Золотая коллекция классического детектива (сборник) - Гилберт Честертон

Лицо Пинкертона было весьма загадочным.

– Возможно, – сказал он, – хотя вряд ли: тот негодяй, по-моему, не решился бы перейти от кастета и ножа к револьверу. Последний не так-то просто использовать на площади, полной народу.

– Я того же мнения. В данном случае мы, по-видимому, имеем дело с другим преступником, не имеющим ничего общего с «Тигром».

– Об этом пока нельзя сказать ничего определенного, – заметил Пинкертон. – Позвольте мне, господин инспектор, взять показания у раненой!

– Хорошо, – ответил Гельман. – А я буду записывать.

Женщине между тем перевязали руку, и она сидела возле письменного стола. Ее красное лицо слегка побледнело, а глаза беспокойно бегали по сторонам. Сыщик взял стул, уселся напротив женщины и во время допроса не сводил с нее взгляда. Это, видно, было ей весьма неприятно, и она избегала смотреть ему в лицо.

– Как ваше имя? – начал он свой допрос.

– Мария Вильям!

– «Волосатый человек» Вильям – ваш муж?

– Нет, он мой брат…

– Давно вы разъезжаете с ним по ярмаркам?

– Пять лет! – ответила женщина и раздраженно добавила: – А зачем вы об этом спрашиваете? Это вас вовсе не касается!

– Вы заблуждаетесь! – холодно возразил ей Пинкертон. – Сыщик должен знать все второстепенные обстоятельства дела, чтобы раскрыть преступление. Вот почему я прошу вас отвечать на все вопросы, иначе вынужден буду принять самые решительные меры.

Женщина вскочила.

– Это уже слишком! Вы обращаетесь со мной, как с преступницей, тогда как я сама стала жертвой преступления!

– Сидите спокойно и не волнуйтесь! – сказал ей Пинкертон сурово.

Женщина тотчас уселась и только злобно посмотрела на него.

Инспектор и другие чиновники удивленно глядели на Пинкертона. Они не могли понять, почему он так странно обращается с раненой. Он же делал вид, что ничего не замечает, и продолжал:

– Расскажите-ка, только правдиво, как было совершено нападение на вас.

Раненая медлила. Ей не нравился метод допроса, выбранный Пинкертоном, однако она стала рассказывать:

– Мы содержим нашу палатку вдвоем с братом. Поскольку в то время никого из зрителей в палатке не было, я оставила свое место у кассы и направилась к фургону, в котором мы живем, чтобы сделать себе бутерброд. Я крикнула брату, что сейчас вернусь, вышла из палатки и поднялась по ступенькам, чтобы войти в фургон. В тот самый момент, когда я взялась за ручку двери, раздался выстрел и я почувствовала сильную боль в правом плече. Я вскрикнула и, оглянувшись, заметила тень фигуры, быстро скрывшейся между рядами фургонов, за палатками.

– Вы хотели открыть дверь в тот момент, когда в вас выстрелили?

– Да…

– Это неправда! – сказал холодно и уверенно Пинкертон.

Женщина вскочила, побледнев.

– Значит, по-вашему, я лгу?!

– Да, лжете! Неправда, что вы хотели открыть дверь!

Мария Вильям в бешенстве затопала ногами, сжала кулаки и закричала:

– Теперь мне остается только замолчать! Я даю самые правдивые показания, говорю, как было дело, а вы мне не верите! Что же мне сказать в таком случае? Я не намерена вам больше отвечать, если вы сомневаетесь в моих словах!

Странная улыбка мелькнула на губах Пинкертона.

– Если дело обстоит именно так, как вы говорите, то выстрел был какой-то необыкновенный! Я объясню вам, почему ваши слова не соответствуют истине. Когда вам перевязывали раненую руку, я видел рану, и фельдшер, сделавший вам перевязку, подтвердит, что пуля, попавшая в вас, была выпущена спереди, а не сзади. Если бы вы действительно в тот момент открывали дверь, пуля попала бы сзади; это вам и самой ясно, и даже маленькому ребенку не пришлось бы этого объяснять.

Полицейские громко выразили свое изумление. Фельдшер подтвердил слова Пинкертона. Мария Вильям еще сильнее побледнела и крикнула:

– Да, может быть, я, прежде чем открыть дверь, оглянулась назад! И вообще, я не могу помнить всех подробностей!

– Это странно, – сухо заметил Пинкертон. – Услышав шум, вы должны были повернуться всем корпусом. В таком случае, по меньшей мере, странно, что вы не помните этого обстоятельства…

Раненой было явно не по себе от такого строгого допроса. Она не знала, что ответить, и сказала:

– Я сама не знаю, как это все произошло, у меня кружилась голова. Оставьте меня в покое!

