Бездна голодных глаз - Генри Олди

Она легко вскочила и, привстав на цыпочки, обвила тонкими руками могучую шею короля. Он смотрел на прекрасное лицо и испытывал ужас, леденящий ужас и отвращение.

— Люби меня! — страстно прошептала она, запрокидывая голову. — Дай мне частицу твоей жизни, чтобы поддержать мою молодость, дай! — и познаешь мудрость всех эпох, тайны вековых подземелий, призрачное войско склонится перед тобой, пирующее на древних могилах, когда ночь пустыни расписывается на лунном пергаменте полетом нетопыря. Я хочу воина. Люби меня, воин!

Она на миг прильнула к его груди, и сладкая боль пронзила короля, боль у основания шеи. Он с проклятием отшвырнул девушку на ее последнее ложе.

— Прочь, проклятая!

Из маленькой ранки на шее сочилась кровь.

Девушка змеей выгнулась на ложе, и желтые огни преисподней вспыхнули в глазах, прекрасных и завораживающих, и медленная улыбка обнажила острые белые зубы.

— Глупец! — крикнула она. — Ты хочешь уйти от меня? Нет, ты подохнешь в этой темноте и никогда не сыщешь обратной дороги. И иссохший труп твой еще вспомнит о предложенном бессмертии. Глупец, я еще напьюсь твоей крови!

— Может быть, — прорычал король, — но пока держись подальше от моего меча! Ему не впервой разговаривать с бессмертными…

Он сделал шаг, и вдруг спустилась темнота. Свечи мигнули и погасли, и за спиной шелестел тихий смех порождения мрака, подобный сладкой отраве адских скрипок; и король побежал, побежал во тьму — лишь бы уйти от обиталища прекрасного и омерзительного, живого и в то же время мертвого существа.

Источником вечной жизни было преступление, и к физическому отвращению присоединились боль и обида за величественную легенду, обернувшуюся…

НЕЧЕТ

— Тише, милый… Ты вернулся.

— Вернулся? — хриплый голос мужчины прервался. — Откуда?

— Я не знаю, — сказала женщина. — Ты пришел, но когда кровь твоя смыла Тяжелое Слово, — ты исчез. Исчез на девять ночей — и Верхние, и сам Сарт искали тебя, только я не искала — я ждала… И дождалась. Не уходи больше, я не хочу всматриваться в темные глубины неведомого… Где ты был?

— Я? Не помню…

— Совсем?!

— Совсем. Но нам нельзя медлить. Мои друзья…

— Друзья? — ветер вплел в голос женщины холодную жесткость ночного дыхания. — Какие друзья — люди? У варка нет друзей, ибо они с радостью пробьют его сердце, в память былой дружбы. Люди отправят тебя в Бездну Голодных глаз; но и варки, Верхние варки и наставник Сарт, не должны видеть нас. Мы можем кружиться туманом, плыть по лунному лучу, — но все законы против ослушников, людские и нелюдские. Ты добровольно ушел к Не-Живущим, рука твоя теперь чиста от браслетов, — и дорога человека закрылась для тебя; я встала из-под заклятия, и неразрешенный человек стал моим — дорога варков не примет восставшую…

— Значит, мы найдем третью дорогу, — твердо ответил мужчина.

Лунная пыльца осыпалась на плывущих в ночи, и сырой занавес тумана смыкался над притихшими, светящимися подмостками…

— Хорошо. Но тебе нужна пища. Кто остался у тебя из родственников?

— У меня? Мама…

— И все?!

— Все.

ЧЕТ

И вот сейчас она развеется,Моя отторгнутая тень,И на губах ее виднеетсяВоздушно-алый, алый день…

За оставшуюся часть ночи мы успели многое. Выкопав наш кокон — наш, теперь наш, один на двоих — мы скользнули вверх и вскоре уже зарывали его в развалинах заброшенного капища Сай-Кхон, за много лиг от родового кладбища Хори. Старое место было приведено в надлежащий вид, материнская среда уплотнена и обложена дерном, груз водружен на холм — но на новом захоронении были сняты все приметы, и под остановившимся, закрытым взглядом Лаик земля затвердела и приняла прежние очертания. Затем широким жестом она начертала в воздухе четыре горящих Знака и произнесла неизвестное мне Слово, заставившее письмена потускнеть и растаять.

— Это защита, — сказала она.

— От чего?

— От внутреннего взгляда.

Мы едва смогли закончить все это — на востоке занялось невыносимое сияние, оно разгоралось, и обожженное тело стало чужим, отказывалось подчиняться, боль путала мысли; и в последний момент мы успели уйти в дыхание, голубоватыми струйками тумана скользнув в кокон, ощутив объятья материнской среды, шероховатость каждого камешка, упругость и сочную мякоть корней…

Уже засыпая, я слышал мягкий шепот Лаик: "Где б ты ни был эти девять ночей — они пошли тебе на пользу. У меня прошел не один год, пока я научилась уходить в дыхание. Спи…"

— Мама!..

— Кто здесь?

— Это я, мама, Эри…

Я собираю туман, подтягиваю его со всех сторон, как подтыкают одеяло сонные дети, уплотняю, придаю форму — и читаю в глазах матери ужас и отвращение.

— Прочь, гнусный варк! Не смей тревожить облик моего сына! Прочь!

— Мама, это же я! Ну хочешь, я расскажу тебе о вечных драках с Би, о собранной тобой еде, когда я уходил к Джессике, о ворованной фасоли с огорода змеелова Дори — помнишь, ты долго ругалась с ним, а потом замолчала и пошла за крапивой…

Мама плакала, как ребенок, вздрагивая всем высохшим телом, и на руке ее, робко тронувшей мои пальцы, были ясно видны все девять браслетов. Зачем ты рожала урода, мама…

— Эри, мальчик мой, ты бледный стал, и руки какие холодные… Тебе плохо, Эри?

— Да, мама. Мне очень плохо.

Я закатал рукав и показал ей свою девственно чистую руку.

На этот раз она не отшатнулась, но долго, с грустью, глядела мне в глаза. Никто не способен долго выдерживать взгляд варка — но первым отвернулся я. Тишина висела между нами.

— Почему ты здесь, мама?

— Да что там говорить, Эри… Не верила я, да разве этим, городским, в балахонах, докажешь?.. Вешали меня вчера, до того топить водили, — ну, ты не маленький, закон знаешь, небось, — знаешь… Утром вот в последний раз будут. Сожгут, сказали… Мне-то что, я свое уже отходила — перед людьми стыдно…

— Не мог я иначе, мама. Никак не мог. Сам пошел — по своей воле… И тебя за собой зову — идем к нам, мама. Я поцелую тебя, легко-легко, и мы…

Она подняла на меня глаза.

— Не нужно, Эри. Я знаю — ты спасти меня хочешь, за тем и пришел. Варк ты там или кто — я тебя рожала, не ночь бесплодная… Спасибо тебе.

— Но я хочу подарить тебе Вечность, мама!

— А на что мне Вечность? Кровь людскую вечно пить?.. Не смогу я так, умру вот завтра — и хватит с меня… А выведешь ты меня человеком — опять же куда пойду? В Скит? В лес?.. Иди, мальчик, пусть будет, как положено…