Ведущий в погибель. - Надежда Попова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отдай его мне, — вкрадчиво попросила молчавшая до сих пор девица, и Арвид улыбнулся ей:
— Имей терпение. Все в свое время… А ты, — указующий перст ткнул в сторону Курта, — заткнись. Заговоришь, когда я велю.
Его последние слова словно растворились в воздухе — как дым, обволакивающий со всех сторон, проникающий сквозь дыхание, сквозь кожу и плоть, в мозг, в разум; от попытки вытолкнуть его из себя, не впустить, не покориться, закружилась голова и затошнило…
— Я не подчиняюсь клопам, — выдавил Курт с усилием, — даже говорящим.
Арвид распрямился, уже не глядя на фон Вегерхофа, и медленно развернул голову, обернувшись к нему.
— Не может быть… — пробормотал Конрад, и его мастер поднялся с корточек, приблизившись неспешно и мягко.
— И в самом деле, — произнес Арвид, всматриваясь в лицо своего пленника с нескрываемым любопытством. — Сегодня ночью происходит множество невероятных вещей… Итак, щенок оказался с зубками. Еще один интересный exemplar. Курт, верно?
— Майстер инквизитор для тебя, тварь.
— Как мило, — улыбнулся Арвид, склонив набок голову, точно разглядывая причудливую фреску на стене. — Он еще и огрызается. Вот только укусить не может. Но это ничего; я научу… Знаешь, Александер, я намеревался принять их в число своих слуг — твою черноволосую красотку и этого мальчишку со Знаком. Ручной инквизитор — это была привлекательная идея для меня и неплохой удар по тебе. Но теперь я склоняюсь к иному мнению.
— Не думай даже, — прошипел тот, и Арвид передернул плечами:
— Не хочу показаться банальным, но все же — а чем ты можешь мне помешать? Только попытайся сделать одно резкое движение, и здесь будет кровавая каша. Ведь ты сам понимаешь — ты мне не угроза. Что же до тебя, Курт… Наверное, я должен был разозлиться. Однако я не разозлен — я заинтересован; и, убежден, если усилить давление, ты не устоишь, но этого я делать не стану. Не хочу ломать тебя без необходимости. Предпочитаю птенцов в своем уме.
— Лучше я сдохну, — выговорил Курт зло; тот приподнял бровь:
— В самом деле? Сомневаюсь. В тебе есть стремление к жизни; как же я прежде не обратил на тебя внимания…
— Теряешь хватку, — пояснил он, выдавив из себя улыбку, и невольно отступил, вперившись в стену за спиной, пытаясь хотя бы не отвести взгляда, когда горящие глаза приблизились.
— Боишься, — отметил Арвид, подступив вплотную и оглядев его оценивающе. — Так значит, смерть, по-твоему, лучше? Да знаешь ли ты, о чем говоришь?
— Арвид, можно я! — нетерпеливо попросила Хелена фон Люфтенхаймер, и тот отмахнулся, не глядя:
— Нет.
— Арвид!
— Я сказал — нет, — повысил голос он. — Помолчи.
— Ты не можешь такое делать, с кем захочется… — начал фогт неуверенно, и стриг нахмурился:
— Мне кажется, я не спрашивал ничьего мнения.
— Бунт на корабле? — поинтересовался Курт с улыбкой, и Арвид улыбнулся в ответ:
— Боишься, и все же дерзишь. Это хорошо… Наверное, Александер, можно сказать, что ты искупил часть вины за то, что сделал; погибших не вернуть, однако одного птенца взамен убитого ты мне привел. И какого. Давно не доводилось встречать таких.
— Не смей, — проговорил фон Вегерхоф четко, и Арвид усмехнулся:
— А твой приятель довольно эгоистичен, Курт. Имея вечную жизнь, он так противится тому, чтобы ее дали тебе…
— Это не жизнь, — возразил он сухо.
— Вот как? — понизив голос до шепота, отозвался стриг; отклониться от взметнувшейся к нему руки он снова не сумел, едва не зашипев, когда Арвид схватил его за волосы на затылке, пригнув к плечу голову.
Попытка оторвать от себя эту руку, распрямиться была бессмысленной и безуспешной, пальцы цеплялись, словно за каменную статую; стриг перехватил его руки одной ладонью, одернув вниз, и прижал локтем к стене, не давая шелохнуться.
— Не смей… — повторил фон Вегерхоф, попытавшись подняться, и мгновенно оказавшийся рядом Конрад ударил наотмашь, вновь уронив его на пол.
— Не жизнь, да? — переспросил Арвид все так же едва слышно. — А что такое жизнь? Ты ведь и этого тоже не знаешь.
Курт попытался рвануться в сторону, когда приблизилось бледное лицо с полыхающими бесцветными глазами; вжимающий его в стену локоть придавил сильнее, снова перекрыв дыхание, и от шеи в голову и плечо внезапно рванулась боль — жаркая и ледяная вместе, острая, как бритва, полосующая каждый нерв на части. То, как истекает из артерии кровь, чувствовалось всем существом, словно уходило и что-то еще, нечто необъяснимое, незримое и неощутимое, нечто важное, сама жизнь, силы, словно тварь, присосавшаяся к нанесенным ею ранам, вытягивала душу сквозь узкое кольцо с рваными режущими краями…
Когда Арвид отступил, на миг показалось, что с головы сдернули пыльный мешок, до того не позволяющий видеть, слышать, дышать; мир перед глазами вращался, смещаясь и перемешиваясь, оставляя в зрительной памяти лишь обрывки — Хелена фон Люфтенхаймер, алчно глядящая на него, фогт с выражением ужаса на лице, фон Вегерхоф, лежащий лицом в пол, и Конрад, стоящий коленом на его спине…
— Чувствуешь? — лицо Арвида было по-прежнему рядом, но увидеть его все никак не удавалось, и лишь голос слышался четко и ясно. — Вот что такое жизнь.
