RAEM — мои позывные - Эрнст Кренкель

На первый вопрос я ответил утвердительно, на второй — отрицательно.

— Так вот, запомни: начальство существует лишь для того, чтобы отравлять жизнь подчиненным. Если это войдет тебе в плоть и кровь, то ты будешь как в броне, которую никакое начальство не пробьет.

Отто Юльевич начисто опровергал эту мрачную характеристику.

После официальных телеграмм, конечно, немедленно были посланы весточки нашим женам. Надо же было успокоить домашних — дескать, все в порядке.

Сразу же посыпались запросы от газет, радиовещания и т. д. Корреспонденция со дня на день грозила увеличиться, и надо было подумать о бедняге Мехреньгине. Несмотря на богатырскую силу и ангельское терпение, вряд ли ему было под силу удовлетворить запросы всех редакций. Наши предшественники заряжали мощную аккумуляторную батарею с помощью ветряка. Мы это не могли делать. Вместо ветряка на камнях лежала куча искореженного ржавого металла. Аккумуляторы внешне как будто целы; Разыскали кислоту, развели ее снеговой водой — ну, а чем заряжать? В холодных сенях обнаружили небольшой бензиновый двигатель. По всему было видно, что им никогда не пользовались. Удастся ли нам его оживить и использовать? И где его поставить? Единственное место — тут же, в нашей жилой комнате. Затащили этот агрегат, прибили здоровенными гвоздями к полу. Мехреньгин начал колдовать. Через несколько часов движок стал робко чихать. Для нас это были божественные звуки. Вскоре он уже гремел, как положено, обороты на полный ход, и контрольная лампочка горит полным накалом. Ура! Электрификация делала успехи и на нашем острове. Свет лампочки стал меркнуть по простой причине: сизый дым заволок все помещение. Мы не знали, чем кончатся наши попытки оживить двигатель, и поэтому о выхлопной трубе заранее не побеспокоились.

Ну, как же тут не попробовать зарядить аккумуляторы. Форточки, двери настежь — надо устроить сквозняк, а двигатель — пусть дымит в комнате на здоровье. На четыре часа пришлось уступить нашу комнату этому громыхающему и извергающему дым чудищу. Мы бродили вокруг дома, мерзли и любовались окнами, освещенными электрическим светом. Красота! Двадцатый век! Одна лампочка в наших условиях была тоже немалым прогрессом.

Уже поздно ночью стали пытаться на аккумуляторах запустить передатчик, доставшийся нам по наследству. Ура! И тут удача!

— Дорогой Николай Георгиевич, — сказал я Мехреньгину, — разреши тебя поздравить, что отныне перестанешь быть белым негром и не надо больше крутить эту проклятую ручную динамку.

Утрем, ни свет, ни заря мы уже долбили стену дома и прилаживали выхлопную трубу. Головы у нас трещали, как после хорошего перепоя. Все же мы вчера незаметно нахлебались газа, а ночью спали как в бензиновой бочке. Утром гордо пили чай при электрическом свете, двигатель, как укрощенный тигр, не воняя, мирно трясся рядом с нашим столом. Мелкой дрожью бренчала посуда, аккумуляторы, заряжаясь, начинали потихоньку булькать, и мы были несказанно горды.

Одновременно в первые же дни мы занимались приведением в порядок скромного метеохозяйства. Ведь только для этого — давать погоду — мы и заявились сюда. Слазили на столб и починили флюгер. Привели в порядок метеобудки и поставили приборы. На третий день остров Домашний уже четыре раза в сутки давал погоду.

Дело это не очень хитрое, но что мне трудно давалось и угнетало, так это облака. Какого черта создатель придумал их такую кучу на мою бедную голову? Имелся атлас с изображением всевозможных облаков. Для вящей убедительности их названия были латинскими. Я больше всего полюбил сплошную низкую облачность — тут все ясно, а вообще говоря, еще лучше густой туман, когда вообще ничего не видно.

Погожие, ясные дни радовали меня как нормального человека, но повергали в уныние как метеоролога. Бывало, что на небосводе был представлен чуть ли не весь атлас облаков от первой до последней страны. Вот и разберись! Мусоля, глядя то на картинки, то на небо, и произнося всякие нехорошие слова, я твердо решил — нет, стезя метеоролога мне явно противопоказана. Пусть разбираются без меня.

Вовремя уходили сведения о погоде, радиоаппаратура работала нормально, и мы были довольны. Все, что было задумано, осуществилось, и не зря мы затеяли всю эту историю. В доме навели порядок, и стало уютно, может быть, мы просто привыкли. Обследовали все закоулки и нашли много нужных вещей. Теперь мы были хозяевами положения и знали, чем располагаем, что можно расходовать, с чем надо быть экономным, а чего и просто нет.

Дело дошло до того, что мы даже стиркой занимались. Конечно, это скучное занятие. Вспомнилось, как хорошо и рационально стирать белье на судне. Было это со мной на «Сибирякове». На шкертике — (это веревка) спускаешь белье за корму. Машина, ворочающая винт корабля, попутно и отлично стирает твое белье. Перед вахтой все было спущено за борт. Однако вахта оказалась напряженной по работе, и через четыре часа я вытащил только тесемки и пуговицы от моих невыразимых. Вообще стирка белья — это одна из самых тяжелых работ в Арктике.

Провели мы пробную связь со всеми станциями Карского моря. Всюду нас хорошо слышали. Хуже всего проходила связь с нашими друзьями, оставшимися на мысе Оловянном. Виной тому были горы и ледники Северной Земли, лежащие между нами.

На острове Уединения, как я уже писал, командовал Александр Григорьевич Капитохин — тот самый, с которым мы изнывали на подготовительных курсах. Он и предложил: «Давай устроим перекличку полярных станций Карского моря. Расскажем о своем житье-бытье, поделимся опытом, может быть, сделаем музыкальные вставки».

Рассказали всем об этой затее, всех оповестили, дали время на подготовку. В определенный день и час началась перекличка.

Начал остров Уединения. Капитохин, открывая радиособрание, произнес краткую речь и затем, командуя парадом, стал давать слово мысу Челюскина, острову Русскому, мысу Стерлегова, Усть-Таймыру, мысу Желания и нам, острову Домашнему. Регламент строго соблюдался. Мне рассказывали, что в очень древние времена родовой общины мог говорить каждый, но стоя на одной ноге. Как только опустил другую ногу — все, твое время истекло. Мудрое правило! Завести бы его на наших собраниях. В день переклички мы узнали от своих коллег, кто, сколько убил медведей, сколько поймано песцов. Повара на все Карское море сообщили рецепты новейших блюд.

Великолепной была художественная часть. Мыс Желания заявил свое появление в эфире ревом туманной сирены. Затем последовала игра на баяне. Неважно, что некоторые клапана заедало. Все же мы поняли всю душевную тоску, которую вложил баянист в эту песню. Мыс Стерлегова угостил нас джазом на кастрюлях, гитарой, и деревянные ложки были ничуть не хуже кастаньет. А вот программа мыса Челюскина мне лично не понравилась. Сначала выступил доморощенный поэт. Тут мы все (как я потом выяснил) заскучали. А окончательно нас добил и поверг в уныние несостоявшийся Карузо.