Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

внутрь. Сейчас музыка грохотала, как раскаты грома. Затем она медленно стихла, и запел сочный молодой голос. В центре эстрады стояла девушка, и из ее горла лились звуки, словно из золотой флейты. Я развернулся и направился к выходу.

Неожиданно меня кто-то схватил за руку. Это оказался Дейв с сияющими глазами:

— Послушай, как поет эта канарейка, Джонни, ты только послушай!

Я посмотрел на сцену. Девочка умела петь, но сейчас я был не в настроении слушать песни. К нам направлялись Стэнли Фарбер и Ларри Ронсен. Интересно, подумал я, рассказал ли Ларри Стэну о звонке из Бостона? Мне было наплевать сейчас. Может, в другое время, но не сейчас. Единственное, что я хотел, это поскорее вырваться отсюда.

Дейв держал меня за руку, пока они шли к нам. Затем он возбужденно крикнул на ухо:

— Помяни мое слово, эта девчонка выгоднее любого банковского счета. Я слышу в ее голосе позвякивание кассовых аппаратов! — Он повернулся к Ронсену и Фарберу за поддержкой. — Правда?

Они, улыбаясь, кивнули.

— Слышали, что умер Петер Кесслер? — поинтересовался я у них.

— Я слышал, — кивнул Ларри. — Жаль, конечно, но он уже был стариком.

Я пристально смотрел на них. Ларри был прав. Действительно жаль. Только он не знал, насколько. Я грубо выдернул руку и пошел к выходу.

— Эй, что с ним? — раздался за моей спиной голос Дейва Рота.

Я не услышал ответ, потому что вышел из павильона.

В кабинете никого не оказалось. Я сел за стол и положил перед собой лист бумаги. Заскрипело перо, и на бумаге появились слова:

«Совету директоров „Магнум Пикчерс Компани“».

Я выглянул через открытую дверь в коридор, затем посмотрел на заявление. Неожиданно мне стало все ясно. Я вспомнил слова Ала Сантоса перед отъездом.

Он посмотрел на меня и спокойно улыбнулся.

— Петер сказал, что когда-нибудь ты приедешь ко мне за помощью, — сказал Ал Сантос.

— Серьезно? — Я удивленно посмотрел на него. «Как он мог предвидеть? Мы решили это только вчера!»

— Серьезно, Джонни, но это произошло почти два года, когда он продал акции.

Я удивленно посмотрел на Дорис, затем перевел взгляд на Ала.

— Как он мог знать? — недоверчиво поинтересовался я.

Сантос посмотрел на Вика, который бросил мне сердитый взгляд, затем гневно вышел из гостиной. Сантос сел.

— Помнишь тот день, когда вы поссорились и он выгнал тебя?

Я кивнул. Краешком глаза я поймал взгляд Дорис.

— Сразу после твоего ухода он позвонил мне. — Ал сунул в рот новую сигару. — Правда? — спросил он у Дорис.

— Я помню тот день. Я не слышала разговор, но помню его.

Ал Сантос повернулся ко мне.

— «Джонни, — были его первые слова, — продал меня». Затем он попросил денег, чтобы выкупить контрольный пакет акций.

Я тогда только узнал, что сделал Витторио. Я страшно на него разозлился, но что сделано, то сделано. Я ответил, что с радостью займу ему деньги, но спросил, они ли требуются ему?

«Что ты хочешь этим сказать?» — не понял он.

«Они предложили тебе четыре с половиной миллиона за твои акции. Зачем рисковать, когда можно получить такие деньги, уйти в отставку и спокойно доживать свой век?»

Петер помолчал с минуту. Я знал, что он думает. Затем я рассказал, что сделал Витторио. После долгих размышлений он поинтересовался:

«Значит, я ошибся в Джонни?»

«Выходит, что так».

«В таком случае мне тем более необходимы деньги!»

«Зачем?» — поинтересовался я.

«Затем что Джонни потерял все, и я должен помочь ему. А теперь без меня он лишится и работы в „Магнуме“».

«Джонни не потеряет работу. Он им нужен, он единственный человек, который знает компанию».

«Но когда-нибудь Джонни попадет в беду, — сказал Петер Кесслер. — Они сделают с ним то же, что со мной. Что тогда ему делать? Кроме нас у него никого нет».

«Если он попадет в беду, я помогу ему, — ответил я. — А пока не принимай все так близко к сердцу. Чтобы создать «Магнум», ты много работал. Пришло время отдыхать, наслаждаться жизнью с женой и детьми. С четырьмя с половиной миллионами долларов тебе не о чем будет беспокоиться».

Потом он заставил меня пообещать помочь тебе, если возникнут неприятности. Я без колебаний поклялся, потому что сам собирался сделать это. Затем Петер согласился продать свои акции.

Сантос закурил. В наступившей тишине я смотрел на Ала, и мое сердце было так переполнено, что я не мог говорить. Эти двое людей всю жизнь были моими ангелами-хранителями. Я так много задолжал им, что мне никогда не расплатиться. Не такой уж я и умный, как мне казалось.

Мы в кино были очень заняты тем, что заворачивали мечты в блестящий целлулоид, и забывали, что мы обычные люди, которые по-настоящему верят в свои мечты. Мы блуждали в мире грез собственного изготовления, и всякий раз, когда грубая реальность дня врывалась в наш мир, мы вскрикивали от страха и неистово бросались заделывать бреши в целлулоидной броне.

Я ничем не отличался от остальных. Я тоже жил в мире прекрасных грез, который только подогнал под себя. Как и остальные, я воздвиг себе крепость с целлулоидными стенами.

Однако целлулоид обладает одним плохим свойством, о котором мы все забыли — он плавится под лучами солнца. Я ошибочно считал свою крепость неприступной.

Всю неприступность создавали наши близкие и друзья. Сейчас я знал, что бо́льшую часть прочности обеспечивал Петер Кесслер, который являлся и стенами и фундаментами. Без него не существовало бы и самой крепости, без него не было бы и мира грез, в котором я бы жил.

Сейчас я это знал, только понял все слишком поздно.

Мое перо опять заскрипело по бумаге.

«Сим уведомляю о своей отставке с поста президента и члена совета директоров „Магнум Пикчерс Компани“».

— Ты не имеешь права делать этого, Джонни! — раздался женский крик.

Я поднял глаза и увидел испуганную и разгневанную Дорис Кесслер. После нескольких секунд изумленного молчания я наконец спросил:

— Почему ты оставила дома мать?

— Ты не можешь сделать этого, Джонни! — повторила она, не сводя взгляда с моего лица и полностью игнорируя мой вопрос. — Ты не имеешь права просто так взять и уйти!

Я встал, подошел к окну и открыл его дрожащими руками. В кабинет ворвалась музыка.

— Не имею права? — хрипло переспросил я. — Послушай это! Я не хочу, чтобы в моем доме, когда я умру, тоже играла музыка. Я хочу, чтобы они прекратили работать хоть на день, хоть на минуту, но