Следы в сердце и в памяти - Рефат Аппазов

- Давайте подождём ещё немного, пока наступят сумерки, и я поведу вас в наш лес, это совсем близко, не больше 15-20 минут ходу.

В лесу я здесь не бывал, да и в Москве тоже не приходилось ходить в лес, кроме случаев сдачи норм по лыжам на уроках физкультуры во время учёбы в институте. С лесом я хорошо познакомился только в г. Ижевске, куда было во время войны эвакуировано МВТУ им. Баумана и где находились студенты и преподаватели с октября 1941 года по апрель 1943 года. Первое знакомство с лесом относится к лету 1942 года. Тогда группу студентов отправили на 6 или 8 дней заготавливать лес. Нас разместили в большом бараке, разделили на пары, каждой паре отвели участок, дали по два топора и двуручной пиле и определили норму в 12 кубических метров за день. Лес был хвойный - сосна и ель, - в котором до нас уже работали. Это было видно и по пенькам, как-то беспорядочно разбросанным между могучими стволами других деревьев, и по кое-как сложенным кучкам обрубленных веток, и по шестиметровым брёвнам, ожидавшим транспортировки. Мы с Бобом - так звали моего напарника - лихо взялись за дело, но очень скоро выдохлись. С большим напряжением сил к вечеру сумели выполнить не больше половины нормы. Пришёл лесник, проверил нашу работу, сделал много замечаний по поводу высоты пней, обработки веток и сучьев, и на торце каждого бревна специальным молотком поставил своеобразное выпуклое клеймо. За невыполнение нормы сокращали положенный паёк, а на плохом "харче" дела шли еще хуже. Во второй день мы еле дотянули до 8 кубических метров. Лесник дал нам несколько полезных советов, которые должны были ускорить нашу работу. Мы видели, что до нормы нам не дотянуть, как бы мы ни старались. Обдумав сложившееся положение и призвав на помощь всю хитрость, на которую способен голодающий и маломощный студент, мы нашли решение проблемы. Рядом с нашим участком был такой же, но прореженный значительно больше, чем наш. На нём было много заготовленных брёвен, но они не были сложены в какие-то компактные штабеля, а лежали в виде целых деревьев, распиленных на шестиметровые куски. Каждое такое дерево, в зависимости от диаметра и высоты, тянуло на 1,5 - 2 куб. метра. Несколько таких деревьев мы перекатили на свой участок, предварительно отпилив от торцев тоненькие "блинчики", чтобы убрать клеймо. Такая работа выполнялась значительно быстрее и с меньшей затратой сил. Особо злоупотреблять своим "изобретением" мы не стали, но норму выполняли и свой паёк получали.

Во второй раз в настоящий лес я попал там же, в Ижевске, но уже зимой 1942-43 года по добровольному призыву. Чтобы "отоварить" сахарные и жировые талоны, имевшиеся на продовольственных карточках (то есть на эти талоны выкупить реальные продукты), нам предложили два дня поработать в лесу. Мороз был трескучий, поэтому первым делом мы разложили большой костёр, а затем уже стали работать. Бригада у нас была большая и весёлая, работа спорилась, и за эти два дня мы успели сделать довольно многое. По возвращении в город нам по нашим талонам выдали вместо сахара шоколад, а на жировые талоны - настоящее сливочное масло. Но лес после нашей работы как зимой, так и летом, становился похож на раненого зверя. На него даже жалко было смотреть.

Третье посещение леса в том же Ижевске чуть не закончилось для меня трагически. Зимой с одним из своих друзей - Эдиком Титенским - я отправился в деревню, чтобы обменять казённые студенческие байковые одеяла на картошку. Пока доехали туда, нашли желающих произвести обмен, погрузили на свои саночки по мешку картошки и вышли из села, наступил вечер, а когда вошли в лес - началась вьюга, которая очень скоро замела тропинку, по которой мы должны были идти. Мой товарищ, который с детства сильно хромал на одну ногу, очень скоро выбился из сил и категорически отказался продолжить путь. Он сказал: "Ты иди, а я останусь здесь, быстренько замерзну и помру. Всё равно на всём белом свете у меня уже нет ни родителей, ни братьев, ни сестёр". Предчувствие его не обмануло: как мне стало известно позже, все члены его семьи, евреи по национальности, действительно были расстреляны немцами в Ялте. Я тащил то свои сани, то его сани, то его самого. Нащупывал под ногами более твёрдую поверхность и, надеясь, что это и есть тропинка, медленно продвигался вперед. Я чувствовал, что Эдик замерзает, а меня поддерживало движение, хотя до смерти хотелось остановиться и передохнуть, но останавливаться нельзя было ни в коем случае. Когда, казалось, силы совсем покинули меня, вдруг впереди чуть просветлело, и вскоре вдалеке показались огоньки города. Радости нашей не было границ. Откуда-то появились силы и у Эдика, и часа через полтора мы уже были в тепле...

С тех пор слово "лес" ассоциировалось в моем воображении с этими тремя случаями в жизни, и мне захотелось посмотреть на лес, побывать в нем совсем в других условиях, когда не надо валить деревья, когда нет трескучего мороза и вьюги, когда в лесу можно просто погулять, отдохнуть, полюбоваться природой.

Перед тем, как мы вышли из дома, Рената попросила меня отстать от неё и идти на некотором расстоянии, не теряя её из виду. Так мы и сделали. Когда мы подошли к опушке леса, было ещё совсем светло, всё хорошо просматривалось и никого поблизости не было. Рената, остановившись, подождала меня, и мы вместе вошли в лес. Это был лес и не лес - так он сильно отличался от нашего. Он был весь каким-то упорядоченным, если таким словом можно определить состояние леса. Свободное от здоровых деревьев пространство не было заполнено переплетением множества кустарников, поваленными деревьями, сушняком, прогнившими пнями, не было видно и сухостоя. Мы прошли в глубь леса довольно основательно и очутились на свежевырубленном участке, или, как у нас принято говорить, на просеке. Это был удивительный участок. Ничего подобного я в жизни не видел. Представьте себе несколько гектаров земли, из которой выглядывают сотни абсолютно ровно срезанных пней на абсолютно одинаковой высоте. Это был, видимо, не строевой лес, судя по длине брёвен около двух с половиной метров, очень аккуратно сложенных в штабеля через определённые расстояния. Недалеко от штабелей были также аккуратно сложены крупные ветки, а рядом с ними - такие же аккуратные кучки с мелкими сучьями. Такое впечатление, что после вырубки всю площадь то ли подмели, то ли почистили граблями - можно было где угодно сесть или прилечь, не опасаясь наткнуться на торчащие сучья или щепки. Рената пояснила, что ещё в прошлом году, когда у Эльзхен не так сильно болели ноги, они сюда приходили погулять и отдохнуть, но из-за нехватки топлива часть леса по решению ратуши пришлось вырубить. Даже во время войны люди любили здесь проводить свободное время с детьми и стариками. Удивительным было то, что я здесь не обнаружил ни малейших признаков пребывания людей в виде разбросанных там и сям бутылок, пробок, разбитой посуды, консервных банок, следов от костров и других атрибутов "культурного отдыха", которыми так славятся российские леса, расположенные вблизи городов.