Богатые — такие разные. Том 2 - Сьюзан Ховач

Дайана».

Стив приехал в Мэллингхэм на рассвете следующего же дня. Сойдя с поезда в Норс Волсхеме, он прошел пешком восемь миль до Мэллингхэма. Он был в полном изнеможении, весь какой-то растрепанный, но трезвый.

— Дайана…

Я тут же проснулась и увидела в утреннем свете его лицо. Вскочив с кровати, я бросилась к нему.

— Стив, дорогой…

— Я брошу, — сказал он. — Я все брошу ради тебя.

Он спрашивал, люблю ли я его, и я говорила, что ушла именно потому, что люблю.

— Я должна сделать что-то конкретное… это страшно важно… Я должна что-то сделать, чтобы ты понял…

— Я боялся, что ты меня разлюбила, — говорил он. — Боялся, что ты разлюбишь меня, если я стану банкротом.

Он произносил слова, в которых мне всегда отказывал Пол, говорил, что никогда не посмотрит на другую женщину и не захочет жить, если меня не будет.

Я поцеловала Стива, обняла его за шею и пригладила растрепанные волосы. Потом я сказала ему:

— Есть одно место в Хэмпстеде. Очень престижное и совершенно секретное. Мне говорила о нем Гэрриет. Там побывали несколько из ее клиентов, либо переживших нервный срыв, либо желавших избавиться от пьянства, или страдавших от того и другого одновременно. Там постоянно живет врач. И никаких шарлатанов.

— Но если в Сити узнают, что я нахожусь в сумасшедшем доме…

— Не стоит никакого труда сохранить это втайне. Просто скажем, что ты уехал в Америку по каким-то частным, семейным делам. Люк и Мэтт только что вернулись в Штаты — можно сказать, что ты отправился в Калифорнию, чтобы помочь им там устроиться.

Я не стала с ним спорить по поводу его будущего в Сити и решила приложить все силы к тому, чтобы устроить его в частную больницу.

Нарушив затянувшееся молчание, Стив сказал:

— А как я туда доберусь?

— Я позвоню туда и узнаю.

— Боже, — сказал он, — мне нужно выпить. Мне очень жаль, но я не могу ясно мыслить, пока немного не выпью. Прости меня… я не могу удержаться… Я люблю тебя, но…

Он выдвинул ящик комода, порылся в своих пуловерах и вытащил бутылку водки.

— Стив, — сказала я, — не будем звонить в Хэмпстед. Просто поедем туда, прямо сейчас.

— Как скажешь, — отозвался он. — Как хочешь.

Я отвезла его в Хэмпстед. На это ушло четыре часа, и, когда мы прибыли па место, он был без сознания. Доктор все понял и даже одолжил мне свой носовой платок, когда я расплакалась. Я некоторое время плакала, но потом успокоилась и стала смотреть на все с большим оптимизмом. Первый решающий шаг к излечению был сделан, и я могла, по меньшей мере, надеяться на то, что Стив сможет поправиться.

Через несколько недель, в начале февраля, когда Гитлер уже смотрел в сторону Польши, а Чемберлен, наконец, начал понимать, что дальнейшие компромиссы невозможны, мне позвонил тот, кто был правой рукой Корнелиуса, Сэм Келлер.

Глава пятая

Когда он позвонил, я была в Лондоне. Мне пришлось провести там целую неделю с Элфридой, ходившей в школу в Хаммерсмите, и, хотя посещать Стива не разрешалось, я хотела быть достаточно близко к лечебнице на тот худший случай, если бы он оттуда ушел. Едва я погрузилась в романтический мир фантазии Теннисона после легкого ужина, как раздался этот звонок. Ответила старшая горничная. Когда она вошла в комнату, я попросила ее сказать, что меня нет дома, но мною овладело любопытство, и я спросила у нее, кто звонил.

— Какой-то господин Келлер, мадам. Он говорит, как американский джентльмен.

Томик Теннисона упал на пол, когда я бросилась в холл.

Остановившись около телефона, я перевела дыхание, успокоилась и непринужденно проговорила в трубку:

— Господин Келлер?

— Да, добрый вечер, госпожа Салливэн. Как поживаете? — спросил он, и внезапно мне показалось, что я снова на Милк-стрит пять лет назад, в 1934 году, когда этот же голос сообщил Стиву, что Корнелиус его перехитрил. Но это был голос не из-за океана. По качеству звука я поняла, что Сэм Келлер находился в Лондоне. — Извините меня за звонок, — ведь мы раньше не встречались, — продолжал он с тем непринужденным очарованием, которое я так хорошо запомнила, — но я хотел спросить вас, не найдете ли вы время, чтобы разделить со мной ленч завтра. Я приехал в Лондон вчера и остановился в «Савое».

Я пришла в ужас при мысли о том, что ему может стать известно о случившемся.

— Как это мило с вашей стороны! — вежливо отвечала я, понимая, что должна выяснить, насколько хорошо он информирован. — Благодарю вас.

— Скажем, в час дня, в «Савое»? Я буду ждать в вестибюле.

— Великолепно! — согласилась я, старательно придавая голосу теплый тон, и, дав отбой, долго смотрела на умолкший телефон.

Я тщательно оделась в палево-бежевое платье с длинными рукавами, надела темно-коричневую шляпу с широкими полями, перчатки и туфли того же цвета и взяла в руки такой же ридикюль. Потратив целый час на макияж, я удовлетворенно взглянула в зеркало. Моя кожа — сильнейший мой козырь, хотя мне было уже тридцать восемь лет, светилась чистотой. Косметика помогла мне скрыть мельчайшие морщинки, говорившие об усталости. Я выбрала губную помаду, тон которой делал менее заметным мой широкий рот, тщательно оттенила нос, а глаза мои мягко говорили о том, что я все понимаю. Решив, что выгляжу точно так, как должно поправиться Сэму Келлеру, я послала своему отражению в зеркале последнюю улыбку и вышла к автомобилю.

Голуби на Трафальгарской площади нахохлились от холода, но на Нельсона падали лучи сиявшего солнца, а когда мы проезжали мимо Национальной галереи, я увидела за Уайтхоллом залитый солнцем Биг Бен на фоне бледного зимнего неба.

Я думала о Гитлере, пожиравшем Богемию и Моравию после унижения Чемберлена, и как раз представила себе красавца-блондина Сэма Келлера, являвшего собою прекрасный образец своей породы, как автомобиль остановился перед «Савоем».

Я приехала вовремя, то есть с опозданием на пять минут. Швейцар открыл мне дверь, и я сделала несколько шагов по вестибюлю, равнодушно окидывая его взглядом в поисках своего бравого, холеного, щелкнувшего каблуками нациста.

Высокий мужчина с честным квадратным лицом и широкими плечами грузчика глянул через очки в роговой оправе, и легко устремился ко мне с теплой, дружеской, многообещающей ухмылкой.

— Госпожа Салливэн? Сэм Келлер. Как вы себя чувствуете? — Он протянул для рукопожатия большую крепкую руку, а его восхищенные глаза вызвали у меня ощущение, что я единственная женщина в Лондоне, которая могла бы представить для него интерес.