Сыщик поднялся. Его сухость сразу исчезла, и он вполне дружелюбно сказал:

– Неудивительно, что у вас закружилась голова от такого ужасного происшествия. Идите в медицинский пункт. Там извлекут пулю и снова перевяжут рану.

Мария Вильям облегченно вздохнула. Видимо, она была рада, что допрос наконец окончен. Когда она вместе с фельдшером покинула контору, инспектор обратился к Пинкертону.

– К какому выводу вы пришли относительно этого странного выстрела? – спросил он.

– Пока трудно сказать, – ответил Пинкертон. – Во всяком случае, я уверен, что покушения на эту женщину не было. Здесь что-то другое… И я постараюсь добраться до сути!

– Но что же произошло на самом деле?

– Позвольте мне пока ничего не говорить. Вы знаете, что человеку свойственно ошибаться… Пойдемте, сударыня, укажите мне место, где вы подверглись нападению!

Нат Пинкертон вежливо поклонился и вышел из конторы в сопровождении Марии Вайзе, которая все это время удивленно следила за происходящим.

Глава 3

Таинственный фургон

Площадь все еще кипела жизнью, когда Пинкертон с Марией Вайзе подошли к месту, где она подверглась нападению.

Они протолкались через толпу, дошли до зверинца, обогнули его и очутились в узком проходе между зверинцем и другим балаганом. Этот маленький проход соединял два больших и был погружен в темноту – вполне подходящее место для нападения.

Сыщик зажег электрический фонарь и стал внимательно изучать место происшествия. Девушка тем временем показывала ему, в каком направлении она шла и в каком месте ей был нанесен удар. Как только она указала на это место, Пинкертон заметил большой разрез, сделанный острым ножом в полотне палатки, служившей зверинцем. Он раздвинул щель и увидел, что с внутренней стороны, у самого разреза, нагромождены ящики.

– Видите, сударыня? Держу пари, что преступник скрывался именно за этими ящиками. Он сделал этот разрез и поджидал здесь свою жертву, словно паук, подстерегающий в паутине мух.

Пинкертон внимательно разглядывал землю в надежде заметить хоть какие-нибудь следы, но ничего примечательного не обнаружил.

Войдя в зверинец через разрез, он также ничего особенного не увидел. Тем не менее неудача его не огорчила, и сыщик пробормотал себе под нос:

– У меня есть еще один путь, идя по которому, я обязательно достигну цели… – Он обратился к девушке: – А вы, сударыня, можете отправляться домой. Надеюсь, вы оставили в полиции свой адрес? От всей души желаю вам получить обратно украденные вещи!

Девушка поблагодарила его и удалилась, а Нат Пинкертон смешался с толпой.

Он стал разыскивать палатку «волосатого человека» Вильяма, который показывал себя публике, беря по десять пфеннигов с человека.

Искать пришлось недолго. Третья палатка принадлежала Вильяму.

Раненой Марии Вильям еще не было за кассой. Дела у них, по-видимому, шли плохо. Толпа мало интересовалась «волосатым человеком». Люди равнодушно проходили мимо его палатки; никто не задерживался. Пинкертон стал прохаживаться взад-вперед, пока не заметил в толпе фигуру Марии Вильям. Она проталкивалась сквозь массу народа, рука ее висела на перевязи. Увидев женщину, Пинкертон тотчас же скрылся в боковом проходе и подошел к палатке Вильяма с другой стороны. Через щель он мог видеть внутренность палатки. Убранство ее отличалось чрезвычайной простотой. Там стоял ряд простых деревянных скамеек, а перед ними висела занавеска, которая раздвигалась в обе стороны. За занавеской было сделано небольшое возвышение, с которого Вильям, очевидно, и показывал себя публике.

Пинкертон ждал недолго. Через несколько минут в палатку вошла Мария Вильям, просунула голову за занавеску и тихо позвала:

– Эдуард, ты здесь?

Занавеска колыхнулась, и показалась голова, напоминающая скорее обезьянью, чем человеческую. Шея, щеки, лоб были покрыты густыми темно-каштановыми волосами, а глаза горели, как два угля. Этот удивительный человек был, видимо, сильно взволнован. Хриплым обеспокоенным голосом он спросил:

– Ты уже вернулась, Мария? Как дела?

– Все благополучно! – ответила она. – Можешь быть спокоен. Позже я все тебе расскажу. А пока молчи, говорить опасно: здесь и у стен есть уши.

Голова Марии исчезла, а «волосатый» продолжал ворчать:

– Счастье, что все так закончилось, не то попомнила бы ты свою неосторожность…

Нат Пинкертон обернулся и стал издали разглядывать принадлежащий Вильяму фургон, куда хозяева, видимо, перебирались на ночь. Погруженный в глубокое раздумье, сыщик долго стоял на месте.