не оставляя следов на холсте. Так что к «Ночному этюду с натуры» мне приходилось возвращаться только на пересечении четырнадцатого-пятнадцатого лунных дней, когда нервы начинают играть бесконечное вступление сразу к трем вещам Deep Purple. Тогда я бралась за работу, перекачивая физиологический напряг в свой «Ночной этюд»: как оказалось, этот процесс невероятно успокаивает, и в какофонии звуков появляется гармония. Вид из окна комнаты у меня потрясающий. Работала я часа по четыре: до тех пор, пока луна не смещалась слишком уж вправо.