Великий Черчилль - Борис Тененбаум

«Король часто ездил в Италию, мепакрин никогда не принимал, и он вполне здоров», – с торжеством сказал он ему.

Не удовлетворившись сведениями, полученными даже из столь высокого источника, он телеграммой запросил мнение главнокомандующего союзными войсками в Италии генерала Александера и с нескрываемой радостью продемонстрировал лорду Морану его ответ:

«Совершенно Секретно. Специальное сообщение, нумерованию не подлежит.

Лично Премьер-Министру:

Ни я, ни сотрудники моего штаба мепакрин не принимаем. Мне сказали, что это средство не лечит малярию, а только подавляет ее симптомы. Я не могу гарантировать, что Вы не заболеете, но думаю, что риск невелик. Захватите противомоскитную одежду, она может Вам пригодиться, если Вы захотите вечером прогуляться».

Лорд Моран подумал и письменно сообщил Черчиллю, что во время сицилийской кампании малярия свалила такое количество солдат, которое было эквивалентно личному составу двух дивизий. А во время операций на Новой Гвинее войска потеряли от малярии половину своего состава – 47 543 человека, в то время как потери от боевых действий составили 3104, примерно в 16 раз меньше. Что касается сведений, полученных от генерала Александера, то вот копия приказа по его армии, в котором указывается, что отказ принимать антималярийные таблетки является нарушением дисциплины, и нарушители будут отданы под суд. В заключение лорд Моран добавил следующее:

«Ввиду рекомендаций генерала Александера докторам – оставить свои таблетки при себе – лорд Моран хотел бы знать, имеют ли мнения генерала Александера в медицинских вопросах тот же вес, что и мнения лорда Морана о военных вопросах?»

Черчилль ответил ему телефонограммой, посланной через секретариат:

«Секретно. Передать немедленно.

Телефонное сообщение от 6 августа 1944 года от Премьер-Министра лорду Морану:

«Принимая во внимание силу данного вами залпа из всех орудий, выбрасывается белый флаг и объявляется полная и безоговорочная капитуляция».

Доктор всегда говорил, что сама идея – попробовать пошутить в споре с Уинстоном – дело довольно опасное, потому что контратака последует моментально.

Он не ошибся.

V

По дороге в Италию Черчилль остановился в Алжире. Он нашел время встретиться с Папандреу, с которым обсудил ситуацию в Греции. Провел в Неаполе что-то вроде совещания с Тито, которое окончилось формальным обедом. Тито был в военном мундире невероятной пышности и настаивал на том, чтобы два его телохранителя стояли во время обеда за его креслом.

Лорд Моран в дневнике замечает, что «выглядели они как злодеи из оперетты – с огромными усами и c кучей револьверов». Секретариат Черчилля находил, что эти бравые молодцы похожи на две рождественскиe елки, обвешанные игрушками. Английская жe служба безопасности вообще полагала, что присутствие личных телохранителей Тито на обеде «не является необходимым». Сошлиcь на компромиссе – иx поставили за дверями комнаты, в которой шел обед.

Зачем Черчилля носило по свету, почему ему не сиделось в Лондоне? Уж наверное, не очень нужная инспекция английских войск в Италии, сделанная через пару недель после столь же ненужной инспекции английских войск в Нормандии, не была все-таки предметом особой государственной важности? И с Папандреу вполне можно было поговорить посредством системы правительственной связи, а не лично? Лорд Моран такими вопросами не задавaлся, но видел с полной очевидностью, что его пациента снедает депрессия. Собственно, сам Черчилль о ней знал и даже придумал называть ее «Черным Псом» – «Black Dog». И поездки были своего рода средством унять свое плохое настроение какими-то активными физическими перемещениями в пространстве.

Его доктор сказал ему, что это недуг наследственный и получен Черчиллем от его предков. И добавил:

«По-видимому, вы сражаетесь с этим всю жизнь. Я заметил, что вы не любите посещать госпитали и вообще избегаете всего, что может навести тоску».

Рассказывая об этом эпизоде в своем дневнике, лорд Моран заметил, что после его слов Черчилль посмотрел на него так, как будто доктор знал что-то лишнее. Надо сказать, однако, что в августе 1944 г. у Черчилля, помимо наследственной склонности к черной меланхолии, были для такого настроения и вполне материальные основания.

Больше всего его бесили американцы. Он говорил лорду Морану, что однa мысль о том, что можно было бы сделать на Балканах с теми 10 дивизиями, которые они зачем-то высадили на юге Франции – теперь, когда «Оverlord» сломал немецкий фронт в Нормандии, приводит к тому, что у него поднимает давление.

Интересно, что Сталин, по-видимому, думал примерно в том же направлении, что и Черчилль. Hо oн, в отличие от Черчилля, располагал полной свобoдой делать то, что находил нужным. Во всяком случае, он не поддержал план маршала Жукова о немeдлeнном наступлении в Польше, а предпочел балканское направление. 20 августа 1944 г. началось вторжение в Румынию, и уже 23-го в Бухаресте случился переворот и новое правительство oбъявило о переходе Румынии на сторону союзников.

Все это Черчиллю оптимизма не добавляло – он был уверен, что русские армии войдут глубоко в Европу, и чувствовал, что он бессилен это предотвратить.

Так что визит к Александеру был полезен хотя бы в том смысле, что оказался своего рода отпуском. Наш незаменимый свидетель, лорд Моран, думал, что в окружении Черчилля нет ни одного человека, с которым он мог бы поговорить о том, что его тревожило глубже всего. Такого рода доверенным лицом и личным другом Рузвельту служил Гарри Гопкинс, «alter ego» президента. Черчилль преспокойно обходился без такого собеседника, но сейчас, на исходе лета 1944 г., ему был необходим кто-то, с кем он мог бы выговориться. Алан Брук на такую роль не подходил, он был слишком холоден и рационален. Идена Черчилль по-своему любил, но явно не ставил с собой наравне. Лорд Бивербрук в число его близких сотрудников больше не входил. Так что генерал Александер, человек умный, достойный, известный тем, что в самой плохой ситуации сохранял полное хладнокровие, и к тому же Черчиллем искренне восхищавшийся, послужил премьеру хорошей компанией.

Черчилль в любом разговоре роль говорящего брал на себя, но генерал Александер слушал его действительно с удовольствием, и хоть и участвовал в беседе больше короткими репликами, но делались они на уровне оратора и говорить ему даже помогали. Говорили они о стратегии. Черчилль, в частности, сказал генералу, что хотел бы быть на его месте – делать дело и двигать войска, стремясь к великой цели.