Чтобы люди помнили - Федор Раззаков

В 1965 году с Матвеевым случилось несчастье, которое едва не поставило крест на его артистической карьере. Произошло оно на Украине в городе Николаеве во время праздничного представления, в котором участвовали многие популярные актёры, загримированные под героев любимых кинофильмов. Наш герой был в образе Макара Нагульнова из «Поднятой целины».

По сценарию Нагульнов-Матвеев должен был совершить круг по стадиону на тачанке. Дело вроде бы нехитрое, однако следовало учитывать, что под тачанку актёру выделили какую-то допотопную телегу, которая могла развалиться в любой момент. Е. Матвеев хотел было уже отказаться от этого мероприятия, но устроители концерта буквально насели на него со всех сторон: «На представлении будет сам первый секретарь ЦК КПУ товарищ Подгорный, поэтому вы не можете отказать…» Короче, Матвеев согласился. И едва не поплатился за это жизнью.

В тот момент, когда кони пробежали лишь несколько метров, на стадионе внезапно включили прожектора. Это было так неожиданно, что кони беспорядочно рванули вскачь. Наш герой попытался было их остановить, но эта попытка оказалась безуспешной. На одном из поворотов у тачанки отлетело колесо, она опрокинулась, и актёр, совершив головокружительный прыжок метров на 7–8, рухнул на асфальт. Далее послушаем его собственный рассказ:

«После кратковременного пребывания в обкомовской больнице (так называемая местная Кремлёвка) меня транспортировали в Москву, в институт курортологии и физиотерапии.

Руки и ноги не двигались… При малейшей попытке шевельнуться — боль в позвоночнике до потери сознания.

Вера Степановна Преображенская — добрейший, милейший человек, замечательный специалист, невропатолог, после длительных исследований, собравшись с духом, при помощи латинской терминологии начала излагать суть моего заболевания:

— Ну… Ваш позвоночник серьёзно повреждён: два диска раздавлены, ущемляют нерв… От вас потребуется надолго очень большое терпение и усилие… Может, придётся подумать о другой профессии…

Лечение было длительным и мучительным. Об этом говорить не хочется. А вот о чём не могу не сказать. Где-то в прессе, кажется, в „Советском экране“, проскользнула заметка об этом происшествии, да и слух разнёсся — шлёпнулся-то я на глазах тридцатитысячного зрителя, пошёл поток писем. Писали люди со всех уголков страны, кроме выражения сочувствия предлагали способы лечения травами, корнями, смолами… Предлагали свои услуги быть сиделками или поводырями… Предлагали деньги, продукты…

Выписался из института закованным в жёсткий корсет, борцовский ремень и с палочкой. Еле уговорил не давать мне инвалидность второй группы (это без права работы) — согласились на 3-ю. Спасибо!.. И, как говорится, „положили пенсион“ — 41 рубль…

Я не ждал подарков, хотя от добрых людей они приходили в виде предложений: работать педагогом, завтруппой, директором… А киностудия „Ленфильм“ и имени Довженко рискнули дать мне постановки. Первая — экранизация повести И. Герасимова „Соловьи“, вторая — „Цыган“ А. Калинина. Режиссура — это было то, о чём я тайно мечтал… И я решился на „Цыгана“».

Картину Матвеев начал снимать в 1966 году, причём работал над ней не только как режиссёр, но и как актёр. Он взял себе главную роль — Будулая, а на роль Клавдии Пухляковой пригласил Людмилу Хитяеву.

Премьера фильма состоялась 13 июля 1967 года в Москве при огромном стечении публики. По итогам опроса, проводимого журналом «Советский экран», актёрские работы Матвеева и Хитяевой были названы в числе лучших за 1967 год. Однако были у этого фильма и хулители. Например, режиссёр Г. Козинцев 5 января 1968 года сделал в своём дневнике такую запись:

«Кассиль сказал про фильм „Цыган“ „сопли с порохом“. Артист Е. Матвеев чудом восстановил на экране провинциальную мелодраму древних времён. Всё там: сверкание глазами, цыганские страсти, кража ребёнка, пение и пляска с надрывом. Из новинок — похабные тучные бабы за купанием.

В мире мещанской пошлости „Русской золотой серии“…»

Сразу после окончания съёмок «Цыгана» Матвеев приступил к съёмкам ещё одной картины — «Почтовый роман». Причём произошло это случайно. Сценарист Д. Храбровицкий, написавший сценарий, не знал, кому из режиссёров его предложить. И тут он посмотрел «Цыгана», и этот вопрос отпал сам по себе. Так в руках Матвеева оказался сценарий будущего фильма. О чём там шла речь? В нём рассказывалось об истории сложных взаимоотношений революционера-демократа лейтенанта Петра Шмидта и Зинаиды Ризберг, с которой он переписывался после случайного знакомства в поезде. По словам самого Е. Матвеева: «В нём меня поразила новизна показа революционера. Революционер не на трибуне, не на баррикадах, а в любви! Меня поразил оригинальный ход: через отношение мужчины к женщине — его порядочность, совестливость, горячность и твёрдость — дать право зрителю самому заключить: „Вот такой человек может быть истинным революционером!..“»

В период подготовки к съёмкам этого фильма произошёл забавный эпизод, о котором рассказывает Е. Матвеев:

«Мы с оператором В. Ильенко настояли на встрече с людьми, которые видели самого Шмидта и события 1905 года — восстание на крейсере… Научный работник музея нас отговаривала от этой затеи, но мы настояли…

Пришли два старика. Одному 87 лет, другому 88…

— Пожалуйста, расскажите, как вы видели Шмидта, о чём говорили с ним, какое впечатление он на вас произвёл. Пожалуйста, всё, всё, что помните.

И тут началось что-то, похожее на цирковую клоунаду.

— Давайте я расскажу, — блеснув двумя рядами стальных зубов, сказал первый старик, который постарше.

— Почему его ты? — прошамкал беззубый, который помоложе. — Ты вчера в „Артеке“ выступал, а я дома сидел.

И начал он свой рассказ почему-то очень громко:

— Стою я, ето, на часах. Да, стою, значеть, глядь: идёт Пётр Петрович, я в струнку, руку под бескозырку и: „здравия желаю, ваше здительство!“ Так чётко ему рапортую, тогда у меня зубы хорошие были… А он, Пётр Петрович, так чинно отдал мне честь и пошёл, и пошёл, ето, по палубе…

— Чево врёшь-то, чево врёшь людям? Ты на корабле-то не был, ты же на берегу служил!.. — возмущался стальнозубый и тоже кричал: — Ты трёхкомнатную квартиру отхватил и помалкивай!

— Чаво, чаво? — прокричал беззубый, оттопыривая ухо ладонью. И с силой стукнул тростью об пол. — А ты обчество „Знание“ замучил: „Дайте лекцию про Шмидта рассказать!“…

От перепалки стариков стало неловко. Я уже не знал, как закруглить эту „консультацию“, и взглядом дал понять научному работнику музея кончать встречу.