Леонид Леонов. "Игра его была огромна" - Захар Прилепин

Имя Леонова в США, напомним, уже знали миллионы людей: это его обращения транслировали на всю притихшую страну по радио накануне открытия второго фронта. Очевидно, что решение о входе в войну было принято ещё до обнародования писем Леонова — но в числе прочего и с помощью голоса русского писателя американское правительство делало своё решение легитимным перед народом США.

Рекламный текст на обложке «Дороги на Океан» содержал как типично американские благоглупости про то, что Кури-лов — «родной брат Дмитрия Карамазова» (зря не самого Достоевского), так и очень дельное замечание о том, что роман предшествовал «рождению новой религии, которая сделала чудо Сталинграда».

«Дорогу на Океан» с восторгом приняли американские «левые», которые были сильны и многочисленны в те годы, как никогда позже, и с понятным смятением восприняли консерваторы. Ещё бы: ведь в «Дороге на Океан», помимо рождения новой религии, в отдельных фантастических главах описывалась ещё и мировая революция.

Посему и заголовки у критических рецензий были говорящие сами за себя: «Завтра — весь мир!», «Таковы мечты России?».

Дискуссия разгорелась не скучнее, чем в 1936-м в СССР. «Нью-Йорк таймс» одну задругой публикует рецензии — водной восторг, в другой гнев; о романе пишут в десятках провинциальных газет. Издание «Чикаго сан» называет «Дорогу на Океан» «русским шедевром».

Новые рецензии на леоновский роман в США будут выходить вплоть до середины 1950-х!

А пока, ввиду того что американский тираж «Дороги на Океан» разошёлся замечательно быстро, в 1946-м в Нью-Йорке издадут «Половчанские сады» (в сборнике «Семь советских пьес») и отдельным изданием «Взятие Великошумска» под названием «Колесница гнева».

«Героем этого романа является стальное чудовище: 34-тонный танк, — напишут американцы. — Леонов — писатель, одарённый выдающимся талантом, и роман его написан в самых лучших традициях».

Как и в случае с «Дорогой на Океан», выйдет пышная кипа разнообразных и разноречивых рецензий, из которых впору составить отдельную книгу; по горячим следам Второй мировой «Взятие Великошумска» получит своего американского читателя, удивлённого и заворожённого русским эпосом.

Однако стремительный и близкий к триумфальному въезд Леонова в американскую литературу завершится столь же быстро, как и начнётся. И далеко не по литературным причинам.

В марте того же 1946-го в Фултоне Черчилль произнесёт речь, которая положит начало холодной войне. И США, как мы знаем, станет в ней главным противником Советской России.

В Америке начнётся жёсткая борьба с собственным «левым движением». Что до советских писателей — вход для них будет строго ограничен; настанет пора публикации литературы исключительно антисоветского толка. Леонову на американские книжные рынки путь будет заказан.

Американская история Леонида Леонова получит продолжение лишь в 1960-м, когда там переиздадут роман «Вор», причём, напомним, в первой редакции.

После «Вора», вплоть до начала смуты в России в конце 1980-х, американцы будут периодически издавать Леонова и переведут все его сочинения, но это уже будет не столь жаркий, как в сороковые, а достаточно, что называется, вежливый интерес.

Зло на скамье подсудимых

Тридцатого апреля 1945 года в газете «Правда» будет опубликована очередная статья Леонида Леонова «Утро Победы»:

«Германия рассечена. Зло локализовано. Война подыхает.

Она подыхает в том самом немецком рейхе, который выпустил её на погибель мира. Она корчится и в муках грызёт чрево, её породившее. Нет зрелища срамней и поучительней: дочь пожирает родную мать. Это — возмездие».

Леонов станет одним из свидетелей исполнения этого возмездия: в сентябре 1945-го он посетит Дрезден и Люнебург, присутствуя в качестве корреспондента «Правды» на процессе над палачами из Бельзенского концлагеря, а в ноябре и декабре того же года — Нюрнберг.

Отзывы об увиденном он оставит крайне жёсткие. О немцах, во время первой поездки, Леонов пишет если не с ненавистью, то с искренним презрением и брезгливостью: «Есть такая заштатная провинция в северо-западной Германии близ Гамбурга, под названием Люнебург. <…> Сюда бежали со своими семьями гамбургские негоцианты. <…> Это они чинно гуляют здесь со своими фрау, это их кроткие детки бесшумно шалят на улицах, и даже мухи здесь летают особые, мелкие благовоспитайные мухи, не оставляющие следов на домашних предметах. Зато и скука в Люнебурге настоящая, немецкая, похожая на газовое удушье».

В этом милом городке располагался лагерь, где десятки тысяч человек заморили голодом.

«Ализариновые чернила и человеческая речь бессильны передать длительное ощущение душевной отравленности, полученное нами при посещении этого места, — пишет Леонов. — Сам Дант не рассказал бы больше, если б его послали сюда корреспондентом».

Но Леонову придётся рассказывать.

Большим шоком для него было наблюдать некую Ирму Грезе — белокурую немецкую девушку, редкой красоты, которая оказалась одним из специалистов по массовому убою заключённых.

На суде она улыбалась.

Когда её проводили из здания суда в тюремный грузовик мимо Леонова, из толпы крикнули:

— Боишься, Ирма?

— Нет, — ответила та спокойно.

«Мы возвращались из Бельзена, — напишет Леонов в статье „Когда заплачет Ирма“, — и ни один из встречных не опустил перед нами глаза, хотя и видно было по всему, что мы ездили в гости к мёртвым. Мы обошли также все эти Катцен-штрассы и улицы Святого Духа в Люнебурге и обрели украшенную свежими цветами могилу неизвестного германского лётчика, расстреливавшего таких же неизвестных детей на дорогах Англии и Белоруссии.

Нет, миру не достаточно капитуляции бывших парикмахеров и фотографов, пейзанок и кондитерских продавщиц…»

Незадолго до окончания войны Сталин решил урезонить Илью Эренбурга, писавшего наиболее злые и жестокие статьи о фашистской Германии. Публикации его статей прекратились после выхода 14 апреля 1945 года в газете «Правда» статьи Г. Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», где он был обвинён в разжигании ненависти к немецкому народу.

Однако Леонову явно позволялось то, что Эренбургу уже запретили делать: разжигать ненависть.

Цитируемую выше статью Леонов завершает прозрачной мыслью о том, что капитуляции мало: ему нужны слёзы Ирмы.

Из Люнебурга отправились в Дрезден, на машине, сквозь дождь, торопясь преодолеть расстояние до темноты: война ещё не ушла настолько далеко, чтоб не опасаться вовсе ничего. По Германии бродили тысячи дезертиров, избежавших суда и ожесточённых.