Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

Такой подход, когда заимствования производятся сразу из многих стран, был, безусловно, для Японии новым, ибо раньше единственным источником для заимствований всегда являлась для нее только одна страна – Китай. Но в то же самое время такой подход был и традиционным. В том смысле, что японцы заимствовали из Китая достаточно избирательно – только то, что считали полезным и нужным. В результате эти заимствования зачастую приобретали малоузнаваемый вид. «Слушать всех и не слушаться никого» – так можно сформулировать ту стратегию, которую проводили японцы в отношении заимствований.

Родителюбивая дочь получает подаяние от дантиста.

Из книги Нисимура Сигэки «Женщин примерное зерцало» («Фудзё кагами»)

Время было сложное, ход мысли элиты не демонстрировал единообразия. Западу приписывали даже те ценности, которыми тот обладал явно в меньшей степени, чем сами японцы. В этом году императрица Харуко поручила директору школы для детей аристократов Нисимура Сигэки составить книгу «Женщин примерное зерцало» – книгу биографий замечательных женщин Запада, с которых следовало брать пример. Морализаторские истории того же толка были весьма распространены и в родной японской словесности. Однако для придания большей авторитетности традиционным моральным нормам в состав верных почитательниц наследия Конфуция были записаны Жанна д'Арк, матери Джорджа Вашингтона и Гёте. Чрезвычайно трогательна история о безымянной девушке из Нью-Йорка. Ее родители были старыми, бедными и больными. В холодную зиму у них не хватало денег, чтобы купить дров и согреться. Их юная дочь не могла прокормить их. И вот она увидела объявление дантиста: тем, кто согласится продать свои здоровые передние зубы, он обещал по 15 иен за штуку – при условии, что он сам будет рвать их. Бедная девушка отправилась к врачу, но после того, как она поведала ему свою печальную историю, он настолько поразился ее дочерней преданности, что отказался рвать у нее зубы и, обливаясь слезами, дал ей 15 иен просто так.

Совсем недавно Нисимура Сигэки в своих лекциях обрушился на упаднический Запад, теперь он получил другой заказ. Культурная ситуация была под стать политической, однозначные решения были невозможны.

Несмотря на критические отзывы со стороны европейцев и местных «почвенников», японская знать упорно продолжала устраивать приемы на западный манер. Пример санкционированного правительством Рокумэйкан оказался заразителен. На балу, который устроили принц и принцесса Комацу, присутствовали и император с супругой. Мэйдзи там очень понравилось: вернувшись во дворец, он заметил, что там было так же хорошо, как в цирке, до которого он был большой охотник.

Самый знаменитый бал в истории Японии состоялся 20 апреля этого года. Его устроил премьер Ито Хиробуми в своей резиденции. На нем присутствовал практически весь кабинет министров. Были приглашены и профессора Токийского университета, ратовавшие за замену иероглифики на латиницу. Это был первый в истории Японии бал-маскарад. Сам Хиробуми представлялся венецианским дожем, его супруга – знатной испанкой, дочь – итальянской пейзанкой. На балу присутствовало около 400 гостей, выряженных Мефистофелями, Макбетами, Оскарами Уайльдами, Нептунами. Многие щеголяли и в японских костюмах, представляясь монахами-отшельниками (ямабуси) и бабочками. Был там и герой сказок Урасима Таро, и поэт двенадцатого века Сайгё. Гости танцевали до четырех часов утра. Один из них позже сказал, что делал это «ради своей страны». Именно так элита расценивала свое участие в маскараде.

Через несколько дней газеты написали, что на этом балу премьер-министр якобы совратил жену графа Тода. Никто вроде бы не отнесся к этому обвинению серьезно, но в любом случае «почвенники» оскорбились тем, что первые лица государства были одеты, словно какие-то актеришки, и даже – подумать только! – танцевали с иностранками. Эти люди давно сделали Ито мишенью для своих инвектив. В его доме жила Цуда Умэ, учившаяся в Америке и ставшая там квакершей. Говорили, что премьер хочет обратить в христианство самого Мэйдзи. Голос защитников национальных устоев высился. В следующем году на приеме по случаю дня рождения Мэйдзи женщины были снова одеты в кимоно, а не в бальные платья. Для сторонников безоглядной вестернизации наступали плохие времена. Но далеко не все они чувствовали это. Прежние правительства ввиду их почтения перед китайской мудростью можно охарактеризовать как главных китайцев в Японии, к правительству нынешнему больше подходило название «главного европейца». Такой стремительный переход не мог остаться без последствий.

Тоёхара Тиканобу. Император Мэйдзи на цирковом представлении (1886 г.)

Бал-маскарад. Газета «Ямато симбун» (23 апреля 1887 г.)

Токутоми Сохо

Быстрая модернизация меняла строй жизни и ее формы. Она привела к разрыву между поколениями. В этом году оппозиционный журналист и политик Одзаки Юкио (1858–1954) в своем трактате «О молодежи» написал, что старые люди не представляют для нового общества никакой ценности, поскольку они уже не способны понять западную цивилизацию. Эти революционные идеи разделяли многие.

Чуть раньше Токутоми Сохо, который к этому времени успел креститься во время обучения в протестантском колледже Досися в Киото, опубликовал брошюру такого же скандального содержания. В ней он говорил, что злейшими врагами молодого человека могут оказаться пожилые люди, которых он всегда любил и уважал. Заодно со стариками Сохо объявлял анахронизмом и всю японскую культуру. В нынешней Японии его не устраивало ничего. Ничего, за исключением. географии и климата. Он говорил о благоприятном климате и богатстве почв. Больше всего его радовало островное положение страны. Видя в этом сходство с Англией, он предрекал Японии выдающееся место в качестве торгового перекрестка на Дальнем Востоке[181].

В этом году Токутоми Сохо основал общество «Минъюся» («Друзья народа») и приступил к изданию журнала «Кокумин-то томо» («Друг народа»), который выходил с английским подзаголовком «The Nation’s Friend». Токутоми Сохо выступал против роста военных расходов и за интернационализм, за равенство полов и повышение уровня жизни. Идеи о неспособности стариков обеспечить тотальную вестернизацию также получили на страницах журнала самое радикальное выражение. Он издавался огромным по тем временам тиражом в 10 тысяч экземпляров. Из ежемесячника он быстро превратился в еженедельник.