Круговорот красок и образов останавливался медленно и нехотя; Курт пошатнулся, ощущая, что сползает по стене спиной, и с усилием распрямился, не дав себе упасть на пол, теперь видя это лицо отчетливо, но не желая смотреть…
— Сколько силы, — одобрительно произнес Арвид; подняв руку, аккуратно отер пальцем уголок рта и, слизнув алую каплю, погонял ее на языке, точно глоток вина. — Сколько упрямства… И столько злости… Идеальный букет. Превосходное, подающее надежды красное двадцатилетней выдержки.
— Чтоб ты подавился, урод… — выдавил Курт болезненно, прижав ладонь к шее, и тот улыбнулся:
— Отлично. Просто отлично. Нет, ты не думаешь, что смерть лучше, ты любишь жизнь, умеешь цепляться за нее, а это главное. Сейчас ты можешь противиться мне, можешь поливать меня бранью, но после — поверь, сам же скажешь мне спасибо… Знаю, откуда это неприятие, — снисходительно усмехнулся Арвид, кивнув на стрига. — Это он наговорил тебе всевозможной чепухи. С его слов ты наверняка сделал вывод, что наша жизнь — мрак и уныние; воображаю, как слезно он каялся. Не заметил, это сделало его слабым?.. Что случилось с тобой? — медленно развернувшись, тот прошагал к стригу; Конрад рванул фон Вегерхофа за шиворот, подняв с пола на колени, и Арвид вновь присел напротив, глядя в его лицо. — Как я уже говорил, мне доводилось видеть подобное, и всегда это происходит с теми, кто по опрометчивости или неосторожности погубил кого-то, кто был ему близок — смертных друзей, любовниц, братьев или сестер из своей прошлой жизни, жен, детей… Ага, — отметил Арвид удовлетворенно, заглянув в его глаза, — вот оно что… Жена и дети — вот в чем дело. Ты их убил, Александер? Тебя это надломило?.. Ну, что ж, в этом — ты не уникален. Многие из нас, проходя период становления, совершали нечто подобное. Это случается. Пока они не научаются владеть собой, верно оценивать собственные силы, пока не приходят в возраст — такое происходит. Но вот только не все из нас после подобных происшествий теряют себя; а ты — ты себя потерял. Полагаешь, даровав тебе способность питаться человеческой пищей с серебряного блюда солнечным утром, твой новый мастер возвратил тебя в людскую среду? Брось. Ты тот, кто ты есть, ты — один из нас, каким бы иным при этом ты ни был. Ты не человек, смирись с этим, не человек и человеком уже никогда не станешь. Твой мастер дал тебе новые возможности, а ты его опозорил, ибо, когда птенец так бездарен и ничтожен, это позор для мастера… Хотя, он так же жалок, как ты сам. За своих птенцов, Александер, сражается мастер; и будь я рядом, когда ты напал на Марка, я не позволил бы тебе так просто его убить. Я — дрался бы за своего птенца. И сейчас — я здесь. А где твой мастер?.. Молчишь. Все верно. Тебе нечего сказать. Ты запутался в собственной жизни; покинув прежний мир, никуда не пришел. Пожелав перестать быть одним из нас, стал никем. А вот ты — сможешь. — Арвид легко поднялся на ноги, приблизившись к Курту снова, не обернувшись на оцепеневшего в молчании стрига. — Ты способен перенести и больше. Стать чем-то большим.
— Я понял, что такое жизнь, — отозвался он тихо. — Ты объяснил доходчиво. Но еще раз: лучше я сдохну.
— Тебя так проняла вся та чушь, что ты от него наслушался? Эта жалкая пародия на стрига не сумела даже стать достойной копией человека, и ты придаешь его словам столько значимости? Выбрось из головы. Значение имеет лишь то, что ты увидел и понял сам. Знаешь, что ты увидел сегодня, майстер инквизитор? Ты увидел, как он поставил подпись под собственным признанием — он признался в слабости. Сейчас я мог попросту тебя убить; и что бы он сделал? А ничего. Просто сидел и смотрел бы на это — потому что помочь он не в силах, хотя, вижу, очень хочет. Так же, как не сумел и помочь этой девчонке, ради которой пришел… — в его глаза Арвид, внезапно смолкнув, всмотрелся с пристальностью, и вдруг улыбнулся: — Вот ведь черт… Так значит, я не на то поставил. Стало быть, это твоя женщина, не его?.. А хочешь — оставлю ее для тебя? Ведь ты явился, чтобы спасти ей жизнь, и она, открою секрет, все еще жива. Вон там, — чуть обернувшись, стриг указал в дальний конец коридора, — за той дверью. Совсем рядом. Жива; и останется таковой. Дарю. Я, каюсь, привык иногда баловать своих птенцов. И заметь, я не предлагаю тебе жертвовать собственной жизнью ради нее — я предлагаю тебе жизнь в довесок к ее жизни; ты получишь то, за чем пришел, и даже больше… Нет-нет, — покривился он, не дав Курту ответить. — Ничего не говори. Я знаю, что ты можешь сказать сейчас — вновь начнешь дерзить и принимать позу… Я долго живу, и я слышал такое не раз. Все они после меняли свое мнение. Верно, Конрад?